«У тебя были основания, да. Истинный вампир просто сказал бы «это нужно мне, это хорошо для меня, а все остальные меня волнуют лишь в той степени, насколько это для меня же и важно». У Ан-Авагара так думать больше не получалось.

Он напустил мёртвых на живых, и этим всё сказано.

Конечно, другие «сильные», отнимавшие, грабившие, вынуждавшие работать на себя, убивали тоже. Кто быстро – подавляя бунт или просто для удовольствия; кто медленно – непосильным трудом, голодовками, холодом, но исход выходил один. Они убивали, так же как и он. Так почему же сейчас он наговаривает на себя? Чем другие способы убийства лучше тех, что довелось использовать ему? Итог от этого не менялся.

Нет, конечно, можно сказать, что умереть от голода куда легче, чем быть разорванным на куски жадными до плоти и крови мертвяками; но…

Нет. Никаких «но». «Прекрати юлить и оправдываться, Ан-Авагар. В конце концов, это недостойно твоей истинной расы, расы победителей и повелителей».

Вампир сердито сжал кулаки. Ночь катилась быстро, а в голову ему так и не пришло ни одной дельной мысли. Да тут ещё и Клара – совсем некстати. Думай, Ан-Авагар, много думай, думай прямо сейчас! Может, он и сможет увлечь за собой малую толику бесприютных душ, но требовалось-то много, много больше!

Что у него есть? Есть его пресловутый «зов», которым он подъял древнее кладбище возле Поколя, выпуская неупокоенных на волю, но не подчиняя их себе целиком и полностью. Потом, когда уже начался бой в самом селении, когда призрак девушки по имени Иссор попросил Ан-Авагара помочь против его же собственных миньонов, вампиру удалось повести за собой часть оживших мертвецов, однако далеко не всех и даже не большинство; да и подчинялись они ему весьма неохотно. И это те самые зомби или скелеты, что должны были слушаться его беспрекословно, ибо именно он подъял их из могил!

– Этак стоючи дела не сделаешь, – сердито проворчал вампир, отгоняя образ Клары.

Он попытался «позвать». Благо вампирьего рода, особенно его лучших и сильнейших представителей (к коим не без самодовольства относил себя Ан-Авагар), что для этого им не требовались никакие некромагические ритуалы. Чародеям-людям приходилось вычерчивать сложные магические фигуры, ждать удачного сочетания звёзд, тратить редкие, порой даже редчайшие ингредиенты, составлять – и зачитывать вслух – длиннейшие вокабулы, инкантации, где малейший сбой в произношении или интонации означал крах всего ритуала и зачастую бесплатный обед в виде самого? незадачливого чародея, что попадал на зубок голодным мертвякам.

Бессмысленно кружившие вокруг вампира бледные тени дрогнули, медленно потянулись к нему, протягивая бестелесные руки, сейчас казавшиеся пустыми рукавами просторных одеяний. Угрозы для уже мёртвого вампира они являть не могли, и всё-таки Ан-Авагар поёжился. Из глубин памяти поднималось, казалось бы, напрочь забытое – страх перед нежитью и отвращение к ней, что испытывал некогда молодой и лихой охотник лесного клана Перворождённых по имени Аннээнэль Авагарро.

Имя Ан-Авагар ему дала Эйвилль.

– Цып-цып-цып… – неожиданно для самого себя прошептал вампир.

Он звал. Человеческое ухо не различило бы ни слов, ни звуков, самому Ан-Авагару казалось, что он тянет длинную руладу низких, басовых нот. Когда-то давно, в дни обучения, Эйвилль говорила, что это якобы один из древнейших языков Упорядоченного, родившийся чуть ли не с первыми живыми существами, наделёнными речью. Праязык этот и поныне имеет власть над плотью, даже мёртвой, даже если это – невещественная «плоть» души.

Так или иначе, клич Ан-Авагара действовал. Полдюжины, десяток, два, три – души устремлялись к нему, и сперва вампир даже подумал, что он, похоже, зря боялся – пригодилось и сработало самое простое из его некромагического арсенала.

Число душ росло, и с ним, однако, начинало расти и новое, неведомое Ан-Авагару ощущение – родившееся в груди, там, где сердце, оно медленно расползалось по плечам и рукам, опускалось к бёдрам – колючий и морозный холод, обжигающий давно мёртвую плоть вампира подобно пламени.

Что это? Откуда? И почему так давит на плечи, словно на Ан-Авагара одну за другой навьючивали глыбы, выпиленные из цельного льда? Вампир попытался перекинуться и взлететь, резко оборвав заклинание – получилось, тяжесть исчезла, души закружились на месте, словно в растерянности.

«Так не пойдёт», – мысленно скривился Ан-Авагар, опускаясь обратно наземь. Простые заклятия не работали, и, что называется, с налёта подчинить себе всё это множество бесприютных душ у него не получалось. «Наверное, – пришла досадная мысль, – тут и впрямь надо быть богом. Хоть немного, но богом».

Души вновь кружились вокруг него, но теперь ему казалось: он слышит их немой крик. Множество голосов тянуло одно-единственное слово, хоть и на разных языках Большого Хьёрварда:

– Кровь.

Так, наверное, зудят комары.

Вампир вздохнул и принялся чертить магическую фигуру. В конце концов, всякий из его племени заткнёт за пояс любого некроманта-человека.

Мёртвые на Гнипахеллире ждали.

Глава I

Исход Древних Богов

– Пришло твоё время, племянник, – сказал великий О?дин, Отец Богов и Дружин, Ас Воронов, владыка Асгарда, носитель Гунгнира и прочая, и прочая, и прочая.

Глубоко за самыми потаёнными мирами Упорядоченного, возле врат запретного для живых домена Духа Соборной Души, Демогоргона, – вскипала невиданная битва.

Уже сражался, собрав на себя полчища неупокоенных духов, Водитель Мёртвых Яргохор, он же бывший Молодой Бог Ястир из забытых времён, из эпохи ещё до Первого Дня Гнева; а сейчас к бою готовился и чудовищный волк Фенрир, сын бога Локи и великанши Ангрбоды, брат мирового змея Йормунганда и Хель, владычицы царства мёртвых Хьёрварда.

Волку достался более привычный враг – орда самых причудливых чудовищ катилась навстречу великому зверю, чей хребет поднимался выше многих гор.

Она катилась от той черты, что разделяла владения Демогоргона и области Сущего, в которых смертная плоть ещё может существовать. Там не могло обитать никаких монстров – но в Упорядоченном нашлись силы, что сумели открыть им туда дорогу. Через портал, как-то ещё – Старый Хрофт не знал.

Да сейчас это уже и не имело значения. Дочь О?дина, валькирия Райна, зажмурившись, стояла рядом, покачиваясь, словно шаман в трансе, – она сейчас вела главную битву, уйдя глубоко в области, куда не было хода даже самому Старому Хрофту. Какие враги встали у неё на пути, какие преграды – кто скажет? Но Отец Дружин знал: его дочь наступает, она не повернула назад и не сдалась. Кто знает, что ей пришлось бросить на весы боя там, в областях, где могут оказаться бессильными даже мечи, помнящие силу старого Асгарда? Что пришлось поставить на кон?

Нет, он не будет думать об этом сейчас. У каждого – свой собственный бой, его и веди. Валькирия выдержит, ведь на то она и валькирия.

Фенрир тем временем вскинул мохнатую голову, разинул пасть, зарычал и сорвался с места. Один прыжок его покрывал целые поприща – но там, в привычном Старому Хрофту Упорядоченном; здесь же, казалось, исполинский волк остаётся на месте, только почему-то уменьшаясь.

А потом волна чудовищ докатилась наконец до сына Локи, и волчьи челюсти лязгнули, морда Фенрира мгновенно окрасилась тёмной кровью. Его клыки, казалось, не ведают преград, дробя с равной лёгкостью и плоть, и кость, и рог, и чешую, и даже железо.

Воронка мёртвых меж тем вновь сомкнулась над Яргохором, медленно, шаг за шагом тесня его ближе и ближе к тому месту, где застыли О?дин и Райна.

Пальцы Отца Богов пробежались вдоль эфеса. Альвийскому мечу предстояло много работы.

Золотой луч тянулся из-под ног Райны, убегая вдаль, к неоглядно раскинувшимся ветвям Великого Древа. Там, на суку шириной, наверное, в несколько лиг, раскинулся Асгард – такой, каким его запомнила Рандгрид, отправляясь на Боргильдово Поле. Высоко взнесены золотые щиты на крыше Валгаллы, солнце радостно играет на вечноначищенном, никогда не тускнеющем металле, и от врат заветного города асов прямо навстречу валькирии движется процессия – знакомые с детства фигуры. Несмотря на расстояние, Райна узнаёт их тотчас: Тор, Хеймдалль, Браги, Ньорд, Фрейя, Идун и другие; вот выступает плечистая, широкобёдрая и тяжелогрудая Йорд, богиня земли, мать Тора; вот Сиф с её роскошными золотыми волосами; а вот и гордая Фригг, так долго презрительно щурившаяся на валькирий, не в силах до конца смириться с вечными изменами Отца Богов.