Через полмесяца на очередной нашей приватной встрече сливает он мне инфу на очень нехилый контракт. Я, понятное дело, не торможу и, пробив контакты продавца, мило общаюсь с ним, как я умею, и обещаю заплатить сверх от цены Дальского, если он отдаст контракт мне. Дороговато получается, но ради такого дела можно и переплатить, ведь моральное удовлетворение важнее. Дальский теряет контракт, рвет и мечет, но тихо - за закрытой дверью собственной квартиры, а на людях - само спокойствие. Я, наконец-то, отмщен, и вселенское равновесие восстановлено. Потом Дальский, видимо, догадывается, кто слил, и вышвыривает секретаря с работы. Повезло мальцу, что не прикопал где-нибудь в лесу, как некоторые у нас любят делать. Тимур уже не бедствует, так что уезжает за границу безвозвратно, но перед этим все-таки рассказывает бывшему хозяину про наши амуры за соответствующую плату. Мало ему моих денег показалось, гнилёнышу.
Дальский тогда на мою ловкость рук сразу не отреагировал, а затаился до поры до времени. Строил планы и гнусные козни. Через пару месяцев встречаю я его в гольф-клубе в белых перчаточках и с клюшкой наголо и вижу, что он обхаживает моего будущего иностранного инвестора. Подхожу, здрасте-здрасте, а взглядом в мерзавце уже дырку сверлю аккурат по размеру шарика. Инвестор-немец, увидев наши долгие, как пулеметные очереди, взгляды, на родном дойче(7) по-детски радуется, что мы, оказывается, знакомы. Мол, два таких хороших парня с умными головами, почему бы нам не объединиться. Ну, поперемигивались мы, постреляли друг в друга, но про объединение даже не думаем. Инвестор-то - иностранец и по-русски ни бельмеса, так что решил я тогда, не откладывая, удовлетворить свое закипающее возмущение.
- Что ж ты, сука, - говорю нежно, - к моему инвестору подкатываешь? Что, некого больше в оборот взять? Вся ж Европа в твоем распоряжении.
А он вдруг так злорадно улыбается мне за спиной у нашего бюргера и так же нежно отвечает:
- От суки слышу! И этого инвестора я первый нашел.
Нет, ну, не наглость ли? Улыбались мы тогда друг другу так, что аж мышцы лица болели. Это я потом только узнал, что, вообще-то, такая живая мимика ему не свойственна. Конкретно я его тогда выбесил в общем, довел до белого каления. Выгуляли мы нашего инвестора на славу: наперебой предлагали то одно, то другое развлечение. И тот на радостях и по блядской европейской справедливости возьми и раздели всю сумму инвестиций между нами двумя поровну. Короче, ничья у нас вышла. Делать нечего, хоть и половина, а деньги мне очень нужны были на тот момент для одного инновационного проекта. Отмечали мы «успешное» завершение дела опять же втроем и, как обычно, в ресторане, а потом я от широкой души и сдуру пригласил их обоих в свой «Клуб». Наш немец налакался из моих коллекционных запасов и с двумя красавицами уединился в специальной комнате, а мы остались в кабинете. Сидим, молчим, друг на друга не смотрим, тяжелые бокалы, как осколочные гранаты, в руках крутим. Дальский крутил бокал в руках, крутил задумчиво, а потом говорит тихо:
- Мне тот госзаказ тоже позарез нужен был. Все на кон ради него поставил и чуть ли не душу дьяволу продал.
Я аж протрезвел слегка. Это он, типа, извиняться начинает, что ли? И оправдывается?
- Скотина ты, - бурчу в ответ. - Я чуть не прогорел тогда из-за тебя. Так что моя ответка была чисто из мести.
Смотрю, а он улыбается.
- Ну да! – говорит. - На том деле только Тимур нажился хорошо. Нежится, давалка, сейчас на Ибице.
Сидим дальше, молчим.
- Так что? Счет закрыт?
Ух ты, Дальский! Неужели тебя это так волнует? Как мило! И я не я буду, если сразу все ему прощу.
- Нет уж! – отвечаю. - Немец тоже должен был мне достаться. Весь целиком и со всеми потрохами, так что еще ничего не закрыто.
Дальский смотрит на меня ошеломлено. Неужели действительно рассчитывал на полное прощение после своего чистосердечного признания? А потом начинает смеяться - тихо и беззаботно, как очень редко когда смеется.
