Почему все-таки к Доктору? Прививки рано еще делать, а насчет остального можно было легко в кабинете побеседовать.

Значит, все-таки трупы.

А если трупы, то чего молчать? Нет, Япет старик, конечно, мудрый, но все эти его воспитательные паузы…

Я выразительно вздохнул и сразу же еще более выразительно зевнул, ноги вытянул.

Япет достал книжку и прочитал без выражения:

– Есть люди, есть нелюди. Твари, двигающиеся сквозь мир лишь попущением Божьим, шлак, ходячие язвы. Отсеки их, чтобы не повредили они малым сим…

Посмотрел на меня.

– Так?

– Так, – ответил я. – Отсеки. То есть отсечь надобно. С полной безжалостностью, под самый корень. А потом еще порохом. Или каленым железом. Чтобы зараза не распространилась. Вот вы пальцы отмораживали?

Я люблю неожиданные вопросы задавать, это с него мудрость сбивает. Вроде бы мудрый-премудрый получается, а пальцев не отмораживал. А я ему напоминаю – есть, мол, и другая правда, более правдивая.

– Нет… – растерянно сказал Япет.

– Вот видите, – вздохнул я. – А если бы отмораживали, то знали бы. Начинает палец чернеть – тут его и надо отпиливать. А если не отпилить, то и рука начнет загнивать, и человек целиком сгинет из-за какого-то бестолкового пальца. Чем раньше вжик, тем здоровей мужик.

Япет закашлялся, бедняга, это все от курения, пагубное пристрастие.

– А вы что, думаете, что не надо отсекать? Пускай загнивает?

– Да нет, надо, наверное… Просто…

Я сделал оловянные глаза, пялился совершенно бессмысленно. Япет стал читать дальше:

– Есть люди, а есть нехорошие люди, помеченные тьмой, соблазняющие малых сих… Да… Имя им легион, грешники, падшие черные овцы. Узнать черную овцу легко, узнай ее по делам ее. И да будет тверда твоя рука, вырежь ее из стада, ибо если будешь мягок и пустишь в сердце свое ложное добро, скоро и остальные овцы покроются паршой, и вынужден ты будешь забить их всех…

Япет посмотрел на меня.

– Правильно?

– Правильно, – ответил я.

Япет вздохнул. Постучал пальцем по обложке.

– А что, вам что-то не нравится?

Старик пошевелил бровями, седыми и кустистыми. Ну и пусть себе шевелит. Я на эту книжку, между прочим, почти неделю потратил. Сидел за машинкой, набивал, набивал, все пальцы чуть себе не протер. А еще месяц до этого сочинял. То есть вспоминал, что мне Гомер рассказывал. Чтобы даром не пропало, чтобы опыт передать. Раньше древние всегда вот так и делали – чуть какой опыт накопится – они сразу книжку сочиняют. Чтобы потомкам перешло. Вот и я. Вспомнил, записал. Опыт. Наследие, вроде.

– «Наставления в Правде», – прочитал Япет. – Однако…

– А что? Наставлять надо только в правде, во лжи не наставление получается, а растление душ сплошное.

– Но у тебя тут… – Япет обмахнулся книжкой. – Выжечь, вырезать… Да не дрогнет рука, да не иссякнет усердие…

– Ну да, – опять согласился я. – Да не иссякнет, это само собой. У меня усердия на восьмерых хватит.

Это, наверное, Серафима. Она передала, вряд ли Шнырь стал бы. Серафима, она меня не любит.

– А Облачный Полк? – спросил Япет.

– А что Облачный Полк?

– Ты пишешь: «Затрубят златокованые трубы, и подастся твердь, и сойдет вниз, сияя алмазной броней, Облачный Полк, и побежит погань…» Ну и так далее.

– Все так и будет, – кивнул я.

– А тебе не кажется… – Япет почесал бороду. – Не кажется ли тебе, что ты внушаешь вот этим… Необоснованные надежды?

– Лучше необоснованные надежды, чем обоснованная безнадежность, – твердо сказал я.

И красиво, Гомер учил выражаться красиво, мужественный юмор помогает в бою, так он всегда и говорил.

Япет запутался в бороде пальцем, уставился на меня, как волк на волкера. Приятно. Они все тут думают, что если я из Рыбинска, то и дикий совсем. А я не дикий, я способный. Я времени зря не терял, развивался. И книжки разные читал, и с людьми разговаривал, тут есть с кем поразговаривать, взять безногого – говорун лучше не придумаешь, как говорит – заслушаешься, мозг затрясется. Правильно, с оборотами разными, как раньше люди говорили, вот если бы ему пальцы вовремя отрезали, сейчас бы бегал как новенький.

