Покончив с уборкой, она закрыла окно. И тут задребезжал дверной звонок.

Елизавета предстала перед Алисой в весьма плачевном виде.

С нее ручьями стекала вода, а в глазах застыл немой укор, слегка приправленный восхищением собственной жертвенностью.

— Что-то ты долго раздумывала, впускать меня или нет, — проворчала она, входя и отряхиваясь, как кошка. — Вы вместе со своим Богом явно решили меня утопить… Мало того что на улице Всемирный потоп, еще и ковчег заперли и не спешат пускать бедную, дрожащую тварь, у которой даже нет пары… Где дедуля? Я выскажу ему все, что думаю по поводу его разгильдяйства! Разве он не знает, что, если в твои дом стучится мокрый странник, надо бросать все дела и кидаться навстречу несчастному? Наверняка пристает к Господу? Пристает к Господу, да?

— Его нет, — улыбнулась Алиса.

— Как нет? — искренне удивилась Елизавета. — Это говоришь ты, внучка священника?! Вот так в лоб заявляешь: Бога нет! Куда катится мир?!

— Да не Бога, а дедули нет, — поправилась Алиса.

— У тебя прямо по Булгакову, — усмехнулась Елизавета. — Чего ни хватишься, ничего нет! Ни Бога, ни дедули… А с дедулей-то что? Еще не воротился из дальних странствий? — В голосе подруги появилось что-то похожее на отчаяние. — А я так надеялась, что хотя бы сегодня не лягу спать голодной… Ведь от тебя, дорогая Павлищева, не дождешься, что ты рванешь на кухню готовить ужин? Уж твой дед точно изобразил бы скромненький кулинарный шедевр.

— Рвану, — пообещала Алиса. — Творческие порывы нынче в дефиците. Так что жареная картошка тебе обеспечена.

— Да ты ангел! — посветлела Елизавета. — Так и быть, останусь у тебя ночевать. Не выгонишь?

— Под такой ливень? — ужаснулась Алиса, искренне радуясь тому, что сегодня ей не придется ночевать одной и вслушиваться в пугающие звуки.

Елизавета стянула с себя свитер и потребовала замену.

Ее вымокший до последней нитки «шедевр народного творчества» — широкий и бесформенный уродец, украшенный на груди огромными красными пятнами, выдаваемыми Елизаветой за райские яблоки, — они вывесили сушиться на кухне. В Алисином свитере Елизавета поместилась едва ли не с головой.

— Хорошо иметь высокую подругу, — удовлетворенно мурлыкнула она. — Конечно, гулять с тобой по улицам не очень выгодно. Рядом с тобой меня можно принять за карлу, которую вывели на прогулку. Зато можно разжиться свитером, в котором некоторые особы могут спрятаться с головой.

— Могла бы не бить по больному месту, — проворчала Алиса. — Впрочем, разве тебе понять? У тебя-то с ростом все в порядке!

— Ага, — хихикнула подруга. — Муж может носить меня в кармане…

Пафнутий, благоверный Елизаветы, и впрямь отличался высоченным ростом: он был выше двух метров. Зато сама Елизавета с трудом дотягивала до полутора метров, так что вдвоем они являли весьма примечательную парочку.

— Он может спокойно носить тебя на руках, — завистливо напомнила Елизавете Алиса.

— Хватит меня успокаивать, — отмахнулась подруга. — Я же не мешаю тебе предаваться комплексам, вот и ты мне не мешай… — Она запела, растягивая слова: — «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал… Что из сигаретной пачки сделал он крутую тачку — и катал!» Здорово? — поинтересовалась Елизавета, закончив петь.

Алиса кивнула.

— Сегодня написала. Сама, — похвасталась довольная подруга. — Гениальность, мой друг, проявляется во всем. Даже в малом.

— Кстати, о гениальности… Что ты там решила со своим трупом?

— В платяной шкаф засунула, — отмахнулась Елизавета.

— Вообще-то там обычно прячут живых любовников, — засомневалась Алиса.

— Пусть там побудет мертвый любовник, — ответила Елизавета, жадно допивая кофе. — И не суди мои гениальные озарения… Если разобраться, такой поворот сюжета наполнен философским смыслом. У англичан есть поговорка: «У каждого в шкафу есть свой скелет». — Она замолчала и загадочно уставилась огромными карими глазами в окно.

— Ну? — спросила нетерпеливо Алиса. — Философский смысл — в чем?

