Евгений Носов

ГДЕ ПРОСЫПАЕТСЯ СОЛНЦЕ?

Рассказы

От автора

Если бы меня спросили, что я ценю больше всего в наших мальчишках и девчонках, я бы назвал в первую очередь любознательность. Не просто любопытство, каковое присуще всякой сороке, а именно любознательность, иными словами — любовь к познанию. Качество это свойственно только человеку, и оттого, насколько рано оно привито, во многом будет зависеть весь дальнейший образ жизни этого человека, круг его интересов, дела и поведение. Любознательность заставляет биться мысль, а мысль порождает чувство, чувство же в свою очередь окрашивает наши поступки.

Так вот я — за любознательность! А значит — за богатство человеческой души и добрые поступки.

Но как ещё в школьные годы научиться видеть и слышать мир, развивать в себе бережное чувство прекрасного? Обязательно ли для этого совершать, к примеру, дальние путешествия? Нет, не обязательно. Сначала, ребята, следует научиться смотреть вокруг себя, выработать умение видеть в малом, повседневном большое, необыкновенное. Без этого никакие, даже самые экзотические путешествия не принесут вам полной и глубокой радости познания, а будет лишь утолено простое бесплодное сорочье любопытство. Какое-нибудь неприметное озерцо тут же, за городом, полно жизни, но какова эта жизнь — для большинства горожан такая же загадка, как тайна планеты Марс. Вот они, дальние неведомые страны, — вокруг тебя! Поля, луга, рощицы, овражки… Вооружайся терпением, вниманием к родной природе и выходи читать увлекательную книгу её жизни.

А пока буду рад и признателен, если вы, ребята, прочтёте эту маленькую книжку. Она — о любознательности, об увиденном вокруг нас.

ГДЕ ПРОСЫПАЕТСЯ СОЛНЦЕ?

Тяжело махая крыльями, летели гуси.

Санька сидел на перевёрнутой лодке и, запрокинув голову, тянулся глазами к этим большим усталым птицам. А они то резко темнели, когда пролетали под влажно-белым весенним облаком, то вдруг сами ослепительно белели чистым, обдутым ветрами пером, когда окунались в солнечные лучи, в голубое бездонное разводье между облаками. И сыпались на землю их сдержанные, озабоченные вскрики.

Гуси всегда летели в одну сторону: из-за домов, наискосок через реку и поле, к далёкому лесу.

Санька глядел вслед птицам долго и завистливо, как гусёнок с перешибленным крылом. Издали вся стая походила на обрывок чёрной нитки, которая, плавно изгибаясь над зубчатой стеной леса, то провисала качелями, то вытягивалась в ровную линию.

— Уже, поди, и до дяди Сергея долетели, — прикидывал он.

Дядя Сергей поселился у них среди зимы. Однажды, возвращаясь из школы, Санька увидел под окнами своего дома нечто совершенно непонятное: не самолёт, не автомобиль. Диковинная машина была вся запорошена снегом: и овальные окна, и ребристые бока, и огромная фара на кончике длинного, как у моторной лодки, носа. Стена дома была густо залеплена снегом, будто по улице только что прошлась вьюга. Позади кузова невиданной машины Санька разглядел красную лопасть пропеллера.

— Ух ты! — прищёлкнул языком Санька и побежал через сугроб домой.

Во дворе Санька увидел незнакомого человека в сером свитере, в рыжей лохматой шапке и таких же рыжих меховых сапогах. Лицо его густо обросло щетиной. Человек колол дрова.

В горнице за столом сидел ещё один приезжий, Степан Петрович. Смешно надув щёки и глядя в маленькое зеркальце, он бритвой соскабливал с лица густую мыльную пену.

Все это неожиданное нашествие наполнило их пустой, гулкий дом ощущением праздника. Саньку совершенно покорили и чудо-машина под окном, и загадочные вещи, сваленные в сенях, и эти бородатые, ни на кого не похожие люди, и даже швырчащая колбаса на сковородке.

Улучив момент, Санька дёрнул мать за рукав:

— Мам, кто такие?

— Квартиранты.

— У нас будут жить? — переспросил Санька.

