– Но Маггия не имеет понятия, как ее расшифровать, в отличие от нас! – в глазах Фиска вспыхнули искорки. – Уэсли, ты превзошел самого себя. Я так давно искал возможность выставить их дураками! Свистнуть эту штуку из-под самого их носа – как раз то, что надо. А если эта легенда окажется правдой, в придачу нам достанется разгадка величайшей тайны мира, какой бы она ни была.
– Благодарю вас, сэр. Теперь нам нужно только…
Внезапно Уэсли умолк. Все взгляды устремились к дверям.
Кингпин обернулся, раздраженный новой помехой. Но когда он увидел, в чем дело, ярость на его лице тут же сменилась выражением детской незащищенности. Появление этой высокой, стройной женщины с безупречно черными волосами, разделенными столь же безупречно белой прядью в центре лба, было вполне уважительной причиной общего молчания его сотрудников.
– Ванесса, Любовь моя…
Ванесса Фиск ответила мужу более холодной версией его влюбленного взгляда.
– Прошу простить за вторжение…
Вспомнив о манерах (что с ним случалось нечасто), Кингпин поднялся. Под нажимом его брюха стол отодвинулся на дюйм назад.
– Нет. Тебе никогда не будет надобности просить у меня прощения.
Она собиралась коснуться его, но в последний момент сдержалась.
– Я старалась дождаться, но почувствовала, что вот-вот сойду с ума. Я только что разговаривала с одним из бывших одноклассников сына. Он сказал, что Ричард, отправляясь на лыжный курорт, выглядел подавленным, и я никак не могу перестать тревожиться о нем.
Их интимный разговор не удивил никого. Кингпин и его жена часто держались так, будто говорят наедине – не оттого, что остальной мир ничего не значил для них, а просто потому, что они обладали властью, достаточной, чтобы на время отодвинуть его в сторонку.
Кингпин умоляюще улыбнулся жене.
– Разве теперь каждый недоучка из колледжа – дипломированный психолог? У тебя такое большое сердце – я ведь сам видел, как ты плачешь, глядя на заходящее солнце. Ричард наслаждается отдыхом, вот и все – и думает о том, что обременяет всех юношей, прежде чем они вступят во взрослую жизнь.
Но немедленного ответа не последовало, и Кингпин был озадачен. Ванесса словно боролась с каким-то темным чувством – со страхом или сомнениями.
– Уилсон, не скрываешь ли ты от меня чего-нибудь?
Веки Фиска затрепетали.
– Конечно, нет, Ванесса. Я никогда не солгу тебе.
Томми-Говорун пробормотал что-то себе под нос, точно соглашаясь с этим. Фиск скрипнул зубами. Уголком глаза он отметил, что Уэсли схватил юнца за запястье и с силой сжал его.
– Как я могу быть в этом уверена, – возразила Ванесса, – когда ты так превосходно лжешь другим?
Фиска словно обожгло огнем.
– Что? Но я же люблю тебя. Ты и Ричард – самое главное, что у меня есть в жизни. Все, что направляет меня и ведет вперед…
Нахмурившись, словно не совсем удовлетворенная его ответом, Ванесса вышла. При виде ее бедер, качающихся под платьем, у Фиска заныло в груди. Ванесса смолоду была подвержена депрессии, а уж теперь в тревожном настроении и вовсе казалась серым призраком, который, ненадолго навестив мир живых, должен вновь удалиться прочь, за завесу непознанного. Он мог бы положить к ее ногам весь мир, но был не в силах вытащить жену из бездны ее собственных чувств.
В ЗАЛЕ было так тихо, что шепот Томми Татла помимо собственной воли услышали все:
– Ничего себе… Похоже, она – единственный в мире человек, которого боится сам Кингпин.
Развернувшись, как огромный глобус на оси, Фиск взглянул в глаза парня.
– Сейчас ты у меня узнаешь, что такое страх.
Он двинулся вперед, без малейшего напряжения смахнув в сторону стол для заседаний.
Когда-то Томми видел в видеозаписи атакующего бегемота и знал, насколько опасными могут быть эти неуклюжие с виду громадины. А Кингпин оказался вдвое проворнее. Однако первый удар не отправил Томми в блаженную отключку, и это позволяло надеяться, что взбучка будет не такой уж страшной. Томми понимал, что заслужил урок. Ему сроду не удавалось держать язык за зубами.
