В таком демократическом государстве, каким была Веймарская республика, рейхсвер чувствовал себя чужеродным телом, но он продолжал функционировать в надежде на желательные перемены. Немаловажным было то, что некоторые офицеры годами ждали присвоения новых званий, которые часто были ниже тех, которые они получили во время войны. В профессиональном отношении дела обстояли не лучше 100-тысячная армия не могла рассчитывать на то, чтобы целиком воспроизводить и поддерживать прусские армейские традиции. Поэтому рейхсвер склонялся в сторону всех выступлений в пользу ревизии Версальского мира — именно по этой причине примирение рейхсвера с политической реальностью республики не состоялось по причине того, что офицеры были недовольны положением профессиональной армии. Либерально, демократически настроенные молодые немцы не стремились в армию, да и всеобщей воинской обязанности в Германии не было, поэтому кадры офицеров, унтеров, солдат складывались из правых по своим убеждениям элементов. Большинство старших офицеров представляли старую кайзеровскую армию, именно поэтому армия осталась оплотом старых ценностей монархизма, антипарламентаризма, национализма, антилиберализма. В вильгельмовские времена армия располагала столь значительным влиянием на политику государства, что она, не обсуждая ничего с правительством, начала войну на два фронта, что привело к поражению: между тем войны на два фронта в 1914–1918 гг. вполне можно было избежать.
Несмотря на свою малочисленность, рейхсвер был строго централизованной, прекрасно отлаженной военной машиной, состоящей исключительно из закаленных во многих сражениях ветеранов войны, лучших из лучших солдат; офицеры были весьма влиятельной кастой общества, и такая армия была значимым фактором власти в государстве. Одним из немногих преимуществ, которое давало ограничение численности рейхсвера, было то, что офицеры проходили по всем меркам необычайно жесткий отбор — случайные или не совсем компетентные специалисты просто не могли пройти и отсеивались сразу. Таким образом, ядро офицерского корпуса будущего вермахта было сформировано из отборнейших офицерских кадров, которые отвечали самым суровым и строгим требованиям {23}. Начальник отдела личного состава рейхсвера в Веймарскую республику генерал Курт фон Хаммерштейн говорил, что у него была уникальная возможность выбирать. Он условно и с некоторой долей иронии разделял всех офицеров на четыре категории. Человек умный и решительный годится на высокий штабной пост; тот, кто умен и ленив, подходит для самого высокого командования, ибо у него хорошие нервы, способные справиться с любой ситуацией; можно также использовать глупого и ленивого офицера; но глупый и старательный человек должен быть немедленно смещен, — с юмором говорил Хаммерштейн.
По условиям Версальского мира немецкий Генштаб, как и военная академия и военные училища, были ликвидированы. На практике это означало, что военные округа в децентрализованном порядке сами должны были отбирать и готовить специалистов-офицеров, обладавших необходимыми способностями и навыками. В целях такого отбора в округах ежегодно проводился так называемый «окружной экзамен» (Wehrkreisprufung), который обязаны были проходить все младшие офицеры. На этом экзамене давали задачи по тактике боя, были вопросы по военной истории, по тактико-техническим данным оружия, всеобщей истории, экономике, обязательная проверка состояния физической подготовки соискателя на более высокое офицерское звание.
К примеру, в 1927 г. из 169 экзаменовавшихся офицеров для дальнейшего децентрализованного обучения в Кенигсберге, Мюнстере и Штутгарте было отобрано 37 курсантов. Два года спустя из этих офицеров-курсантов осталось в результате отсева 15 человек. Последний, 3-й год обучения назывался «министерский курс» (R-Lehrgang, ОТ Reichswehrministerium-Lehrgang) И проходили его в Берлине. Из 15 соискателей итоговую проверку прошли 6, которые и получили, как шутили в армии, «красные штаны» (roten Hosen) — это означало, что они стали де-факто офицерами Генштаба (этого учреждения в Германии официально не существовало), которых отличали по серебряным петлицам и малиновым лампасам на брюках {24}.
До тех пор, пока рейхсвер прямо не выступал против республики, он мог заниматься собственными проблемами, ему не нужно было бояться, что очередное республиканское правительство предъявит рейхсверу какие-либо претензии. Насколько значительным авторитетом обладал Густав Штреземан, но и он не посмел спорить с военными по поводу целесообразности сотрудничества с Красной армией для того чтобы обойти некоторые ограничения Версальского мира. Ко всему прочему, нельзя забывать, что рейхсверу с 1925 г. (избрание Гинденбурга президентом) была обеспечена полная поддержка Гинденбурга, который в прошлом сам был военным.