– И ты в это веришь? – спросил Япет.

– Да.

– Что воды разойдутся по мановению руки? А облака изменят свой бег?

Доктор кашлянул.

– Чего? – не понял я.

– Вера – это прекрасно, – сказал Япет. – Она всем миром двигает…

– Точно.

– Понятно, – Япет оставил бороду в покое и книжку мою в покое оставил. – Понятно все. А как вообще?

– И вообще нормально, – ответил я. – Вчера зачистили третий выход, вынесли двух шейкеров. Еще какая-то дрянь объявилась, не успели, сбежала. Проверили секретки, ловушки насторожили, все как полагается. Патронов много ваши расходуют, стреляют почем зря, а это нехорошая привычка, сами знаете. Вы им скажите, а то они меня не слушают.

– Кто у тебя?

– Серафима и Шнырь. Проныра то есть. Вы же знаете…

– Знаю? Наверное… Как они? Вообще?

Про Серафиму и Шныря он каждый раз спрашивает, а я ему каждый раз отвечаю. Почти всегда одно и то же.

– Так они. Совсем бестолковые, а бить их нельзя…

– Да, – кивнул Япет, – бить нельзя…

Бить их нельзя, это их может обидеть. А то, что они суются куда не следует, то, что голову в любой момент им снести могут, это их не обижает.

– Бить человека нельзя, ему и без битья плохо живется, – сказал Япет поучительно. – Но я с ними поговорю. Чтобы дисциплина была, ну, и… И дисциплина. Как с четвертой базой?

– Работаем. Сделали четыре ходки. Продовольствие, вода, патроны, лекарства, все как надо. Готовимся помаленьку. Сами знаете, времени мало, работы много. А тут еще эти смерчи. Кладбища расковыряли, мрецы лезут, как тараканы по осени, я вот целую неделю на кране просидел. А Серафима…

– Что Серафима?

Хотел я на вчерашнюю ее глупость пожаловаться… Но не стал. Получается, что я на девчонку жалуюсь, тьфу.

– Серафиме надо больше в стрельбе упражняться, – сказал я. – Она сплетница и склочница, а стрельба от этого помогает.

– Ладно, я ее направлю.

– Направьте, направьте.

Мы готовимся к Броску На Запад. К БНЗ. Это самое важное. От этого зависит будущее, Япет прямо так и говорит. Там, на Западе, все. Техника, лекарства, оружие, склады. Здесь запасы уже истощаются, все, что нашли, уже подобрали, разграбили, сожгли, а там…

Там всего много.

А еще там ответы на вопросы. Которые гораздо важнее оружия и антибиотиков. Вот и готовимся. Пробраться туда. Нет, некоторые одиночки там уже побывали, но толком рассказать ничего не смогли. То ли недалеко заходили, то ли мало видели. Надо хорошо проникнуть, плотно, массированно, взять Запад за жабры… Бросок, короче.

Хотя с кем бросаться, я, честно говоря, не вижу – народа на Варшавской много, но все это не тот народ. По большей части. Есть человек пять, если Петра считать, крепкие мужики. И стреляют неплохо. Но уже не очень быстрые. Здесь, на Востоке, это решающей роли не играет, на Западе такое не пройдет. Между жизнью и смертью всегда полсекунды.

А остальные… Небоепригодные особо. Расслабленные. Что Серафима, что Шнырь, что остальные. За МКАДом дня бы не продержались. Отдыхать любят, ноют все время, без завтрака на поверхность не выбираются. У них пинг-понг даже есть. Внизу, в кают-компании. Стол, ракетки, шарики. Я как первый раз увидел, думал, болезнь какая. Дрыгаются, пыхтят. Потом я уже понял, что так оно и должно все быть. С пинг-понгом. Человек прошел через дебри для того, чтобы играть в пинг-понг, греметь на гитарах и рисовать картины. И в пинг-понг я выучился, причем довольно неплохо, картины теперь рисовать начну, точно. Но все равно, при подобном воспитании и общей расхлябанности думать о походе на Запад рано. Далеко не уйдем. Но все равно готовимся, базы создаем, пути разведываем. Одно непонятно – что искать там, на Западе? Мне кажется, что Япет сам толком не знает.

– Времени мало… – Япет грыз карандаш. – Мы даже не знаем, сколько. И есть ли оно вообще…