- Хватит! – обрывает он меня, скаля зубы и сжимая кулаки. Зрачки пульсируют - отходнячок пошел от наркоты.

- Ну, от чего же… могу еще продолжить, на память никогда не жаловался.

- Тогда я служил боевым офицером! На войне все методы оправданы! Главное - победа! – он упрямо вскидывает подбородок, вижу, что разговаривать с ним бесполезно - каждый из нас останется при своем. – Мне не за что стыдиться. Я - полковник, имею множество наград и поощрений! А ты как был никем, так и остался пустым местом!

Обхожу его по кругу.

- Ты сам-то веришь в это, полковник? – не узнаю своего голоса, такой он холодный и безэмоциональный. - С войны я ушел старшим лейтенантом, да и наград, думаю, у меня не меньше, чем у тебя, целая коробка наберется. Только вот моя совесть действительно чиста, я никогда не пытал беспомощного врага и тем более не наслаждался страданиями солдат, пусть даже они и противники.

- Замолкни, мразь! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Если не исчезнешь из жизни Матвея, я просто закажу тебя нужным людям, и ты пропадешь без вести раз и навсегда. Искать все равно никто не будет! А Матвей погорюет и забудет…

- Не смей! – этот крик неожидан для нас обоих.

Выясняя отношения, мы оба не заметили, как Матвей появился в саду. Вот ведь может, когда хочет, двигаться бесшумно. Отступаю под его испепеляющим взглядом и вновь надеваю личину. Мне страшно, чью сторону он выберет. Я лишь любовник, а отец всегда останется родным человеком.

- Давно ты здесь? – спрашиваю и не поднимаю глаз. Это катастрофа… сколько он слышал?

- Достаточно…

У меня сердце пропускает удар, когда он стремительно подходит ко мне и прижимает к себе крепко, до боли, слышу, как неровно бьется его сердце. Он смотрит на отца в эту минуту, и тот отворачивается, и я понимаю, что все будет хорошо. Он выбрал, он меня не бросит.

- Мне с самого начала не понравилась мамина настойчивость и попытка любыми путями увести меня из дома. На будущее – я не совсем идиот и смогу сложить два и два, – тихо говорит Матвей, поворачиваясь лицом к отцу и заталкивая меня к себе за спину, защищая.

- Сын…

- Нет! Я слышал достаточно, – в его голосе металл, и ладони сжаты в кулаки. – Если с Пашей что-нибудь случится, я никогда не прощу тебя, – спокойно заканчивает, направляется к дому, увлекая меня за собой. – Мы уезжаем немедленно. Когда готов будешь поговорить, позвони мне, папа.

- И ты вот так просто принимаешь его сторону?! Мы - твоя семья! Как ты можешь?! – в ярости вопрошает Сергей.

Матвей резко останавливается, оборачивается к отцу.

- Нет, это как ТЫ можешь угрожать человеку, которого я люблю. Неужели я так мало для тебя значу? – И он вновь стремительно разворачивается, хватает меня за руку и тащит в дом.

- Матвей!.. – кричит позади отец.

Я молчу, когда мы, поднявшись по лестнице, забегаем в комнату и начинаем собирать вещи, молчу, когда заказываем такси и сидим на крыльце ожидая, молчу, когда Сергей Степанович выходит за дверь, а в это время мы закидываем вещи в подъехавшую машину.

- Что я скажу твоей матери, ведь она вернется и не обнаружит сына? – глухо спрашивает он.

- Соврешь что-нибудь, тебе не впервой, - бросает Матвей, садясь в транспорт, и мы уезжаем.

Он напряжен, держит мою руку в своей, стискивая со всей силы. Парень словно повзрослел лет на десять за последний час, глаза запали, лицо бледное, кусает губы и не смотрит на меня.

Обратная дорога почти не запоминается, мы проспали весь полет, прижимаясь друг к другу, а уже в общежитии в своей комнате, бросив сумки где попало, я прижался к нему, прильнул и гладил по спине и каменным плечам, пока он не расслабился. Матвей взъерошил мне волосы на макушке, поцеловал в висок и прошептал с надрывом:

- Я слышал весь ваш разговор от начала и до конца.

Я в замешательстве поднял глаза, встречаясь с серыми омутами, полными растерянности и боли.

- Забудь все, - целую Матвея в подбородок, – прошлое осталось в прошлом, тебя тогда еще и на свете не было.