— Говорят, поживут до лета.

— Мам, и машина будет у нас?

— Не знаю, Санюшка. Садись поешь.

После обеда Санька побежал на улицу к машине. Там уже толпились ребятишки. Протирали рукавичками окна, почтительно притрагивались к алой лопасти пропеллера, пролезали под днищем.

— А ну, не трогать руками! — налетел Санька.

Ребятишки послушно отступили. Ничего не поделаешь: машина стояла перед Санькиным домом. Приходится подчиняться.

— У нас теперь квартиранты на постое, — сказал Санька. — А это их машина.

Ребятишки с завистью глядели на Саньку.

Вечером дядя Сергей и Степан Петрович расстелили на столе большую карту, всю исчерченную кривыми, причудливыми линиями, и стали вымерять что-то блестящим циркулем и помечать цветными карандашами. Санька с любопытством следил за их непонятным занятием.

— А ну-ка, Санька! — сказал дядя Сергей. — Покажи-ка нам на карте свою реку.

Санька забрался на стол, растерянно оглядел пёстрый лист. Никакой реки он не увидел и смущённо сказал.

— Её снегом замело. Зимой всегда заметает.

Дядя Сергей и Степан Петрович расхохотались.

Работали они допоздна. А на рассвете Санька проснулся от рёва мотора. Яркий свет полоснул по окнам, и на миг стали видны до последней прожилки морозные веточки на стёклах. Мотор завыл, в окна швырнуло снегом, и вскоре был слышен лишь отдалённый рокот, который постепенно совсем истаял.

Утром Санька выбежал на улицу и внимательно оглядел снег. Он отыскал три широкие лыжни. Они вели прямо к реке. С обрыва было видно, как лыжни сбежали по крутому спуску на реку, пересекли её поперёк, выбрались на тот берег и ровными голубыми линиями умчались по чистому снегу к далёкому лесу. «Вот бы прокатиться!» — думал Санька, щурясь от солнечной белизны и силясь проследить как можно дальше стремительный росчерк лыжни.

Так они уезжали каждое утро и возвращались, когда становилось совсем темно. Санька ещё издали замечал в поле рыскающий луч света, который отбрасывала фара, и, радостный, бежал домой:

— Мам, едут!

Они снимали в передней пахнущие морозным ветром шубы и шапки, и Санька поливал им на руки из кувшина. Потом дядя Сергей шёл раздувать самовар, который он чудно называл ихтиозавром. После ужина дядя Сергей и Степан Петрович садились за карты и чертежи.

Дядя Сергей был большой выдумщик и всегда что-нибудь привозил из лесу. Как-то раз он выгрузил из аэросаней разлапый сосновый корень, весь вечер опиливал и строгал корягу, и получилась голова оленя с красивыми рогами. Когда же дядя Сергей уезжал надолго, Санька скучал и льнул к матери, и та укачивала его на коленях, закрыв тёплой вязаной шалью. В такие дни в доме было тихо и пусто. Спать ложились рано.

В последний раз дядя Сергей уехал перед самой весной. Санька ожидал его каждый день. Он бегал к обрыву и глядел за речку. Но поле было пустынно и белело, как чистый лист бумаги, — без единого пятнышка, без чёрточки. Свежая пороша замела все следы.

Когда же с пригорков хлынули ручьи и река вздулась и подняла лёд, Санька понял, что дядя Сергей больше не приведет. По реке мчались льдины с оборванными строчками лисьих следов и кусками санной дороги. Льдины тупо, упрямо бодали пустые стволы старых ракит, и те содрогались до самой макушки. А вверху, тяжело махая крыльями, летели гуси. Они летели туда, где просыпалось солнце.

Санька никогда не бывал по ту сторону соснового бора. Он только знал, что каждое утро из-за леса поднималось солнце, оно было большое и красное, и Санька думал, что оно спросонья такое.

«Вот если бы пройти весь лес, — размышлял он, стоя на крутояре, — тихонечко подкрасться и спрятаться за кусты, то можно подсмотреть, как просыпается солнце. Дядя Сергей, поди, уж видел много раз».