Эксперимент немного обидный, но уж что имеем. Человек — социальное существо, групповая сплоченность и связанный с ней конформизм — залог выживания нашего вида, мы должны держаться вместе и мыслить сходно, чтобы выжить в мире куда более зубастых и когтистых хищников, а главное — в мире чужих сплоченных человеческих групп. Количество конформистов в популяции — довольно устойчивая величина, это обеспечивает стабильность малых и больших групп и их способность действовать слаженно. Если бы все были конформистами — группа проиграла бы в конкурентной борьбе, не будучи способной вырабатывать новые решения. Если бы их было меньше половины — группа бы разлетелась, сотрясаемая кризисами и борьбой за лидерство. Так что от двух третей до трех четвертей — самое оно.

Конформизм не глупость, не грех, не инфантилизм — просто природная программа. Сопротивляться которой мы можем, конечно, если речь идет не просто о сравнении линий, а о ценностных вещах, но процесс сопротивления вызывает стресс и требует больших затрат психической энергии (не удивительно, что все, кто оказался среди 16 %, сейчас чувствуют себя так, словно все лето таскали тяжести или перенесли отравление).

Разве не такую же ровно ситуацию создали для россиян пропагандисты? Из телевидения тщательно выкорчевана сама возможность иной точки зрения, из популярных газет тоже, сгоняются массовые митинги в поддержку власти, содержатся своры кремлетроллей, главная цель которых — именно создать групповое давление, вызывать чувство «я один не в ногу». Не случайно любимый провластными пропагандистами довод: народ так решил, а вы что, против народа, что ли?

И о чем в этой ситуации говорит цифра 84 %? Только о том, что заказчик имеет практически неограниченные ресурсы, чтобы воссоздать эксперимент Аша в масштабах целой страны, и о том, что мы — человеческие существа. Если от 84 % отнять идейных имперцев и пропутинцев (те самые 9 %, которые #Путинвведивойска), то как раз примерно 75 % от общего числа и получим. Большинство россиян, оказывается, имеют видовую принадлежность «человек» с типичными для этого вида показателями уровня конформности. С ума сойти, какой ошеломляющий вывод, надо срочно впасть в отчаяние.

Интересно, что в тех же экспериментах процент «устоявших» резко возрастал, если хотя бы одному из подставных членов группы разрешалось ответить правильно. Даже один случай инакомыслия ослабляет хватку группового давления в разы. А если таких было двое, количество ответов, данных вопреки очевидному, сокращалось очень сильно.

Вы по-прежнему думаете, что «с ними нет смысла разговаривать»?

Не злить папу

В экспериментах Аша испытуемые были в безопасности. Можно ли сказать это о россиянах в сегодняшней ситуации?

Представьте себе, что вы живете с пьющим отцом-психопатом, который иногда впадает в буйство и начинает жестоко бить домочадцев. Сейчас уже не так, конечно, а вот помоложе-посильнее был когда… Когда просто с похмелья, то вечно всем недоволен, всех гоняет и слова поперек не скажи. В лучшем случае спит, что-то бормоча и воняя перегаром.

Только иногда он бывает добр и весел — когда играет его любимая команда. Он ярый болельщик, и еще играет в футбольный тотализатор. От результата матча зависит его настроение на три следующих дня: если победа — может и тортик купить, и по голове погладить. А если поражение — жди мордобоя, потому что ты под рукой и вообще виноват — плохо болел. Теперь скажите, если честно, разве вы не будете болеть за эту же команду? Не делать вид, не изображать — а действительное, искренне болеть?

И, если честно, разве не похожа эта ситуация на отношения населения России с властью за последние лет 500? Папа добрый, только когда наши побеждают. В Олимпиаде или в войнушку где-нибудь на окраинах. А если не побеждают, то горе тому, кто окажется козлом отпущения.

Это называется стокгольмский синдром, или идентификация с агрессором, многократно описанный на примере заложников. Невольно оказавшись в одной связке с насильником, в полной от него зависимости, жертва начинает разделять его требования и желания, а его оценки и опасения искренне считать своими — ведь это ее шанс выжить.

