Но Генри молчал. Или я не слышала его в кои-то веки.

А у меня спирало дыхание, потому что невинные на вид касания были куда более интимными, чем могло показаться со стороны. Мужское лицо придвинулось слишком близко, а чернильные глаза ни на секунду не сводили с меня своего взгляда, угрожая вызвать румянец и дрожание ресниц.

— Ты пахнешь чудесно.

— Что? Ах, это… Это розовая вода.

— Нет, — не согласился мужчина. — Это черника, которую ты ела утром. Она еще красит твои губы, и аромат запутался в волосах.

— Вы чувствуете такое? — удивленно, стараясь не замечать отступления от этикета, спросила я.

— Да, — согласился вампир. — И даже то, что ты терпеть не можешь своего жениха. И что он болван, не знающий цену женской улыбки.

Оступившись, едва не вскрикнула, но мужчина слишком ловко и слишком быстро подхватил меня, не позволив упасть.

— Вы, наверное, не так поняли, — принявшись оправдываться, неловко опустила глаза. — Вам могло показаться, что…

— Не улыбайся мне так неискренне. Когда я говорил о ценности женской улыбки, я имел в виду ее чистосердечность, а не дешевый, приличный в обществе оскал.

— Господин…

— Адриан. Ты можешь звать меня Адриан, — разрешил мужчина, мягко отходя от меня. Подхватил летящую в воздухе ладонь, коснулся ее губами.

Горячими губами, от которых веяло свежестью туманного леса.

— И все же отведай вина. Сегодня ночью. И помни про ярлычки, — многозначительно напомнил он, разрывая наше прикосновение.

Вечер набирал обороты, если можно так выразиться.

Большая часть гостей разъехалась. Оставшиеся плавно перетянулись в приемный зал — куда меньших размеров и с коллекцией хорошего алкоголя, которым щедрый отец любил угощать узкий круг людей.

Господин Энеску так же попрощался, пожелав нам доброй ночи, и не оборачиваясь покинул дом, заставляя меня напряженно замереть и смотреть ему в спину, словно надеясь, что он все же одарит меня прощальным взглядом.

Но нет.

Вампир ушел, оставив после себя неоднозначность и недосказанность, вновь возвращая меня в реальность, небогатую на хорошие впечатления.

— Тебе не пора спать? — как бы невзначай спросил Генри у порога в зал, где уже собирались остатки гостей, принимая из рук отца бокалы с редким алкоголем.

Мимо пробежала блондинка, бросив лукавый взгляд на Генри. Тот ответил ей взаимностью, проводив пышную юбку до дверей и ясно дав мне понять, что скучать он не будет.

— Пожалуй. Я устала и хотела бы прилечь.

— Можешь закрыть дверь, — бросил он, дав понять, что беспокоить меня сегодня не собирается, явно увлекшись незнакомкой, приглашенной на нашу помолвку.

А может, это была одна из его любовниц, которую он дерзнул позвать сам, даже не вспомнив о приличиях. Впрочем, мне же лучше.

Не став прощаться, я развернулась и пошагала в свою комнату, уже у самой лестницы прислушиваясь к хлопку двери, за которой гудели голоса.

Подарок таинственного господина еще не успели спустить в погреб, рассчитывая, что кто-нибудь захочет пригубить бутылочку уже сегодняшним вечером. Радуясь предусмотрительности слуг, я на цыпочках вернулась в главный зал.

Так, что он говорил? Смотреть на ярлычки…

Переворачивая увесистые бутылки из темного стекла, скользила взглядами по странным названиям, больше напоминавшие список покоренных женских сердец.

«Несравненная Лиз», «Мечтательная Сенна», «Душевная Линда»…

Аж мурашки по коже.

Не зная даже, что ищу, я продолжала крутить в руках бутылки, ругая собственную глупость.

Вампир просто рекомендовал выпить вина на ночь, смывая впечатления от помолвки с болваном. Ничего более! И на самом деле он был бы крайне прав: гадкое чувство, которое весь вечер требовало утопить его в хорошем вине, все еще стояло комом в горле, как предвестник неизбежного.

Стать госпожой Хамэт едва ли было соблазнительным предложением. Нет, даже не предложением, а приказом!

Родители и слышать не хотели о моем нежелании связывать свою судьбу с Генри, упирая на важность этого союза и честь семьи, которую я своим поведением угрожала опорочить.

Меня поставили перед фактом, а убедившись в согласии Генри, и вовсе перестали слушать, не желая вникать в мои «бессовестные отговорки».

— А это что? — вытянув притаившуюся бутылочку, небольшую по сравнению с остальными, я нахмурилась, вчитываясь в название и год. — «Любимая женщина», восемьсот пятьдесят третий… Не может быть!

Бутылке у меня в руках более двухсот лет! Крайне редкий экземпляр, удивительным образом сохранившийся в состоянии вина — хотя бы на вид. Не знаю, как на вкус, ведь вино, хранящееся слишком долго может превратиться в уксус, но открыть его не поднялась бы рука.

— Мм? Что это?

На обратной стороне привязанной бечевкой бумажки был небольшой рисунок, наспех сделанный карандашом. Это определенно был наш камин…

Да! Это точно он! Даже вазы тех же размеров и стоят в правильном расположении!

В самом низу, где кончалась каминная решетка, стояла жирная точка, словно отметка о чем-то важном. Если мне не изменяла память, там с одной стороны отходил кирпичик, который давно не могли отремонтировать, оставляя неявную поломку в подвешенном состоянии.

Нужно проверить. Я просто должна!..

Прижимая к груди бутылку — учитывая возраст, выпускать ее из рук я опасалась — я побежала в гостиную, бесшумной мышкой передвигаясь в собственном доме.

Пустая и темная комната встретила меня тишиной и раздвинутыми шторами. На паркет ложился свет полной луны, не мешая мне передвигаться. Послушный кирпичик отошел так же легко, как и всегда выпадал от случайного удара кочергой, открывая вид на новую бумажку.

— Как он это сделал?

На губах появилась невольная улыбка.

Такое маленькое загадочное приключение будоражило кровь, подгоняя продолжить поиски возможного сюрприза. От нетерпения я прикусила губы, пытаясь разглядеть рисунок.

Та-а-ак… Ваза в коридоре. Да, она!

Помчавшись до нужного места, без промедлений сунула руку в темное горлышко, тут же нащупав хрустящий лист. Подкралась к единственной зажженной свече и разобрала силуэт кресла напротив папиного кабинета.

Казалось бы, просто бумажки! Но какой азарт! Я буквально порхала, не чувствуя сонливости, которую будто стер дух авантюризма.

Только на лестнице второго этажа я замерла как вкопанная, прислушиваясь к странным звукам. Какое-то хлюпанье, пыхтение и тяжелое сопение раздавалось из-за угла, где мама сделала небольшой уголок отдыха с софой, чайным столиком и книжной полкой.

Подкравшись и стараясь не издавать ни звука, я выглянула из-за угла, чтобы почувствовать острый прилив тошноты.

Прямо на маминой софе лежала девица с широко разведенными ногами, судя по мерцающим в сумраке прядям — та самая блондинка, которую я видела перед дверью в малый зал, где все еще сидели гости. Над ней, пыхтя и страшно сопя, возвышался мужчина в нежно-голубой сорочке, которую сложно было не узнать, ведь Генри похвастался всем, когда отец привез ему ее из Вальботна.

Он что-то кряхтел, но я не могла разобрать, а его партнерша то и дело норовила сладостно застонать, переполошив обитателей дома и вынуждая Генри влажными и слюнявыми поцелуями затыкать ей рот.

Отвратительно.

И это человек, с которым мне предстоит прожить жизнь? Который хочет, чтобы я родила ему наследника?

Стало невыносимо горько.

Неужели я не достойна лучшего, чем Генри? Родители просто не могут бездушно заставить меня выйти за него замуж, искалечив мою жизнь собственными руками. Я просто обязана сорвать помолвку.

Обязана.

Уверенность в том, что моя семья отречется от меня после этого, стала только сильнее. Такой пощечины от собственной дочери они не простят и, скорее всего, поспешат от меня избавиться, выслав из столицы, например, к тетке Саче, куда менее богатой. Или в храм послушниц Арфеи.

Но в любом случае такой исход будет лучше, чем жизнь, проведенная с этим ничтожеством.