Только после пятого удара, едва не расплющившего его широкую скулу, он понял, что Фиск нарочно держит его в сознании, чтобы охранник как следует прочувствовал каждый миг боли.
– Никто не смеет ни словом заикаться о моей жене. Никто.
Глава вторая
УЖЕ ОПАЗДЫВАЯ на самую важную из назначенных на сегодня встреч, Питер бежал через центральную площадь Государственного университета Эмпайр. Он полностью сосредоточился на том, чтобы бежать не слишком быстро, и хлопок по спине застал его врасплох.
– Ты ведь Питер Паркер, верно?
Лицо приветствовавшего Питера парня было дружелюбным, но совершенно незнакомым.
– В общем, да, если ты – не по поводу оплаты счетов…
В ответ незнакомец подал ему руку.
– Рэнди Робертсон. Робби Робертсон – мой папа.
Улыбнувшись и пожав его руку, Питер попытался припомнить, говорил ли редактор отдела городских новостей, что его сын поступил в ГУЭ.
– Понятно!
– Папа сказал, что один из его внештатных фотографов здесь – особо важная персона.
– Особо важная? Да я даже опоздать на минуту не могу. Рад познакомиться, но… – слова «я опаздываю» застряли у Питера в горле. С виду Рэнди был в кампусе таким же новеньким, как его кроссовки. Ладно. Еще минута задержки уже ничего не изменит. – Как тебе здесь? Нужно помочь что-то найти? Кафе? Туалет? Первое всегда влечет за собой второе, верно я говорю?
Рэнди пожал плечами.
– Нет, все в порядке, просто хотел познакомиться лично. Ты ведь тоже на акцию протеста, да?
Он указал кивком головы на большую толпу, готовившую плакаты для акции всего в нескольких ярдах от них.
«Ух ты. Как я не заметил? Их же не меньше сотни».
В центре толпы стоял активист Джош Киттлинг, настоящая «особо важная персона». Стоило Питеру попасть под прицел его взгляда, звучный голос Киттлинга загремел, вырываясь на волю из тщедушной груди:
– Паркер, хватай маркер и пиши! Если ты не с нами, ты против нас!
Питер почувствовал себя так, будто минимум половина собравшихся уставилась на него.
– Э-э… а именно? За что я – или против чего?
– За студенческое самоуправление! – Киттлинг указал через площадь в сторону Выставочного зала. – Вот эти древние руины привлекают меньше пожертвований, чем рассчитывает администрация, и потому наше начальство планирует истратить десять миллионов на их ремонт. А мы хотим, чтобы эти деньги пошли на стипендии нуждающимся.
Обычно Киттлинг был прав – однако не всегда. Опасаясь дьявола, который вполне мог скрываться в деталях, Питер не спешил обещать ему полную поддержку.
– Ну, не знаю. Может, если отремонтировать старое здание, это принесет лишних денег на финансовую помощь. Вот и убьем двух зайцев одним выстрелом, разве нет?
– С раздумьями покончено, дружище. Настало время действовать.
«Тьфу ты! Он, конечно, хороший парень, но последний разговор с ним едва не привел меня на надувную лодку, гоняться за протекающими нефтеналивными танкерами. Я обеими руками за окружающую среду, но должен же кто-то и с суперзлодеями драться».
– Все это очень интересно, Джош, но я опаздываю.
– Да уж. Уверен, это куда важнее, чем помешать корпоративной культуре уничтожать наше образование.
На этот раз толпа шикала на Питера, пока не подал голос Рэнди:
– Легче, легче. Ты ведь не знаешь, куда и зачем он идет.
Но Киттлинг лишь с вызывающим ярость снисхождением покачал головой.
– С меня довольно того, что он отказывается отстаивать общие интересы.
Питеру, книжному червю, вдоволь натерпевшемуся нападок и притеснений в школьные годы, до смерти захотелось рассказать всем, что он отстаивает в качестве Человека-Паука, но это было невозможно. Стараясь не обращать внимания на возмущенные «бу-у!», он скрипнул зубами и пошел прочь.
Но как ни крепко были стиснуты его челюсти, когда он покидал площадь, он невольно разинул рот, едва завидев Гвен Стейси. Прислонившись к витрине кафе «Кофейное Зерно», она прижимала к груди стопку книг. Увидев, как прояснилось ее лицо при его появлении, Питер вдруг обнаружил, что погода на редкость хороша.