Я отвела рукой свисающую зеленую плеть. Лицо повешенного скрывала густая шапка омелы, а зеленовато-смуглый оттенок кистей — единственного видимого участка кожи — не слишком походил на обычные трупные изменения.

Сзади присвистнул Амунди.

— Так господину инспектору же того, интересно было! — голос мэра звучал обиженно. — Говорят, сама земля, того, оплакивала светлого бога! С тех пор тут вот так… ни травинки!

— Поэтично, — заметила я. — Но это всего лишь грязево-вулканический солончак. Судя по запаху, в грунте высокое содержание серы, сульфатов и прочих серосодержащих соединений. Поэтому ничего не растет.

— Ты безнадежна, — усмехнулся Эринг, останавливаясь у меня за плечом.

— Констебль, будьте добры, мой саквояж, — попросила я, не глядя протягивая руку.

Эринг прав: это стоило запечатлеть. Омела не просто свисала на лицо трупа, она плотным коконом скрывала голову и шею.

Мэр громко сглотнул, констебль пробормотал что-то невнятное.

— Что скажешь? — поторопил меня Эринг, опираясь о шершавый ствол яблони.

Я больше не сердилась на приятеля за раннюю побудку. Это действительно стоило увидеть.

— Очень интересно, — заметила я отстраненно.

Подумала — и принялась расстегивать на трупе жилет и рубашку.

— Эй, чего это вы делаете?! — вскричал господин Нарви.

— Работаю, — отрезала я, убедившись в своей догадке, и повернулась к Эрингу. — Его нужно снять. Кстати, это не человек.

Инспектор поднял бровь и кивнул Амунди. Вскоре труп уже лежал на травке, а Амунди с блокнотом на изготовку приготовился записывать мои слова.

— Мужчина, — начала я, аккуратно разрезая ветви, — орк, возраст около двадцати пяти-тридцати лет. Физически развит, при первичном осмотре следов заболеваний не наблюдается. Судя по всему, питался хорошо. Поврежденная трахея, на коже шеи в верхней трети имеется одиночная, косовосходящая спереди назад снизу вверх незамкнутая странгуляционная борозда, что позволяет предположить, что смерть последовала от механической асфиксии, вследствие сдавления правой боковой поверхности шеи петлей при повешении.

— Регина! — взмолился Эринг. — Протокол потом напишешь. Скажи мне по-простому, от чего он умер?

— Задушен, — кратко резюмировала я, ощупывая голову трупа. И добавила, упреждая вопрос: — Сначала его ударили по голове сзади — имеется сильный ушиб с повреждением мягких тканей — а потом уже повесили.

Эринг кивнул.

— Значит, убийство, — задумчиво произнес он. — Как интересно! По легенде, орки — потомки Бальдра, а этого типа прикончили на месте смерти бога. Да, что насчет омелы?

— Понятия не имею, — я поднялась с колен и отряхнула брюки. — Научного объяснения у меня пока нет. Кстати, смерть наступила два-три дня назад. Точнее скажу после вскрытия.

— Ладно, — Эринг махнул рукой и приказал Амунди: — Констебль, отнесите убитого в поселок. А вы, господин мэр, пока объясните, откуда в Мердаль взялся орк. И как вы узнали, что он именно задушен?

Теперь в его ледяном голосе не слышалось ни дружелюбия, ни лени.

— Но… но… — господин Нарви задрожал, так растерянно хлопая глазами, что я спрятала усмешку.

Это далеко не первая рыбка, которая попалась на наживку Эринга. Теперь подсечь, рывок и… Впрочем, в расследованиях, как и в рыбной ловле, он и сам неплохо разбирался.

Амунди шествовал впереди. Труп он нес легко и осторожно, словно заботливая мамаша младенца. За ним следовал Эринг, который прямо на ходу уверенно «потрошил» добычу. Господин Нарви, подобно карасику, безнадежно пытался выпрыгнуть со сковородки. Любо-дорого посмотреть.

Особых улик против мэра не было. «Удавленником» висящий на дереве труп мог назвать любой профан. А что господин Нарви толком ничего не предпринял, так это легко объяснить растерянностью и страхом. Как говорил сам Эринг, «неподсудно».

Именно поэтому сейчас он забрасывал господина мэра вопросами, не давая опомниться и сочинить что-то удобоваримое.