Следует помнить, что ревизия Версальского договора была желанием не только армии, но и всех немецких политических партий, включая и левых. «Черный рейхсвер» и укрывательство оружия немецкое общественное мнение считало проявлением патриотизма, похвальной военной хитростью… В целях преодоления Версальских ограничений в 1925 г. в рейхсвере был разработан детальный «большой план» (der gro?e Plan) расширения армии до 2,8–3 миллионов солдат (102 дивизии), число генералов предполагалось увеличить с 42 до 252. Во многом благодаря именно этим организационным начинаниям к 1 сентября 1939 г. численность вермахта составляла 2,8 миллиона солдат, что было на 600 000 меньше, чем в кайзеровской армии в Первую мировую войну {25}. План 1925 г. был следствием французской оккупации Рура 1923 г., якобы вследствие неуплаты немцами репараций — на самом же деле французы таким образом реализовывали свои имперские амбиции. Для немцев эта оккупация была шоком — армия располагала боеприпасами лишь на один час боев. Имперскому республиканскому правительству ничего не оставалось, как призвать местное население в Руре к пассивному сопротивлению. Генерал фон Зект и его сотрудники первоначально планировали на случай дальнейшего французского продвижения проведение мобилизации и организацию вооруженного сопротивления. В оружии, боеприпасах и снаряжении не было недостатка, но они были в частных руках — у фрайкоров, всевозможных военных союзов. Эта мобилизация была затруднена еще и тем, что по стране ездила международная военная ревизионная комиссия с проверками. К счастью, ни французы, ни поляки не осуществили свои угрозы вторжения, и рейхсверу не понадобилось реализовывать свои планы организации партизанской борьбы, тактики выжженной земли или применения химического и бактериологического оружия, радиоуправляемых фугасов для оказания сопротивления нашествию, как это планировалось руководством рейхсвера. Но с ослаблением угрозы от необходимости реализации «большого плана» не отказались: он был только отложен, и как только Гитлер оказался у власти, его реализация пошла полным ходом. Четыре дня спустя после своего назначения канцлером Гитлер был с визитом на Бенделерштрассе (в военном министерстве). Все, что он обещал военным, было встречено присутствовавшими там офицерами с пониманием и благодарностью: нетерпимое отношение к пацифизму, искоренение марксизма, смертная казнь за государственные преступления, искоренение «язвы демократии», допризывная подготовка молодежи, введение всеобщей воинской повинности, восстановление сильного государства {26}. Именно притягательность быстрейшей модернизации армии и сделала Гитлера приемлемой фигурой в глазах большинства старших офицеров вермахта, которые оставались во власти традиционных консервативных ценностей и, безусловно, нацистами никогда не были.
До Первой мировой войны немецкие военные претендовали на единоличное руководство войной: Мольтке это удавалось делать даже при Бисмарке. Мольтке и Бисмарк постоянно спорили о прерогативах — первый считал, что дипломатия (стратегия) должна верховодить лишь в мирное время, а во время войны вся власть должна принадлежать военным (и оперативной сфере). Победы прусской армии в 1866 и 1870 гг. показали, что немецкая армия — это единственный настоящий ключ к решению стратегических проблем. Это привело к тому, что исключительно немецкие военные с самого начала Первой мировой войны руководили всей жизнью страны, но при этом Первая мировая война показала, что индустриализация вызвала к жизни такие факторы, которые военные ранее не учитывали. Уже Альфред фон Шлиффен (начальник немецкого Генштаба в 1891–1905 гг.) осознавал, что в современных условиях мыслима лишь молниеносная война, так как «жизнь наций покоится на непрерывной работе торговли, промышленности, а содержание миллионов солдат требует миллиардных расходов» {27}. Битва ресурсов в Первую мировую войну показала, что война между державами требует полной мобилизации ресурсов участвующих в войне наций, поэтому военные не в состоянии обозреть все связанные с войной проблемы в целом. Многие офицеры чувствовали это и старались обойти эту трудность путем дальнейшей специализации и даже допускали влияние на военных гражданских лиц, способствовали технизации военного инструментария, готовы были одобрить воздействие экономических и политических решений на военное ремесло, но при этом они утеряли самое главное стратегическую перспективу. Об экономике как стратегическом факторе много писал в книге «Уроки Первой мировой войны» (1918 г.) маршал Франции Фердинанд Фош, который был начальником Генштаба, а затем главнокомандующим войсками Антанты. После 1918 г. в Англии, Франции и США стали усиленно изучать возможные варианты ведения войны в новой для штабистов неоперативной сфере. В Германии же академия Генштаба была открыта в 1935 г., но через два года закрыта по той причине, что немецкие военные сочли излишним изучать общие вопросы регулирования промышленного производства, экономики, стратегии. Этим руководителям вермахта казалось, что самые существенные задачи — это оперативные проблемы. Поэтому, в отличие от английской и французской армий, где общее руководство играло самую главную роль, в немецкой армии первый офицер Генштаба (Iа — оперативные вопросы) всегда был первым среди равных {28}. В целом структура Генштаба (ей было соответствие в крупных соединениях) была такова: