Один вестник ушел с работы после того, как начали жечь книги; он заявил, что раньше умирали только люди, теперь же умирает все человечество. Другой отказался покидать Нагасаки – решил, что для него уместна именно такая кончина; и, наверное, правильно решил; я проследил, чтобы он попал в эпицентр взрыва, я сидел с вестником, пока тот не стал тенью на стене. Была у меня вестница с «наколками» из северных лагерей, но люди не хотели слушать, не понимали ее посланий. Была другая, которая предостерегала: «Война разразится из-за алчности и обернется убийством во имя Господа», а люди смеялись вестнице в лицо, а я такого поведения не люблю, особенно когда сам… проявляю любезность.
Пустыня легко может хранить тело тысячелетиями, но может и обращать его в прах. Я до последней минуты не знаю, какой исход предпочту. Порой во время движения песков даже меня удивляют встречи со старыми знакомыми.
Смерть сделал очередную затяжку, стряхнул пепел в пепельницу и, потянувшись, сказал: надеюсь, я вам не наскучил, просто вы спросили…
– Нет, – прокаркала мама Сакинай. Воздух проходил сквозь ее искривленные, потрескавшиеся губы со свистом. – Вы мне не наскучили.
Смерть кивал, его большие красные рога царапали потолок, желтые вращающиеся глаза на ярко-алом лице открывались и закрывались – похоже, в улыбке. Мама Сакинай не предполагала, что Смерть станет ей улыбаться, однако во всем остальном облик гостя ее не удивлял, это был бог загробного мира, и выглядел он именно так, как описывали предания.
Она произнесла:
– Ваш вестник, Чарли, угостил меня виски и поговорил о музыке.
Ах да, он любит музыку. Мне еще рассказывали, будто он собирает футболки безвестных футбольных клубов.
– Футболки?
Ему нравятся заштатные команды, из какого-нибудь четвертого дивизиона лиги Калабрии. Полагаю, раньше Чарли болел за «Астон Виллу», задумчиво рассуждал Смерть, и его длинный коготь, бурлящий кровавыми красками, катал сигарету по переливчатой коже; белые пятнышки извивались, словно личинки, по телу, то вспыхивали новыми узорами, то совсем исчезали в клокочущих оттенках плоти.
Постоянные неудачи «Астон Виллы» способны вызвать недовольство у любого, даже у такого спокойного человека, как Чарли. Игра меняется; одна ее форма умирает, на смену приходит другая.
В ответ мама Сакинай медленно кивнула, ее голова в пигментных пятнах вновь глубоко утонула в подушках, чтобы больше уже никогда не подняться, и на последнем дыхании мама Сакинай промолвила:
– Он хотел послушать песни моего народа, только в устах чужака они звучат совсем по-другому. Хорошо, что вы послали его вперед. Я давно не разговаривала… ни с кем.
Смерть вновь улыбнулся и подсел ближе, нежно сгреб когтями руку умирающей и чуть склонил голову набок, чтобы массивные рога не пробили окно над постелью. Затем на языке мамы Сакинай – на древнем наречии ее народа, который до прихода колонизаторов вел охоту, который сам погибал в охоте на человека и постепенно утрачивал память о себе – на языке этого народа Смерть тихо заговорил. Тебя ждет страна за низкой луной, мама Сакинай. Там в небесных реках живут духи твоих предков. Они зовут тебя, зовут на твоем родном наречии; они рассказывают старые предания – предания, которые больше никогда не будут рассказаны в здешнем краю жгучего солнца. Предки слышат твои шаги по золотому пути, предки держат тебя и не дают упасть. Твой народ умер, мама Сакинай, и его язык тоже, и его легенды, и жизнь, однако переменился лишь мир живых, мир мертвых не меняется никогда.
Сказав это, Смерть ласково поцеловал ее в губы – запечатал наречие, которое больше не прозвучит на поверхности Земли, – и мама Сакинай умерла, и тело ее отдали грифам, а те похоронили ее в небесах.
Часть II. Лед
Глава 6
– Независимость Шотландии…
– У ирландцев совсем не такие запросы, как у…
– Каталония, ах, Каталония!
– Положение «вне игры» – это когда мяч передан нападающему за линию защиты…
– Беспорядки в провинции Синьцзян…
– Когда я был в Тибете…
– Только не надо о Кашмире!
