Однако битва с тремя другими танками продолжалась. Со всех сторон на них сыпались снаряды, силы были неравны, вскоре были уничтожены еще две машины, но последняя, счастливо избежав крупнокалиберных пушек, вдруг помчалась прямо на «таргар» Джека.

Тридцатитонная машина неслась, звонко постукивая траками, и никто не мог остановить этот стремительный бег, опасаясь зацепить Джека.

Совсем рядом поднялись столбы грунта от прилетевших с высоток снарядов, но «таргар» не пошевелился – Джек напряженно выжидал момент маневра танка, чтобы понять, куда бежать, однако бронированная коробка не собиралась маневрировать, и Джек чувствовал, что начинает бояться – потеть, задыхаться, что случалось с ним крайне редко. Одно дело, когда все происходит в движении, и совсем другое – стоять и смотреть, понимая, что ничего нельзя сделать, и слышать в эфире хор встревоженных голосов.

– Двигайся, Стентон! – крикнул ему Хирш, и лишь тогда Джек навел на танк перекрестие и выстрелил гранатой.

Рука дрогнула, и вместо того чтобы ударить в башню, граната сорвала правую гусеницу, отчего танк занесло влево и он почти перевернулся, на мгновение показав бронированное днище.

Капитану Хольмеру этого хватило, чтобы влепить в днище еще один снаряд. Танк вздрогнул от удара, снова встал как положено, но с места больше не двинулся, пожираемый изнутри разгоравшимся пламенем.

Все высоты были захвачены, с них открывался прекрасный вид на запад, где по всему фронту, насколько хватало глаз, поднимались столбы пыли и дыма, а над захваченными врасплох фортами арконов проносилась тардионская штурмовая авиация.

Восток выглядел хуже – склоны холмов были усеяны подбитыми машинами. Некоторые были в «разобранном состоянии», другие догорали, а поврежденные еще могли передвигаться и, прихрамывая, спускались в долину, где разворачивались временный госпиталь и техпарк.

В полутора километрах позади них садилась очередная дискорама, вздымая фонтаны пыли и напрочь сдувая заросли молодого леса.

– Хирш, твоя цель – минометная батарея! Папа Рико – идешь за мной!

– Сэр, у меня ход потерян! – пожаловался старший сержант, его «гасс» едва перебирал опорами, оставляя на земле масляный след.

– Ладно, исполняй роль артиллерии… Новинский!

– Развиваю шестьдесят процентов мощности, сэр! Повреждена батарея!

– Этого хватит. У нас приказ – взять под контроль позицию «ноль-восемнадцать». Все хорошо видят ее на карте?

– Все, сэр! – отозвался Джек.

– Да, Джек, тебя я услышал… Вперед, бойцы! Не растягиваться!

До минометной батареи было две тысячи триста метров, так указывал лазерный дальномер. Батарея молчала, чтобы не выдать себя тардионским штурмовикам, которые пока преобладали в воздухе, но Джек не сомневался, что скоро она заговорит.

Не успела рота спуститься с высоток в долину, как из-за следующей гряды холмов выскочила группа «гассов» – уже сильно потрепанных, но все еще готовых сразиться с наступающими.

Одновременно проснулась минометная батарея, а в воздухе появились звенья легкокрылых «джорджо». Вниз посыпались малокалиберные бомбы, и всю долину заволокло пылью от взрывов.

Эфир снова наполнился командами и ругательствами. На выручку своим бросились несколько «барракуд», и в небе завязался бой. А на земле кучно ложились мины, и злые осколки гремели по броне, высекая искры.

Джек находился выше других машин роты и, чтобы не оставаться в стороне, открыл огонь из своей малокалиберной пушки, выбрав в качестве цели крайний, на правом фланге, арконовский «гасс».

По траекториям маркеров он видел, что попадает в корпус вражеской машины. Хотя вреда такой калибр «гассу» не наносил, Джек знал, как нервно реагируют пилоты на каждый удар по броне, ведь у тяжелой машины, при всей ее кажущейся неуязвимости, имелись и слабые места – не слишком заметные, но увы, доступные для случайных осколков и снарядов малого калибра. Поэтому Джек стрелял не прекращая, стараясь отвлечь на себя внимание вражеского пилота.

