На ладони – четыре камешка:

табачно-желтый,

медсанбатовски-белый,

прозрачный, как триплекс,

черный, как гарь.

Афганистан-88.

Зажму их в кулак. Вспомню.

Желтоватая вязь верблюжьей колючки

вперемежку с округлой кириллицей

наскоро разорванных писем. Успели.

Матерный лязг расхристанных БМП.

Боже, даждь нам и днесь…

Трогай!

Впереди и сзади за оранжевыми кабинами —

мешки с мукой, синие МАЗы – еще с чем-то.

И только? – Нет, конечно. Война.

PQ. Какой только?

Утренние краски, которые Аллах скопировал с картин Рериха.

Облака цвета гор – будто кто-то торопливый,

закрашивая контуры, не особенно беспокоился

о соответствии красок земле и небу.

Солнце еще только целится из-за гор.

Напряженный, как натянутая нитка, горизонт.

Лысые черепа глиняных куполов. Горшочек мечети

между двумя стручками одиноких кипарисов.

Бородатые путники на обочине.

Мутно-голубые глаза цвета посудного фаянса.

Безразличие? Гашиш? Усталость?

– Я – Заря-22. Внимание. Справа караван.

Нет, это – деревья. Передай зеленым (афганцам), чтобы сменили частоту.

– Фриконс табдиль кони.

Сбитая бетонная панель с фамилиями на – ов и – юк.

Остальное выщерблено автоматной очередью.

Фургоны, тенты, платформы.

Кто-то их поставил на гусеницы и колеса,

а потом включил серый конвейер дороги.

Чья-то рука вывела: «Днепр – чемпион».

На цистерне с водой.

Что там впереди?

От бетонной пластины дорожного указателя —

только арматурный скелет.

Пройти бы 33-й километр.

– Почему встали?

– Впереди обстрел.

Поперек – прерывистая ленточка «зеленки».

Бьют оттуда.

Ответные залпы. Тишина.

Мерный гул двигателя БТР.

Внимательнее, внимательнее…

Закрась сверху голубым, снизу – желтым.

Это и будет Афганистан. Самостийный Восток.

Свеженасыпанная горсть буровских патронов. *

Минное поле для колес. Так и есть. Спускает…

От следующего указателя – три костлявых прута.

Сосредоточенные надгробия сожженных БТРов.

Садистски выкрученные мосты КамАЗов.

Разорванные туловища цистерн,

похожие на ленты, упавшие с распущенных кос.

Извилистая муравьиная дорожка.

Колонна продолжает путь.

Сгоревшие машины не сброшены в кювет.

Дорога разбита так, что каждую строчку приходится выводить трижды.

Дорожный знак срезан под корень. Все. Базовый. Точка.

Заправились, перекурили, назначили замполита.

Где этот старший лейтенант?

Как не прибыл?

У него ведь подозрение на тиф. Это не геройство, а дурость.

Передай, я его к партийной ответственности…

Бетонка кончилась. Дальше – пыль.

– Доложите минную обстановку.

– Первые десять километров – удовлетворительная,

затем – тяжелая, местами – очень…

…В Ленинграде и области утром пасмурно,

днем и вечером – дождь, местами – с градом.

Все – на броню!

Антенный прут стучит о каску.

– Я – Сошка, я – Сошка. Справа – пуски

…квадрат 2170, расход – 10. Засеки, откуда идут?

– Квадрат 2170, понял. Сейчас обрабатываю.

На фоне разрыва – какая-то ширококрылая птица.

– Связист, где станция?..

У них дома дети, а они с собой только хрен берут.

– …и три рубля на всякий случай.

Солнцезащитные очки голого по пояс водителя танка.

На башне: «Имени Сергея Лахно».

Колонна продолжает движение.

– Кажется, все. Больше не пускают.

– Постучи связиста по голове…

– Товарищ полковник! Я взял для связи…

– Для половой связи ты взял…

Стой! Мина. Рассредоточиться.

В пятнашки – осколками?

Юркие ящерицы похожи на прыгающих воробьев.

Щуплый тонкий колосок. Вырос из серого камня

с геометрически правильными морщинками.

Наивное, наивное небо.

Нервы напряженнее, чем когда раздается звонок в дверь,

а ты … с неявляющейся членом твоей семьи…

– Повторяю, квадрат 2169, по улитке – 9.

– 318-й! У меня один – все, один – ранен. Осколочный в голову.

200 метров сзади —

серо-сизая арабеска на небесном фоне.

– По местам. Ускорить движение.

Смотришь на дорогу так,

как будто под формованными кубиками вращающихся впереди протекторов

хочешь увидеть самое-самое.

Мины. Только в этой жирной пыли

может завестись такая гадость.

Цвет и вкус горчицы.

Идем вдоль «зеленки».

Вспомнилось: госпиталь.

Накрашенная докторша в синей варенке.

– Откуда? –  Ленинград, поликлиника на Гражданке.

– Зачем вы здесь? –  Чтоб развестись.

– Ты кто? Сапер?

Как же ты ее?..

– Да я ее только…

Крутит забинтованными культяшками.

Молчание такое, что слышен каждый такт работы двигателя.

В отдельности.

Бирюзовое небо.

Желтая степь с вкраплениями голубой гальки.

Изумрудная зелень.

Канареечные купола караван-сарая.

Бежевая двугорбая гора, напоминающая притомившегося верблюда.

Сарьяна бы!

Опять!

Разрывов еще не слышно,

но вдоль колонны серебристо-белые кулечки взрывов.