— Павлищева, — печально проговорила Елизавета. — Я думаю, любовные романы Сары Мидленд лишили тебя последних мозгов. Не видишь ты скрытых смыслов. Тебе надо срочно переходить на триллеры! Сама посмотри — я сижу на триллерах и усматриваю связь между трупом в шкафу и сложностями человеческой натуры, а ты не усматриваешь!

— Почему не усматриваю? — возмутилась Алиса. — Если человек кого-то убивает, наверное, это вызвано какими-то сложностями с натурой, то есть с жертвой.

— Поверхностно, — постановила безжалостная подруга. — Ты, кажется, говорила что-то о жареной картошке? С тех пор как мой дражайший супруг отправился в неведомые края, я голодаю. Оставил целую кастрюлю гречневой каши и пачку сосисок, но гречку я ненавижу, а сосиски стрескала сразу, стоило любимому раствориться в пелене дождя…

— Вчера дождя не было, — заметила Алиса.

— Какая разница? — меланхолично отозвалась Елизавета. — Дождь шел в моем сердце…

— Пафнутий послезавтра вернется.

— И обнаружит мой бездыханный труп! Отвечать бы ему за мою смерть: любимая жена поперхнулась ненавистной гречкой! Но жена у него не обычная курица, а гениальная — дотумкала нагрянуть к тебе, вместо того чтобы давиться.

Алиса хотела возразить, что, если бы Пафнутий был женат на обычной курице, та никогда не подавилась бы гречкой, поскольку у нормальных женщин нормальные отношения с плитой.

Это Елизавета боится и ненавидит плиту, предпочитая все есть в холодном виде. Даже чайник ей пришлось купить электрический! Но Алиса промолчала. Спорить с Елизаветой решится только сумасшедший.

— А по моему прекрасному некогда лицу, уже обезображенному дыханием смерти, ползают маленькие белые червячки… — продолжала невыносимая Елизавета. — Туда-сюда, туда-сюда… Представляешь, что стряслось бы с Пафнутием? Тронулся бы умом! Господи, какая удача для него, что он женился именно на мне, и я нашла выход из создавшейся ситуации! Теперь он может спокойно возвращаться, не опасаясь провести остаток дней в психушке! Так что там у нас с картошечкой?

— Сейчас будет, — пообещала Алиса.

— Давай я пока тебе помогу с твоей Мидленд. — Насладившись собственной жертвенностью, Елизавета преисполнилась великодушия.

— Да ладно, — отмахнулась Алиса. — Сама управлюсь…

— А в чем проблемы?

— Как всегда, — вздохнула Алиса. — Не могу нормально отписать любовную сцену… Спотыкаюсь… Начинаю — и становится или смешно, или противно, или то и другое вместе!

— Это потому, что у тебя нет богатого сексуального опыта, — поставила диагноз подруга. — Внутренний аскетизм не позволяет тебе раскрепоститься… Ты боишься откровенностей. Может быть, тебе переписать эти сцены из творений «мастеров жанра»? Впрочем, у них тоже с фантазией не все в порядке!

— А по-моему, у них все в порядке с эротическими сценами, — попыталась Алиса вступиться за великих писательниц, по Елизавета послала ей долгий снисходительный взгляд.

— Ага, в порядке, — презрительно фыркнула она. — Ты других почитай — вот у них в порядке… Такое напишут, что волосы поднимаются дыбом от мысли, что ты пропустил в жизни самое интересное! В общем, так. Ты идешь чистить картошку, а я пытаюсь спасти твою похотливую Сару.

С текстом Алиса тянула уже месяц, и Паршивцев, стоило ей только появиться на пороге его кабинета, начинал угрожающе краснеть и дергать правой бровью. Алиса подозревала, что завтра он не выдержит и швырнет в нее стулом.

— Послушай, может быть, тебе все-таки стоит перебраться на триллеры? — спросила Елизавета. — Там нет повышенного эротизма… Сиди себе спокойно и пиши про неразумных маньяков! Согласись, это куда проще! Конечно, надо все логически связывать, выстраивать сюжет, а самое ужасное — заключительная часть, в которой следует разжевать все таким образом, чтобы даже дубу было понятно, отчего на этих самых маньяков напала такая охота убивать своих ближних…

— Там трупы, — отрезала Алиса. — И потом, твоя драгоценная Таня тоже гиперсексуальная. Ничем не лучше Элайзы. Найдет парочку трупов — и быстрей в постель, особо не разбирая с кем! То с ментом, то с киллером… Элайза, по крайней мере, строга с сэром Робертом. А Танечка… Только с трупом не попробовала…