Одна за другой вражеские машины покрывались вспышками попаданий и сходили с дистанции. Казалось, время арконов сочтено и ждать помощи им неоткуда, но вдруг все небо с западного направления заполонили арконские «барракуды». Легкокрылые «джорджо» уступили им место, и на землю обрушился град двухсотфунтовых бомб.

Земля закачалась под опорами «таргара», взметнулись комья земли и облака едкой пыли. В одно мгновение все вокруг погрузились в густую красноватую пелену. Чтобы прорвать ее, Джек прибавил ходу, надеясь там, внизу, вырваться на чистый воздух, но не получилось. В подсвеченной солнцем пелене вдруг появился силуэт хромого «гасса», и Джек сразу понял, что этот робот чужой.

«Пропустили в пыли, не заметили…» – подумал он, понимая, что противник прошел сквозь передовые порядки его роты.

Можно было уступить ему дорогу и позволить выйти на второй эшелон – авось распознают и располовинят не мешкая, однако Джек не привык уступать дорогу, он соглашался лишь на маневрирование.

Он трижды выстрелил из пушки, давая аркону понять, что все еще здесь. «Гасс» качнулся вправо и вскинул манипулятор, но Джек тотчас сместился в сторону, успев выстрелить еще дважды, а потому ухнуло орудие «гасса».

Фугасный снаряд вошел в землю под «таргаром», а затем подбросил легкую машину в воздух, и Джек, впервые за долгое время, почувствовал, что падает вверх тормашками.

Потом последовал сильный удар, и страховочные ремни больно впились в плечи.

«Фигня, и не такое случалось…» – подумал Джек, решив, что пора выбираться из кабины и ползти к своим. И не забыть захватить револьвер.

Он нажал кнопку аварийного сброса двери, но она не сработала.

«Вот свинство!» – мысленно вознегодовал Джек, чувствуя во рту привкус крови. Затем его внимание привлек экран передней камеры и появившийся в разломе света силуэт арконской «барракуды».

Тяжелый штурмовик, как видно, потерял ориентацию и набор всех самых главных целей, но в последний момент пикирования система наведения выхватила уже поверженный «таргар», и пилот, не медля ни секунды, включил сброс двухсотфунтовой бомбы, а затем вывел машину из пике.

В коридоре прозвучал гонг. Джек открыл глаза и осторожно повернулся на спину, боясь побеспокоить ссадины по всему телу, которые были аккуратно заклеены огромными пластырями с мазью Яблонского.

У мази был резкий запах, напоминавший одновременно морскую рыбу и речной орех. Наверное, мухи о таком запахе могли только мечтать, но Джеку он не нравился, он вообще не мог нравиться ни одному человеку, за исключением, пожалуй, немолодой медсестры, которая ежедневно меняла Джеку пластыри и черпала мазь Яблонского из огромного пластикового ведра.

Впрочем, в палате, где лежал Джек, этой мазью мазали всех четырех пациентов, так что подобной вонью здесь никого нельзя было удивить. Все привыкли к ней и уже не замечали.

– Але, кавалерия! Вы на завтрак идете? – спросил один из пациентов – сержант Ветлок, попавший в отделение с ожогами, полученными при объемном взрыве. Ветлок был самым активным в палате и постоянно командовал и распоряжался.

– Я не пойду… – капризным голосом пожаловался капрал Лихарь. – Опять эту манную кашу давать будут – я ее жрать не могу, в ней пенки!

– И что, так и будешь без завтрака жить?

– Нет… Я попозже в буфет схожу, у меня еще деньги остались.

– А ты, Шарсан?

– Я иду без вопросов, – сказал давно не брившийся танкист, выпрастывая из-под одеяла забинтованные ноги. Ты идешь?

– Иду… – ответил Джек, привычно попадая ступнями в тапочки.

– Как шкура? – спросил сержант Ветлок.

– Ничего вроде. Сегодня нормально разогнулся и в толчок ночью ходил – сидел ровно, а не как раньше – врастяжку.

– Выздоравливаешь, стало быть. А как насчет манной каши?

– Да сколько угодно. Ее же с маслом дают, я не против.

– Вот, Лихарь, смотри, как Малой рассуждает – настоящий солдат, хотя и себя не помнит… Ладно, идем, кавалерия, только насмешки держать стойко и на провокации не отвечать, пока я не разрешу. Понятно?