Не надо иметь слишком тонкую душевную организацию, чтобы почувствовать: украинский кризис для нашей власти сверхзначим. В эту корзину Кремлем сложены практически все яйца, это его отчаянная попытка перезаключить с населением контракт, потому что стабильности и роста уровня жизни он больше обеспечить не может — все украли, растратили, ничего нового не создали. Поражение на Украине будет означать крушение режима Путина в частности, и, похоже, крушение российской имперской идеи в целом…

Тихо! Папа смотрит самый-пресамый финальный матч! Он поставил на его исход все состояние. Надо быть камикадзе, чтобы в этот момент высказываться на ту тему, что наши играют нечестно. И что, по большому счету, им положен пенальти и красная карточка за такую наглость. Кто посмеет такое не то что сказать — подумать? Может, конечно, и не убьет, все же староват стал, папаша-то. Но а вдруг вспомнит прежнее? Лучше болеть вместе с ним и кричать «судью на мыло», когда он дает нашим штрафной.

Запугивание происходит постоянно, прямо и косвенно. Помните демонстративное увольнение профессора университета за «не ту» позицию по Крыму? Задержания за то, что развернули украинский флаг? А какую иную цель преследует, например, глупая донельзя травля Макаревича, как будто специально высосанная из пальца: ну, спел человек для детей-беженцев, в чем криминал-то? Если цель — запугать, то все делается верно: выбрана известная личность, прежде вполне к власти лояльная, явно абсурдный повод — и ату его. Чтобы каждый помнил: папа — псих, неизвестно, что и когда ему померещится, а неприкосновенных у нас нет, когда в игре такие ставки. Что ж, у населения этот коммуникативный канал очень хорошо прокачан, два раза повторять ему не надо. Плавали — знаем. Уже все любим «восставший Донбасс» и ненавидим «киевскую хунту».

Около трети участников опросов признались, что боятся отвечать «про политику». Вся их межпоколенная (а у старшего поколения и своя) память в ужасе от самого процесса: тебя спрашивают о лояльности власти, и записывают ответы в официальные бумаги. Стокгольмский синдром — мерзкая вещь, но подвержены ему все, просто в силу человеческой уязвимости и способности психики приспосабливаться ко всему, в том числе и к насилию. Если у кого-то хватает ресурса от него удержаться — прекрасно, но презирать и называть мерзавцами тех, у кого не хватило этих сил — а по какому праву? Последнее дело — обвинять в последствиях насилия жертву. Это значит — становиться союзником того, кто ее жертвой сделал.

Что же осталось у нас от огромных 84 %? Что-то осталось, конечно. Идейные имперцы, фанаты «русского мира», поклонники «жесткой руки», те, кто раскручивали тэг «Путин, введи войска», те, кто думает о базах НАТО гораздо больше, чем о собственном доме. Это не те, кто занят своей жизнью, не мирные конформисты и не жертвы. Именно эти люди, кто за деньги, кто по зову души, создают основную часть «патриотического угара», именно они создают впечатление «весь народ в едином порыве».

Сколько их? Может быть, те же самые 16 %. Может, 9 — те, что поддержали идею прямого вторжения. Может, больше. Но уж точно не подавляющее большинство. История про 84 % напоминает старый анекдот про переполох в публичном доме: «Ну, да, ужас. Но не ужас-ужас-ужас!».

Соглашаясь с мифом о всенародном единстве, мы соглашаемся с псевдопатриотами, с какого-то перепугу присвоившими себе право говорить от имени страны и от имени народа. Мы соглашаемся с тем, что грязная игра с общественным мнением, затеянная властью, — не просто успешна (это как раз трудно оспорить), но и имеет право быть. Стенания про 84 % — не наше частное дело, они запирают людей в ловушку конформности и виктимности, делают ситуацию самоподдерживающейся. В обществе становится меньше осознанности и меньше свободы — с нашим участием. А интеллигенцию вроде как не для этого в хозяйстве держат.