Вот так да!
Целых три машины! Да разве такую махину одолеешь? Там одних радиоламп, наверно, штук триста! А разных переключателей, приборов, стрелок, кнопок, сигнальных лампочек — попробуй разберись!
— Ну как? — спрашивает сержант. — Нравится?
А мы молчим. Нет, видно, никогда нам на такой радиостанции не работать.
— Ничего, — говорит сержант Остроухое. — Не унывайте. И запомните: даже самую сложную штуку одолеешь тренировкой…
И знаете, прав он оказался. Потому что и полосу препятствий мы осилили, и на радиостанции работать научились, даже в больших манёврах потом участвовали, и ничего — не подкачали.
Только если бы дневальные отсчитывали с самого начала те часы, что провели мы на полосе препятствий, и те часы, что тренировались на радиостанции, то в конце концов звучали бы такие команды:
— Окончить семьсот пятьдесят шестой час занятий!
— Приступить к семьсот пятьдесят седьмому часу занятий!
Или что-нибудь в этом роде.
Обед
Про обед могу сказать то же самое, что про завтрак.
«Крестики-нолики»
Недавно я встретил на улице своего старого товарища — Толю Капустина. Мы вместе с ним в одной роте служили. Теперь он уже солидный человек. Заочный институт закончил. Начальник цеха на большом заводе. Не Толя, а Анатолий Иванович. И никто, конечно, не догадывается на заводе, что у этого солидного человека когда-то было смешное прозвище: «крестики-нолики».
И вот почему.
Когда мы служили в армии, больше всего не любил Толя Капустин часы самостоятельной подготовки. Никак ему было не высидеть спокойно эти два часа. Все занимаются, а он скучает. Полистает для вида книгу и шепчет соседу:
— Давай в «морской бой» сыграем?
Три игры у него были любимых: «морской бой», «балда» и «крестики-нолики». В эти игры он всех обыгрывал.
Сержант Остроухое заметит, подойдёт к нему:
— Опять вы, Капустин, посторонним делом занимаетесь? Получите-ка наряд вне очереди.
А наряд вне очереди — это значит пол мыть.
Вечером Капустин моет пол в казарме, его спрашивают:
— За что это тебя?
— За «морской бой»… — отвечает.
На другой день опять моет, опять спрашивают:
— А сегодня за что?
— За «крестики-нолики»…
Так вот и прозвали его «крестики-нолики».
Только кому же понравится каждый день пол мыть?
Никому не понравится.
И Капустину не нравилось. А что будешь делать? Волей-неволей пришлось заниматься. Не было другого выхода.
И вот теперь, спустя несколько лет, когда мы встретились, я не удержался, спросил:
— А «крестики-нолики» помнишь?
— Ещё бы! — засмеялся Капустин. — Ох и злился я тогда на нашего сержанта! А теперь спасибо ему говорю. Если бы не армия, я бы никогда в жизни институт не закончил. До армии меня и палкой за уроки было не засадить. Только в армии и привык самостоятельно заниматься. А всё он — сержант Остроухое. Вот тебе и «крестики-нолики»!
Личное время солдата
Есть и такое в распорядке дня. Чтобы письмо домой написать. Книжку почитать. Отдохнуть. Так оно и называется: «личное время».
Только я сначала этого времени совершенно не замечал. Будто его и не было вовсе.
Потому что времени мне постоянно не хватало. Я постоянно торопился и постоянно чего-нибудь не успевал.
В личное время я учился прыгать через «коня».
В личное время мыл противогаз.
Стирал подворотнички.
Тренировался на полосе препятствий.
Читал учебники.
А когда наконец собирался сесть за письмо или сыграть в шашки, дневальный уже командовал:
— Рота, приготовиться к построению на ужин!
И так весь первый месяц. И второй — тоже. И третий.
Но вот однажды подошёл ко мне мой друг Саня Калашников и говорит:
— Давай-ка сыграем в шахматишки.
— Какие ещё шахматишки! — говорю я. — Не видишь, что ли, мне некогда.
— Почему некогда? — говорит он. — Ты же ничего не делаешь. И тут я обнаружил, что и правда ничего не делаю. И ужасно удивился. Неужели я наконец-то успел сделать всё в своё время, когда положено?
Вот тогда, пожалуй, я первый раз и почувствовал, что становлюсь настоящим солдатом.
Ужин
Про ужин могу сказать то же самое, что и про обед.
Как мы нарушали распорядок
А когда же провести комсомольцам своё собрание? Когда послушать интересную лекцию? Когда поспорить о новой книге?
Оказывается, и для этого есть в распорядке дня специальное время.
Потому что, где бы ни служил солдат — в большом городе или на далёком-далёком полустанке, солдата всегда интересует, что делается в мире.
В то лето, когда служили мы, в мире было тревожно. Враги напали на революционную Кубу. Храбрые кубинские солдаты отважно сражались за свою свободу.
Каждый день нам не терпелось узнать последние новости.
Но мы служили далеко на востоке. Когда в Москве только рассветало, у нас уже наступал полдень. Когда в Москве начинало темнеть, у нас уже была глубокая ночь. Когда московский диктор желал своим радиослушателям спокойной ночи, у нас дневальные по казарме кричали: «По-о-одъём!». И последние известия, которые в Москве передают в семь часов вечера, приходились на час ночи.
Но мы не хотели ждать утра.
Мы просто не могли ждать.
Как там дела на Кубе — вот что не давало нам покоя.
И мы просили дневального потихоньку от командиров разбудить нас посреди ночи и слушали радио…
Конечно, это было нарушение распорядка дня, а точнее сказать — распорядка ночи. Но я думаю, если бы командиры узнали об этом, они бы не рассердились, они бы поняли нас.
Оружие любит ласку…
«Оружие любит ласку — чистку и смазку» — эту старую пословицу каждый солдат знает. А я бы, пожалуй, так сказал: «Оружие любит ласку — когда чистку, а когда смазку».
И вот почему.
К своим первым стрельбам мы готовились особенно долго и тщательно. На занятиях по огневой подготовке изучали автомат. Тогда у нас были автоматы ППШ. Хорошие автоматы, надёжные. С ними наши бойцы всю войну прошли.
Ещё учились мы правильно целиться. Учились плавно нажимать спусковой крючок. Учились правильно ложиться.
И конечно, с нетерпением ждали дня стрельб.
А в день стрельб с утра ударил мороз — градусов тридцать, не меньше. Но всё равно точно в положенное время наш взвод прибыл на стрельбище.
Вышли солдаты на огневой рубеж. Загремели выстрелы.