- Хорошо! – говорит. - В эту игру мы еще сыграем, а пока… давай поспорим, что ли, а то скучно вот так просто сидеть и надираться. Например, о том сколько раз твои девочки заставят немца кончить.
В глазах Дальского разгорается азартный огонек, и оказывается, что не такой уж он холодный, каким хочет казаться. И я усмехаюсь его наглому предложению:
- А давай!
Короче, мы с Дальским слишком похожи, хоть остальным и кажется, что мы слишком разные. Мы подобны во всем - в мыслях, в образе жизни, в отношении к ней. Его покер фейс и мои улыбки – суть одно – защита того, что внутри, от тех, кто снаружи. И лишь немногим позволяем мы заглянуть под наши идеальные маски.
<center>***</center>
Аида расплескивает по большому темному залу оперы соловьиные трели, обнимает нежно своего возлюбленного Радамеса. Хрупкая прозрачная мелодия скрипок едва слышна на фоне их проникновенного дуэта.
Сценический макияж старит Виолетту, пугает резкостью черт, если рассматривать диву в бинокль, но она все равно прекрасна, когда вживается в роль неискушенной влюбленной эфиопской рабыни.
Дальский глядит на сцену, не отрываясь, следит за райской птичкой жадным взглядом. Вдыхает мелодию скрипок и ее голос в легкие вместе с воздухом. И правда, Ви сегодня особенно хороша. А я наблюдаю за ним, ведь мне так удобно наблюдать за зачарованным конкурентом из глубины нашей ложи. Он знает, что я смотрю на него. Знает, что я вообще люблю смотреть и слушать. Если бы вдруг я стал слепым и глухим, я бы, наверное, застрелился в ту же минуту, потому что лишь чувственные удовольствия держат меня на этой земле, и из всех пяти чувств нет ничего для меня важнее слуха и зрения. Ну да, осязание я тоже люблю, но оно слишком тонко и не всегда доставляет мне удовольствие, ведь пробудить во мне страсть тактильно не каждый способен.
Прекрасная Аида умирает на сцене в очередной раз, чтобы через минуту воскреснуть, улыбнуться и принять на себя удар бурных оваций. Егор поднимается со своего места, сдержано хлопает и кричит «браво», а в это время работники театра выносят на сцену огромный букет, составленный лучшими флористами города. Это наш с Дальским знак признания и почитания таланта оперной дивы. Райская птица обводит взглядом зал и задерживает его на нашей ложе. Горделиво, едва заметно кивает, благосклонно принимая наше восхищение. Я ведь тоже в восторге, поэтому вторю Дальскому – кричу «бис» и отбиваю восторженными хлопками ладони.
Когда закрывается пыльный тяжелый занавес, мы вдвоем покидаем ложу. Неспешно идем вниз - в подвалы, где располагаются гримерные. Нос забивает едва уловимый запах нафталина и сырости. Слышится приглушенный гомон собирающейся домой театральной труппы.
- Я решил в кои-то веки позаботиться о тебе и сделаю маленький сюрприз. Чтобы ты не скучал, созерцая нас с Ви. Не все же тебе меня угощать! - вокруг никого, и Дальский позволяет себе многообещающую улыбку.
- Предложишь мне быть третьим? Сверху? Как мило, Гор! Я всегда знал, что когда-нибудь ты этого захочешь! – подразню-ка я немного его мачистскую сущность.
- Да сейчас! Разогнался, – фыркает он. - Нет уж! Сюрприз будет несколько иным.
- Ты уступишь мне тот договор с нефтедобывающим предприятием?
- А тебя это заставит кончить радугой? Если да, то, так и быть, уступлю! Не знал, что у тебя стоит на буровые машины.
Смеемся. Смешно нам. Кстати о буровых машинах.
- Я заказал для Алой Залы одну интересную машинерию. Привезут – приходи! Посмотрим, как она работает.
- Сам, что ли, на себе испытания проводить будешь?
- Ха! Одного из наших парней приглашу, кто у меня там из них не чужд экспериментов.
- Жаль! Я бы глянул, как ты на искусственном хуе поскачешь.
- Такие эксперименты, боюсь, плохо скажутся на моей деловой репутации.
- А ты не бойся. Можно подумать, от нее еще что-то осталось. В моих глазах ты все равно вряд ли упадешь еще ниже, чем уже упал, а остальным я не скажу. Буду приберегать эту информацию для будущего масштабного шантажа.