Как будто кто-то пробует электрическую пишущую машинку:

Ф-Ы-В-А – О-Л-Д-Ж, Ф-Ы-В-А – О-Л-Д-Ж.

По клавишам. В ритме диско.

ДШК. Кончился Сарьян!

Еще одна арабеска. Справа. Перелет.

Это – эрэс. Год – восемьдесят восьмой.

Эсеры остались в восемнадцатом.

Черно-сизая граненая масса дыма.

Попал.

Лучшие мгновения жизни нельзя повторить,

но можно вспомнить тех, благодаря которым они стали такими.

– Квадрат 2170. Держи под наблюдением квадрат 2170.

Ответная канонада. Рифленое железо под ветром.

– Таблетка подорвалась.

– Гущин! Твою мать, третий раз!

Какого хрена он вылез перед танком…

По стенам модулей, в кабинах —

разноцветная мозаика фотокарточек.

Их больше, чем нас.

Недолет. Черный экслибрис долго стоит в пыльной взвеси.

Еще взрыв – в форме ветвистого дерева

над кладбищем-кабрестаном,

своими одинаковыми белыми камешками

напоминающими засахаренный миндаль.

Я – здоровый, 33-летний, усатый.

Со мной ничего не случится!

Накрыло!

Петляющий в ужасе афганец-сорбоз.

Как он не упадет, ведь ладони прижаты к ушам.

Упал.

– Сошка, Сошка!

Из гранатомета подбит танк, который тащил разутого. Один – все.

Один – ранен. Тот, который все, – внутри. Не можем вытащить.

…работаем, работаем по «зеленке». Плотный огонь из гранатометов.

Встали.

Английская речь, как по «Голосу Америки». Корректировка огня.

– Товарищ полковник, советники…

Вот с кем мы воюем!

– Вызвать сюда советника афганцев.

– Двойка ближе к девятке – горит танк.

– Отошли. Все спокойно. Обстреливают только эрэсами.

Каждый остающийся сзади рубеж кажется безопаснее.

Почему-то захотелось спать.

– Сошка! Слева – от 10 до 12 караванов.

В каждом – по 10 – 15 верблюдов.

Отправляю разведгруппу… Помогите огнем.

Кто-то рассказывал: духи подъехали на автобусе

и пошли в атаку на минометную батарею…

Звук подходящего троллейбуса.

Мина. Перелет. Пахнуло гарью. Близко.

Игольчатые кусты, похожие на ежей.

А цветов нет.

На ходу срывая пыльную марлевую повязку,

с брони спрыгивает чумазый подполковник:

– Солдат, принеси чего-нибудь…

– Товарищ подполковник, завтрак уже кончился,

а обед еще не приготовили.

– А лэнч?

Единственное лекарство от нервов – смех.

Нервный, матерный, но смех.

– Прямое попадание эрэсом в энпэ. Один – тяжело…

А ведь правда: в Афганистане совсем нет цветов!

– Я – Сошка. Достать тело. Кто пошел доставать тело?

Запиши: лейтенант Гончар, командир взвода,

санинструктор рядовой Абдурахманов,

рядовой Семашко.

Точно – в бензовоз!

Черный бархатный дым. Контур джина с кулаками.

В кабину бросается белобрысый младший сержант. Отвел.

Нет, не все еще стали наперсточниками.

– Сошка. Докладываю. Взорвалась боеукладка. Один обгоревший автомат.

Плащ-палатку оставили там. Не понадобилась.

На месте свернутой палатки с крестом – стоптанные ботинки. И все.

Спроси, тюльпан – в четверг?

Нас время возвратит в домашние заботы.

И лишь бессонница тупой, душевной болью

Измучает, напомнив перелеты, недолеты…

Тюльпаны, что тогда срывались с поля…

Долго шипит охотничья спичка, закури.

Под брезентом – из-под бинтов – вихрастый чуб. Тюльпан будет в четверг.

Какая разница для них, уснувших там?

Пусть даже и отыщутся ответы…

Все кончилось. Осталась пустота,

Как пепел догоревшей сигареты.

Окровавленная вата вечернего неба.

Белая, белая ночь.

Огромная луна с пятнами, напоминающими бегущего бизона.

Приснился угол Майорова и Исаакиевской,

где учился кататься на велосипеде.

Утро. Пыль. Такая, что не видно колеи.

Вязкая, жирная, холодная, чужая.

Бетонка. За 9 лет будто бы сама война сделала ее удобной для мин:

через каждые 3 метра бетона – 50 сантиметров грунта.

Вижу только то, что позволяет триплекс перископа

Перелезть на броню? Лучше не стоит. Гранатовые места.

Вздыбленные над дорожным покрытием две бетонные секции,

похожие на разведенные от изумления руки

с растопыренными пальцами арматуры.

Фугас.

Одинокий афганец,

напоминающий русского крестьянина с плаката «Спасите от голода».

Барбухайка-грузовик. Везла знаменитые кандагарские гранаты.

Съехала на полметра с бетонки.

Под бывшим колесом – аккуратная полуметровая воронка.

Вокруг – раскатившиеся рубиновые гранаты и еще что-то,

бордовое, липкое…

Боже, ведь это человеческие внутренности.

Вдоль рваной колонны одуревшая лентопротяжка

отчаянно тянет Розенбаума и лысую Агузарову,

бардов-афганцев и Пугачеву:

«Глазам не верю, неужели в самом деле ты пришел?..»

Солнечный Афганистан.

Ласковый и нежный.

Зверь.

Что в памяти запечатлелось? —

Хрипение вальса Бостон

Под мат и под хохот – в них правда и ересь…

Да буровский медный патрон…