— Он… Этот Ханзи… его, того, к нам прислали, — сбивчиво объяснял господин Нарви, запыхавшийся от быстрой ходьбы.

— Зачем? — удивился Эринг. — Создавать ансамбль песни и пляски?

Ирония понятна: кочевые племена орков промышляли гаданием, уличными представлениями, а также воровством и прочими малопочтенными занятиями. У нас эти дети степей и пустынь не водились, разве что заезжали ненадолго.

Ледяные драконы и хель 7 — истинные хозяева Хельхейма — южан не любили.

Когда двести лет назад прогремел Рагнарек, предсказанный конец света, девять миров Иггдрасиля должны были погибнуть и родиться вновь. Вместо этого они смешались — хаотично, без какой-либо системы. Разным расам пришлось учиться жить вместе.

Теперь в Хельхейме, на севере нового мира, худо-бедно уживаются три расы: люди, ледяные драконы и хель, потомки богини смерти. Причем мы, люди, здесь на правах бедных родственников.

— Не-а, — мотнул головой мэр. Сквозь редкие седые волосы просвечивала розоватая кожа. — Нам, того, его агрономом прислали! Вроде как идейка у него была, как на даже самой плохой почве, того, урожай годный вырастить. Ну и хлопок он у нас вырастил вон. И хотел, того, на том проклятом месте попробовать вроде. У него, того, еще от хель письмецо было!

Амунди от неожиданности споткнулся, а я хмыкнула.

Это был весьма нетипичный орк, раз откололся от своих и нашел общий язык с ледяными великанами.

— Вы ничего не путаете? — уточнил Эринг, остановившись. И вперил в несчастного мэра испытующий взор.

— Нет-нет, господин инспектор, — окончательно перепугавшись, замотал головой мэр. — Я того, как на духу!

От дальнейшего измывательства над господином Нарви меня отвлекли. Нас нагнал мальчишка, который раньше сторожил труп. Он подергал меня за рукав — осторожно, словно боясь обжечься.

— Что? — тихо спросила я. — Ты хочешь мне что-то сказать?

Темные глазенки поблескивали от любопытства. Паренек переступил босыми ногами и выпалил:

— А вы правда, это, мертвяками командуете?!

Ах, сколько ужаса и восторга!

— Не совсем, — возразила я. Увидела разочарование на чумазой мордашке и уточнила: — Однако кое-что умею.

Малец просиял.

— Ух ты! Тогда, это, я побежал!

И рванул к Мердаль, только пыль взвилась.

В поселке Эринг поинтересовался у господина Нарви:

— Где у вас самый холодный погреб?

— Э-э-э, — протянул мэр, ошарашенный неожиданным вопросом. — У меня хороший. А вам-то, того, зачем?!

Судя по взгляду господина Нарви, он подозревал, что Эринг немедленно затеет обыск (а заодно снимет пробу с солений и колбас). Впрочем, инспектор уже замордовал мэра настолько, что тот готов был предложить хоть целый окорок, лишь бы от него отстали.

— Надо же труп куда-то девать, — пояснил Эринг и любезно придержал за локоток мэра, пошатнувшегося от такого известия.

— Но-но-но! — пролепетал господин Нарви, позеленев не хуже означенного трупа.

— Сами посудите, по такой жаре он быстро начнет разлагаться, — продолжил Эринг с милой непосредственностью, будто не замечая предобморочного состояния собеседника. — А уедем мы, самое раннее, завтра, так что…

— Эринг! — вмешалась я. — Почему только завтра? Я хочу домой!

Он обернулся и попросил:

— Регина, не кипятись. Я же должен провести неотложные следственные действия.

— Не кипятись?! — переспросила я, с трудом глотая рвущееся с языка ругательство. — Ты можешь остаться здесь сам, а констебль отвезет меня и материал в город.

— Амунди мне нужен, — развел руками этот подлец, заманивший несчастную девушку в глушь. — Ну, прогуляешься немного, молока парного попьешь… — он запнулся, кажется, лихорадочно соображая, чем еще можно заниматься в деревне. Потом нашелся: — Можешь еще цветов нарвать.

— Спасибо за разрешение! — едко ответила я. Жаль, не умею водить автомобиль. В патриархальном Хельхейме женщина за рулем все еще считалась вызовом общественному мнению. — Кстати, я не взяла вещи.