Уголок его губ дернулся, он вздохнул устало, сгреб меня в лапах, поднял над полом и потащил к кровати. Мы целовались жадно, стаскивая одежду друг с друга, и терлись телами, как два озабоченных придурка - сдерживаться невозможно. Все мысли прочь, осталась только страсть.

Матвей прилип к моей шее, ставя засосы, опрокинул на кровать, накрыл своим горячим телом и гладил везде, согревая, заставляя выгибаться. Нам обоим не хватает терпения, стонем в унисон, он забрасывает мои ноги к себе на плечи и входит почти грубо, лишь размазав слюну по члену. Заглушаю вспышку боли и целую его ненасытно, притянув к себе руками за затылок, мы лижемся, ласкаясь языками, и он начинает медленно двигаться, низко постанывая. Меня срывает с нарезки от его голоса, сам подставляюсь, прошу всем телом, голосом, взглядом, и он сдается. Двигается глубоко и сильно, жадно вбирает кожу на плече губами, снова оставляя засосы. Ловлю его пьяный взгляд и закусываю губу, чтобы не стонать громко. Он смотрит не отрываясь, щеки горят лихорадочным румянцем, и я слизываю испарину, выступившую на его шее. Соленый и горячий. Вбивает меня в матрас, посылая жаркие волны по всему телу. Вцепляюсь в его плечи и плавлюсь в остром удовольствии.

- Не могу больше… - шепчу.

- Давай, - разрешает, целуя в шею там, где бьется пульс.

Кончаю себе на живот, и он следует за мной, содрогаясь и запрокидывая голову. Какой кайф, словами не описать. Мы липкие от пота, тяжело дышащие, обвиваю ногами его талию и заставляю почти упасть на себя, Матвей обнимает меня, и нет сил расцепиться. Эта близость нужна нам обоим, глажу по коротким взмокшим волосам, слушаю сбивчивое дыхание и осознаю, что окончательно, бесповоротно счастлив.

С трудом разлепившись, мы засыпаем, оставив все тревоги и сомнения.

Я проснулся рывком посреди ночи, кровать рядом остыла. Встаю, натягиваю джинсы и иду искать пропажу, ориентируясь на запах. Матвей обнаруживается в саду под моим любимым дубом с початой бутылкой виски. Парень пьет из горла и смотрит на звезды, хорошо, что ночи теплые, а то бы он околел в одних штанах.

Замечает меня, кивает, делая глоток, присаживаюсь рядом и, отобрав бутылку, тоже прикладываюсь. Напиток терпкий и огнем прокатывается по горлу, оставляя карамельный привкус.

- Ты же не пьешь?

- Пью, просто опьянеть не смогу, организм воспримет это как яд и нейтрализует.

Сидим, молчим.

- Почему не спишь? – спрашиваю, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу.

- Думаю.

- Много думать вредно, сам говорил.

- Паша, я все понять не могу, почему он поступил так… Оказывается, я совсем его не знаю.

- Перестань, - поглаживаю его по затылку, спускаясь к шее, волоски колют пальцы. – Не думай об этом. Тогда шла война, все было по-другому.

- Мне просто не дает покоя мысль: «А вдруг я такой же? Вдруг я тоже способен натворить ужасные вещи и совсем не раскаиваться?» – Он трет лицо ладонью и снова делает глоток из бутылки.

- Ты не он. Запомни. У него своя жизнь, а ты… ты проживаешь свою, и только тебе решать, как поступать.

Матвей поворачивает голову и смотрит больными глазами.

- В голове не укладывается, Паша, я все думаю, думаю и думаю и не могу сопоставить. Паша, я ведь гордился им. Все говорили, у тебя отец прошел войну, герой, тебе повезло. Помню, как он учил меня драться, водить мотоцикл, возился со мной мелким… Весь мой мир перевернулся сегодня…

- Жалеешь?

- Не знаю… Он никогда не рассказывал ни мне, ни маме подробностей своей службы. Теперь понимаю почему, - горько усмехается.

- Матвей, не копайся в этом дерьме – утонешь, – жестко припечатываю, так, что он вскидывается и поворачивает голову. - Послушай, жизнь не перепишешь с чистого листа, и я тоже на войне не цветочки собирал. Я убивал, взрывал корабли, делал много того, о чем не хочу вспоминать. Но за одно я благодарен твоему отцу…

- За что?..

- За тебя, придурок, не будь твоего папаши, ты бы не появился на свет. И это списывает многие его грехи, по крайней мере, в моих глазах. – Притягиваю его и целую в щеку.