— Приду, приду, красавица, — говорит старуха, — послушаю твой рассказ.

Большой клуб переполнен. В президиуме Хмельницкий, Ермилов, инженеры, среди рабочих в партере Иванов. Пот льет с него ручьем. Рядом с ним товарищи — Костя Зайченко и Томашевич.

Наташа стоит у трибуны. Она докладывает, волнуясь:

— Все наше — и сталь, которую мы варим, и машины, которые строятся из этой стали. Я счастлива, что живу в такое замечательное время и что в первых рядах моего поколения идут люди, подобные Алексею Иванову.

Аплодисменты.

Иванов разглядывает Румянцеву. Ему не верится, что она может сказать что-нибудь толковое.

Костя Зайченко, аплодируя, толкает Алексея в бок:

— Хорошего, Лешка, себе агитатора нашел.

Тот смущенно откашливается:

— Чорт ее знает, чего несет…

Слышен голос Наташи:

— На его глазах создавалась наша страна. Вместе с нею мужал и крепнул характер Иванова…

И мы пробегаем глазами по залу, по лицам сидящих.

Вот в первом ряду Антонина Ивановна, мать Иванова, рядом с ней другие матери и отцы, старики-сталевары с медалями и орденами на груди.

А дальше безусая молодежь, юноши и девушки, тоже с медалями и значками отличников, и совсем юнцы, фабзавучники, будущие мастера стали.

Все народ крепкий, сильный, веселый.

Взгляд Иванова неотступно и восторженно следит за Наташей.

Зайченко толкает Томашевича в бок, обращая его внимание на Иванова.

И Томашевич шепчет Алексею на ухо:

— Ты где же с ней успел познакомиться?

— Да я даже и не знаком.

— Откуда она о тебе знает? И любознательный, и часы починил, и то, и се…

— Шут ее знает. Я не знаком.

— Не ври. А я думал, что мы одни с Костей Зайченко по ней страдаем; оказывается, и ты нашего полку, брат.

— Да отстань ты! — морщится Иванов, но взгляд его не может оторваться от Румянцевой.

Зайченко огорченно шепчет Томашевичу:

— Пропал наш с тобой концерт, Витя! Слыхал, как она о нем? И герой, и человек будущего…

— Погоди, Костя, вот как ты споешь, а я сыграю новую вещь, она и о нас так говорить станет. Ей-богу! А это ж она по обязанности, общественная нагрузка!

Румянцева продолжает:

— Я очень волнуюсь, потому что никогда не произносила речей, и я думаю, что вы тоже за меня волнуетесь. Я сейчас закончу. Вот что я хочу сказать, товарищи… Кто привел нас к победам сегодняшнего дня? Кто открыл перед нами все возможности? Вы знаете, о ком я думаю. Но я сейчас вот что хочу сказать: для меня было бы величайшим счастьем увидать его и сказать ему, что я… но поскольку это невозможно… я просто скажу: да здравствует товарищ Сталин, породивший нас для великой и счастливой жизни!

Зал поднимается рукоплеща. Возгласы: «Да здравствует товарищ Сталин!», «Сталину — ура!»

Вестибюль клуба. Здесь очень оживленно. Появление Наташи Румянцевой, Зайченко и Томашевича встречается аплодисментами. Наташа, взволнованная выступлением, аплодисментами, говорит своим спутникам, как бы оправдываясь:

— Как смогла, так и сказала…

Навстречу выходит Алексей Иванов, его мать и Ермилов.

Наташа шепчет Томашевичу:

— Это его мама…

Мать Иванова подходит к Наташе и, обняв ее, говорит:

— Ну и соловей, ну и оратор. Уж так уважила, так уважила нашу фамилию. Алеша, ты бы хоть спасибо сказал Наташе…

Алексей, пожимая руку Наташе, говорит:

— Разрешите поблагодарить от всего сердца. Своим докладом вы меня просто в краску вогнали.

— Ну, что вы… Это я должна вас поблагодарить за великолепный рекорд.

Томашевич берет под руку Наташу:

— Разрешите в качестве подшефного музыканта проводить вас домой.

Алеша, отстраняя Томашевича:

— Нет, брат, сегодня уж буду я провожать, так сказать, в качестве подшефного сталевара.

Все кругом смеются. Иванов берет под руку Наташу и, уходя, говорит матери:

— Мама, иди домой, я скоро буду.

