В третью ночь было тихо, воры собирались с силами. Они созвали с пригородных дорог лесных душегубов, с кем в прежние времена жестоко враждовали, но объединились ради общего дела, и в четвертую ночь количеством в полторы сотни голов снова двинулись на склады.

Купцы, решив, что никому не сдержать такую большую воровскую армию, кинулись к старшине Виршмунду подмоги просить, золота поднесли. Деньги старшина взял, но делать ничего не стал – его пьяницы-стражники ни на что не годились.

Воры, с арбалетами и десятифутовыми пиками, между тем пошли на приступ. К их удивлению, Углука под стенами не оказалось. Старый наемник атаковал их с тыла, а когда воры опомнились, снова растворился в темноте, чтобы появиться с другой стороны.

Начав нести жестокие потери, разбойники стали ссориться, и это ускорило их поражение – в конце концов орк обратил их в бегство.

Купцы, уже было распрощавшиеся со своим товаром, от счастья наобещали орку золотые горы, но, поостыв, вернулись все к тем же тридцати рилли в месяц, правда, отменили испытательный срок, поскольку и так было ясно, что Углук на это место годится.

3

Жил орк в двух кварталах от Рыночной площади. Каспар прошел по вонючей Рыбной улице, свернул на Угольную, где выпавший ночью снег был перемешан с угольной пылью. Здесь царило оживление – пользуясь небывалым спросом, угольщики избавлялись от накопленного в подвалах топлива.

– Поберегись! – то и дело слышал Каспар, и мимо него громыхали подводы.

Углука он застал в его жилище – орк жил в давно не видевшем ремонта доме, который прежде занимал городской палач. Лет пять тому назад суд и приговоры взял на себя соответствующий департамент герцога, а старый палач, оставшись без дела, захворал от горя и вскоре умер.

Каспар поднялся по растрескавшимся ступеням и толкнул едва державшуюся на проржавевших петлях дверь.

В комнатах было пусто и холодно. Кроме сколоченного из некрашеных досок стола и пары стульев, да еще застеленного солдатским одеялом топчана, другой мебели здесь не было. В распахнутое окно намело снегу, который, не тая, лежал у стены; орк холода не боялся и спокойно переносил мягкие зимы в одной кожаной жилетке.

– Ваша милость, господин орк, отпустите меня, пожалуйста, я больше не буду! – послышалось со двора.

Каспар прошел через комнаты и оказался на небольшом внутреннем дворике. У стены на перевернутом бочонке восседал Углук, поедая половину зажаренной свиной туши, лежавшую на втором бочонке, что стоял напротив. На врытом посреди дворика столбе висел привязанный за ногу оборванец, который дергался, как муха в паутине, исторгая слезные просьбы отпустить его.

Заметив Каспара, орк воткнул нож с жаркое и бросился к дорогому гостю.

– Ваша милость, какая радость для меня! – Он со всей сердечностью прижал Каспара к засаленной жилетке.

– Полегче, ты же меня раздавишь, – пробормотал гость, с трудом высвобождаясь из объятий Углука.

– Не желаете свининки? – радостно предложил орк. – Есть вино и пиво!

– Ничего не нужно, спасибо!

– Отпустите меня, господин орк! – снова загнусавил оборванец. – Век вам благодарен буду!

– Это кто у тебя?

– Воришка, сегодня ночью попался.

– А чего ты его не пришиб?

– У меня костей и мусору скопилось пропасть, должен же кто-то их убрать. – Орк указал мослом в угол двора, где действительно были свалены в кучу кости от недавних пиршеств. Еда для Углука являлась тем, что примиряло его с этим миром. Он мог съесть любое количество пищи, чем завоевал симпатии Генриетты, угощавшей однажды орка обедом. В совместных с Каспаром походах Углук представлял для отряда большую проблему, поскольку всегда был голоден и все разговоры сводил к еде. Орк ухитрялся проедать даже те полдуката, что Каспар выдавал ему, вкупе с тридцатью серебряными рилли, которые платили торговцы.

Все трактирщики города искали его расположения, неизменно приглашая на дегустации колбас и шпика, ибо, если еда Углуку нравилась, он покупал целиком жареную свинью или пару баранов.

