Сигнальные рожки по утрам раздавались лишь со стороны ниранцев, да и те звучали как-то лениво, для проформы, мол, бдят воители, а не вымерли.

Скорее бы настоящая зима… Мороз, солнышко и блестящий снег. Глаза, конечно, будут болеть, но хоть не так уныло на душе.

Всадника, неспешно выехавшего из ниранского леса, Гуга заметил не сразу, да и когда разглядел силуэт сквозь хлопья снега, лишь осуждающе покачал головой. В такую погоду в путь отправится только сумасшедший. Старый Хунор, высушенный годами гарнизонный кашевар, говорил, что у каждого своя правда, но носителей подобной истины часовой понять не мог. Чего в тепле не сидится? Хоть бы коня пожалел!

Странник уверенно направился к зуррагскому форту, и Гуга тяжело вздохнул. Сейчас надо будет вытащить руки из-под теплого плаща и подать сигнал ребятам у ворот, пусть встречают. Поступок не героический, но требующий изрядной силы воли в такую-то погоду.

Едва всадник приблизился к форту на расстояние выстрела из лука, часовой сквозь зубы выругался: брать в руки мокрый, холодный молот очень не хотелось, но делать нечего, работа есть работа.

Гулкий звон поплыл над Тремя Границами, но быстро рассеялся, поглощенный вездесущими снежинками.

Внутренний двор с вышки можно разглядеть, только если перегнуться через поручень. По такой погоде любое лишнее движение навевало лишь тоску, поэтому Гуга прислонился к свае и перевел скучающий взор на поле. Какая разница, кого принесло под стены гарнизона?

Снизу послышался глухой голос десятника, спрашивающего незнакомца о цели визита. Ответа часовой не расслышал, но, судя по треску открывающихся ворот, причина начальство удовлетворила. Оно и ладно.

Истошный вопль да невыносимый звон, раздавшиеся через несколько минут, заставили Гугу подпрыгнуть от неожиданности. Бросившись к перилам, не обращая внимания на слетевший капюшон, часовой перегнулся через поручень и уставился на внутренний двор. Перед всадником, прямо у копыт его коня, корчился, скреб землю пальцами солдат в медвежьем полушубке. Имлай, из второго десятка. Что случилось?! Трое оторопевших стражников медленно пятились от завывающего воина.

На крик из казармы шумно вывалились вооруженные товарищи. Громкий приказ десятника, чудом пробившийся через визг Имлая, поверг их в изумление:

– Стоять! Не трогать его!

От незнакомого гостя исходил яркий свет, будто на время путник стал небольшим солнцем. Гуга даже прикрыл глаза рукой, укрываясь от слепящего зарева. Сквозь звон прорвался усталый, но четкий голос всадника:

– Именем Небесного Горна, прощаю тебя, слуга Усмия.

Имлай заверещал, задергался еще быстрее, словно пытаясь закопаться в землю, подальше от безжалостных слов странника.

– Служение твое окончено, прими покой и ступай к владыке Халду, да простит тебя и он. Да переродится душа твоя в Небесном Горне, а не в Кузницах Подземного! – гремел незнакомец.

Десятник неловко преклонил колено, зло глянул в сторону опешивших солдат и опустил голову. Воины неуверенно последовали примеру командира.

– Благословляю тебя на пути к небу. Ты прощен!

Визг прервался, Имлай обмяк, и только в этот момент Гуга плюхнулся на колени, содрогаясь от увиденного. Паладин Небесного Горна собственной персоной. Вот так встреча! А Имлай – слуга Усмия! Никогда бы не подумал! Три года вместе служат, сколько браги выпито, сколько дней в одной казарме жили! Звон снизился, пробирая нутро, и наконец утих.

– Мое имя Ладомар, – послышался голос всадника. – Да пребудет с вами Небесный Горн, воины.

– И с тобой, святой воин, – сдавленно ответил ему десятник. Бывалый рубака лихорадочно соображал, как будет объяснять произошедшее уехавшему в патруль командиру форта. А особенно то, как один из самых проверенных в десятке людей оказался слугой Усмия.

Паладин устало склонился в седле, откинул забрало простенького шлема и благодарно погладил коня по гриве. Во время обряда вышколенное животное ни разу не пошевелилось, а значит, заслуживало награды.

– Найдется ли у вас угол для странника? Погода не радует, дорога долгая была. Нужен отдых.

– Разумеется, господин паладин! – Десятник нахмурился, пытаясь вспомнить имя воителя. Как назло, оно напрочь вылетело из памяти. – Косляк, Грива, оттащите это, – ткнул он пальцем в труп Имлая.

– Э… – нахмурился косматый солдат по прозвищу Грива. – Слушай…

– Закопайте его где-нибудь. Быстро! – рыкнул десятник.

Новоявленные могильщики с опаской приблизились к телу бывшего соратника.

– Трупы не кусаются, – холодно, будто неохотно рассеял страхи воин Небесного. – Мертвый усмиец ничем не отличается от простого мертвеца.

– Понимаем, сир, – быстро ответил десятник, многозначительно посмотрел на все еще сомневающегося Гриву и осторожно, так, чтобы не увидал паладин, показал подчиненному кулак. Мол, не дай-то Халд – ослушаешься. – Да вы спешивайтесь, коня помоем, пристроим, накормим, – спешно затараторил он, видя, что гость все так же сидит в седле. – Прошу за мною. Командир сейчас в отъезде, поэтому пока придется подождать, но я в полном вашем распоряжении.

– Благодарю, – кивнул всадник и неожиданно ловко соскочил с коня. Бряцнул пластинчатый доспех, звякнули шпоры на ладных сапогах.

Десятник никогда не считал себя высоким, иногда досадуя, что природа не наградила его внушительным ростом. Всего-то пять с половиной футов (нет, конечно, многим и такой кажется достойным, но десятнику было мало). Однако паладин оказался на полголовы ниже. Только сейчас временный начальник зуррагского форта разглядел его лицо. Лет тридцать гостю, не больше. Нос с горбинкой, острый подбородок и близко посаженные черные, будто угольные глаза. Мирамиец или эйморец, не иначе. Далеко занесло странника.

– Какими судьбами в наших краях? – поинтересовался солдат.

Паладин посмотрел на него жгучим взором, поджал тонкие губы и с едва скрываемым раздражением ответил:

– Волею Небесного Горна, разумеется.

– Достойный путь, – сдержанно прокомментировал ответ десятник.

– Я знаю…

Грива и второй «доброволец» неохотно взяли за ноги труп Имлая и потащили за пределы форта. Проводив взглядом мертвеца, десятник понял, что на всю жизнь запомнит его именно таким. С вытянутыми, волочащимися по грязи руками и безвольно мотающейся головой. Обидно-то как… Имлай – и слуга Усмия… Ведь пришла бы Великая Война – удар в спину обеспечен. До знака рабы Подземного ничем не отличаются от обычных людей, но если настал день… Яд в общем котле, нож в спину часовым и открывшиеся ночью ворота – это лишь первые из возможных вариантов, что приходят в голову.

– Места у нас глухие, гости редко захаживают, – задумчиво проронил десятник, размышляя, где устроить паладина. Койка в казарме для таких случаев не годилась. В комнату командира вести не следовало. Кто знает, как тот отреагирует? Оставалось только одно место – столовая. Там чисто, да и старый Хунор, может, придумает, чем накормить почетного гостя. – Но накормить можем, командир вернется – и топчан по рангу найдем.

Паладин странно посмотрел на небо, едва ли не с обидой, встряхнул головой и с ожиданием уставился на десятника, словно не слышал последних слов.

– Я вообще-то проездом. Удивлен, что у вас усмиец нашелся, – вдруг усмехнулся странник.

– А я-то как удивлен, – буркнул десятник.

– Ну еще бы… Но потом могло оказаться хуже.

– Да чего говорить, что я – не понимаю, что ли? – покачал головой пограничник. – Все понимаю. Работа есть работа, ничего не попишешь.

– Вот и хорошо…

Форт Ладомару не понравился: слишком старый. Но не величественный, как твердыни Мирамии, а именно дряхлый, разваливающийся. Пропахший сыростью, износившийся – да много эпитетов подобрать можно. Подгнивший частокол, казарма с кухней, кривая вышка посреди двора… Однако живут же солдаты? Наверняка еще и довольны. Место тихое…