Улица перед домом Наташи. Идут Наташа и Алексей. Наташа на ходу декламирует:

Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальной
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом…

и, остановившись, смеясь, спрашивает Алексея:

— Кто это написал?

Алексей, смутившись и неловко переминаясь с ноги на ногу, только промолвил:

— Это?..

Наташа смеется:

— Это Пушкин написал.

— Может быть, Пушкин.

— А вот это? — и, взойдя на крыльцо, Наташа декламирует:

Здесь встанут стройки стенами,
Гудками, пар, сипи.
Мы в сотню солнц мартенами
Воспламеним Сибирь.

— Маяковский!

— Правильно, — говорит Наташа, несколько удивившись.

— А это ваш дом, да? — в замешательстве обняв водосточную трубу, спрашивает Алексей.

— Да… Может быть, зайдете к нам?

— Да нет, уже поздно, — отвечает Алексей, посмотрев на часы. Они прощаются.

— Большое вам спасибо, — говорит Алексей. — До свиданья.

Наташа входит в дом, подходит к окну и видит, что Иванов, забыв выход из палисадника, идет вдоль дома. Выглянув из окна, она, смеясь, окликает:

— Товарищ Иванов, а вы не туда пошли.

— А где выход? — спрашивает Алексей, подойдя к окну.

— Там, — указывает на калитку Наташа.

Иванов, порывшись в карманах, достает два билета:

— Наталья Васильевна, пойдемте завтра на концерт. Вот у меня два билета, — и протягивает ей билеты.

— Спасибо, — говорит Наташа. — Я с удовольствием пойду. Только вы заходите за мной.

— Да нет, уже вы сами приходите, я буду ждать, — смущаясь, отвечает Алексей и, снова прощаясь, наконец уходит.

На концерте Алексей сидит рядом с Наташей, но, как ни странно, ему скучно и неуютно. Музыка не понятна ему и, видимо, невероятно утомляет. Желание вздремнуть так сильно, что он едва сидит. Глаза против воли смыкаются.

— Ох, ей-богу, хуже, чем в ночной смене! — наконец, произносит он вслух, и Наташа, зашикав на него, беззвучно смеется.

Она вся поглощена музыкой и тем вниманием, которое оказывал ей со сцены Томашевич. Он ей одной улыбался и кланялся, и для нее одной играл.

Закончилось первое отделение, и все направляются в фойе. Томашевич не отходит от Наташи, они с увлечением говорят о Чайковском, и Алексею не удается вставить ни слова в их разговор.

В это время подбегает Костя Зайченко, разодетый, как жених, с цветком в петлице.

— Выпьем по кружке? — предлагает ему Алексей.

— Что ты, что ты! — машет Зайченко руками. — Мне сейчас выступать.

Оставив Алексея одного, он убегает не оглядываясь.

Подходит Хмельницкий и, окинув взглядом обстановку, сразу определяет положение.

— Не светит твое дело? — спрашивает он Алексея сочувственно. — Ну, ну, не гляди быком, я к тебе с сердцем.

Он берет Алексея под руку.

— Ты смотри… не снижай темпов наступления… всем фронтом, понятно?.. Сталь музыку всегда переспорит. Держись крепче.

Алексей неприязненным взглядом окидывает Наташу и Томашевича.

Раздается звонок, народ повалил в зал, и Томашевич, взяв Наташу под руку, увлекает ее вместе с другими, а Алексей, прячась за спинами людей, идет следом.

Думая, очевидно, что Иванов сбежал, Томашевич садится рядом с Наташей, а Алексей, прислонившись к боковой колонне, наблюдает за Наташей.

На сцене поет Зайченко. Его молодой красивый голос проникает в самое сердце.

Слеза бежит по лицу Алексея. Он не замечает ее. Он стоит, прислонив голову к колонне, и, глядя на Зайченко, мучается.

Не песня смутила Алексея, смутила его любовь к Наташе. К ней одной тянется его душа, и Алексей не знает, дотянется ли. Новый мир нежности и красоты открылся перед ним в ее лице. Но его ли этот мир и здесь ли проходит путь настоящей жизни, этого он еще не может понять. Полюбит ли она его? Сомнения одолевают Алексея, ему думается, что счастье быть любимым не для него. И он зол на все, что препятствует ему быть рядом с Наташей.