– Ну так пусть убирает, – сказал Каспар, невольно поеживаясь при виде голых рук и перепачканного свиным жиром оголенного орочьего пуза.

– Пусть убирает, – пожал плечами Углук и, не переставая глодать мосол, метнул нож, который воткнулся в столб, перерубив веревку. Освобожденный воришка ударился головой о землю и свалился на бок.

– Похоже, он шею свернул, – предположил Каспар.

– Это едва ли, я это породу изучил – живучие, как гоблины. Сейчас оклемается.

И действительно, вор дернул ногой, потом рукой и приподнял голову:

– Спасибо, господин орк!

– Давай, складывай кости в мешки и поторопись, а то я голодный сегодня очень – доем свинью и за тебя примусь.

– А… а разве господа орки едят людей? – спросил вор, обращаясь скорее к Каспару.

– Людей нет, а воров – частенько.

Поверил пленник или нет, но он живо кинулся к груде костей и начал засовывать их в лыковые мешки, в которых Углуку доставляли из трактиров жареные свиные туши.

Когда мусор был сложен, Углук вытолкал вора вместе с мешками за порог и наподдал ногой, пригрозив в следующий раз прибить, если еще раз сунется к складам.

– Как поживает имдресс Генриетта, как ваш сынок, растет? – спросил орк, возвращаясь к гостю.

– Спасибо, все хорошо. А как ты?

– Да вот – еда имеется, служба тоже… – Орк вздохнул.

– Скучаешь? – угадал Каспар.

– Не знаю как и сказать, только меч я больше с собой не ношу, обхожусь вон колотушкой. – Орк показал кивком на прислоненную к стене суковатую палку. – Воевать больше не с кем.

– Понимаю, – сказал Каспар. Всего полгода прошло с того времени, как они выпутались из гибельной ситуации, да и то лишь потому, что удача была на их стороне, и вот пожалуйста – едва залечив раны и ожоги, оба, и Углук, и Каспар Фрай, заскучали.

– А славно мы погуляли, ваша милость, в пустыне Сабинленд.

– Славно, – согласился Каспар, вспоминая, как вздувалась пузырями кожа на них самих и на их лошадях, когда огненные драконы проносились над головами.

– У меня даже шрам остался. – Углук снял шлем, с которым не расставался, и показал полукруглые рубцы как раз там, где раскалившийся шлем пригорел к его голове.

Он нахлобучил шлем и повторил:

– Славно было.

– Славно, – улыбнулся Каспар. – Что ж, рад был застать тебя в добром здравии, пойду теперь домой. Как-нибудь еще загляну.

– Заглядывайте, ваша милость, а то скучно тут.

Когда Каспар вернулся домой, Генриетта уже приготовила поздний обед, Хуберт шлепал из комнаты в комнату, таская на веревке деревянную лошадку, тетка Каролина наблюдала за ним из угла, успевая вывязывать на спицах пуховые носочки.

Заниматься в зале на боевых тренажерах настроения не было, и Каспар просидел до вечера у окна словно в ожидании какого-то события.

4

Ночь выдалась спокойная, слышно было, как шуршат по стеклам снежинки и скрипит снег под ногами патрулирующих улицы стражников.

Изредка просыпаясь, Каспар смотрел в темноту и снова погружался в тревожное забытье. В очередной раз он очнулся на рассвете от стука в ворота.

Каспар выглянул в окно, но ничего определенного не увидел – на улице стоял предрассветный сумрак, слабый свет почти не пробивался сквозь витражи. Пришлось открыть створку.

– Эй, кто там? – крикнул он, щурясь от снежинок, которые летели в глаза.

– Посыльный от его светлости к его милости Каспару Фраю! – крикнули от ворот.

Каспар свесился из окна и разглядел перебиравшую ногами лошадь и посыльного в синем мундире.

– Сейчас спущусь! – крикнул Каспар и закрыл окно.

– Опять, что ли, от герцога? – хрипло спросила Генриетта.

– От его светлости, от нашего благодетеля.

– Благодетель, тоже мне, – проворчала Генриетта и закуталась в одеяло.

Каспар подошел к дверям, накинул плащ, на всякий случай нацепил пояс с кинжалом, сунул ноги в сапоги и спустился во двор. Снега насыпало по щиколотку.