– …то есть, нападающий ближе к воротам, чем защитники…
– Не думайте, это не голословное…
– Сегодня грузинские сепаратисты заявили…
– Вы добавляете соевый соус?
– Я ездила туда в прошлом году, замечательные люди, такие гостеприимные…
– Жители Крыма…
– Суперклей для ремонта обуви – не желаете?
– Схороните мое сердце на Фолклендских островах…
– Губернатору собственной персоной, Остров, Улица, Южная Атлантика. Какой еще индекс?
– Да, Аргентина использует этот прием весьма эффективно: перемещает свою оборону к центральной линии и тем самым создает положение «вне игры» для…
– Профилактика болезни Альцгеймера!
– Это совершенно изменило мой образ мыслей.
Глава 7
Через четыре месяца после того, как он стал вестником Смерти, Чарли бросила девушка.
Подобная развязка назревала давно, еще до новой работы; Чарли, хоть и был немного удручен, но с раскаянием сознавал, что печаль будет недолгой. Интересно, это очень плохо?
– Дело не в твоих разъездах, – пояснила девушка. – И не в твоей работе, нет; я понимаю, ну да, понимаю. Просто я нацелилась на патентное право, и я очень стараюсь, а на фирме будет всего пара вакансий, и я мечтаю получить место, то есть у меня планы; я знаю, где хочу жить и где хочу проводить время, и все мои друзья успешны, и ты тоже успешный, конечно, просто… Послушай, нам было здорово, да, но ты… По-моему, у нас не…
– Не переживай, – ответил Чарли. – Я понимаю.
Спустя два месяца она начала ходить на свидания с коллегой, специалистом по трудовому праву. Сперва Чарли надеялся, что ее новые отношения обречены; потом он встретил эту парочку на вечеринке у общего друга – вечеринки Чарли теперь посещал очень-очень редко, а тут удача, он не ожидал, что сможет прийти, да и пригласивший его друг тоже не ожидал. Бывшая девушка выглядела ужасно счастливой, ее кавалер тоже, да и был он в высшей степени приятным малым – для юриста.
– Скажи, а на Смерть подавали иски? – осенила юриста внезапная мысль, которую в немалой степени подогрело дешевое пиво и шоколадные кексы с волшебными травками.
– Пробовали один раз, – ответил Чарли.
– И что?
– Истца доконал рак, прежде чем дело передали в суд.
– Ясно. Что ж. Видимо, некоторые дела не подлежат судебному разбирательству.
Десять дней спустя, в больничной палате в Солсбери…
– Так и сказал?
– Да. «Не подлежат судебному разбирательству».
– Хвала ему.
– Вы?..
– Просто шучу.
– Извините, – пробормотал Чарли монахине в бледно-голубом одеянии; в нос ей подавали кислород, в руки вливали раствор, но ни то, ни другое не могло ее спасти. – Я говорю о себе, а вы… Это непростительно.
– Ну вот еще, – с досадой возразила пожилая монахиня, последняя представительница своего монастыря, куда новая кровь давно не текла и где старой крови уже не осталось. – Я люблю слушать про людей.
Он вяло улыбнулся.
– Женщина в горах тоже так говорила, но я хочу выразить вам почтение, а не нагнать на вас скуку.
– Вы и не нагнали. В моем возрасте скучна смерть, а жизнь прекрасна. Расскажите еще. Расскажите о жизни.
– Ладно. Я думаю попробовать знакомство по Интернету.
– Ах, да. Я о таком слышала.
– Вот только мой род занятий… разъезды…
– Говорят, стюардессы много занимаются сексом.
У Чарли отвисла челюсть, а на лице монахини, скрытом под лейкопластырем и трубочками, заиграла слабая улыбка.
– Что? – прохрипела она. – Когда отошла мать-настоятельница, остались только я, Господь, его святое слово да телевидение.
В небоскребе над суетливыми улицами…
В городе, который никогда не спит…
Повсюду зеркальные окна; восход солнца дарит круговой обзор. Один архитектор как-то заметил, что в здании почти не должно быть окон, что дневной свет – привилегия меньшинства, обеспечиваемая каторжным трудом большинства. Дабы наслаждаться светом, люди обязаны работать, и если верить этому правилу, тогда Патрик Фуллер был настоящим трудягой.