– Навоз, господин подполковник! Свежий. Видать, близко уже.
Приказав придержать коней, Денис прихватил с собой урядника и повернул к березовой рощице. Там разведчики спешились, привязали коней и дальше уже пробирались пешком. Недолго.
Из-за рощицы вскоре потянуло дымком, донесся густой запах ячневой каши, затем послышалось лошадиное ржание…
– Бивак у них там, ваш-бродь, – указал нагайкой казак. – Проснулись, сволочи. Видать, в путь собираются.
– Глянем!
Гусар выплюнул изо рта травинку и решительно зашагал вперед, пока за чахлыми кустами жимолости не увидел телеги, лошадей и суетящихся вокруг них людишек – солдат в зеленых мундирах.
– Вестфальская пехота, – шепотом пояснил подполковник. – Мундиры на наши похожи, путали издаля.
– Вестфальцы – с французами…
– С ними, да…
Давыдов и Ситников удалились так же осторожно, как и пришли. Отвязали коней, поскакали к своим – как раз подоспела и подмога, еще сотня казаков и гусар.
– Кажись, дело! Ужо, покажем вражинам. Ужо! – радостно потирал руки Коленька Розонтов.
Ярко начищенные пуговицы на его доломане горели золотом, ментик был лихо наброшен на плечо, да и кивер, казалось, сидел как-то лихо, по-молодецки. Денис улыбнулся, вспомнив давнего друга Алешку Бурцова. Ну, Коленька – гусар гусаров. Еще бы усы! Увы, с усами покуда было плохо. Не росли – в силу младости.
– Ну, что, братцы? – подполковник улыбнулся в седле. – Вперед! А то что-то расслабился враг – совсем ничего не боится.
И снова всадники взяли в намет, понеслись, пригнувшись к холкам, молча и деловито, словно почуявшие добычу волки. Зачавкал под копытами неглубокий, но широкий ручей, показалась рощица, а впереди, за деревьями – крытые рогожками возы. Вестфальцы!
– Не одни ветсфальцы там, – Давыдов углядел красные мундиры саксонцев – легкой кавалерии союзника Наполеона принца Альбрехта. – Ничего! Никуда-то вы не денетесь, братцы. Ничего…
Проскакав еще немного, Денис вытащил пистолеты и обернулся в седле:
– Урядник! Давай слева, в обход – не дайте уйти. Остальные – за мной. Живо! Вперед! Ура-а-а!
– Ур-ра-а-а-а! – разнесся на всю округу грозный боевой клич.
Грянули выстрелы. Выскочившие к обозу партизаны выхватили сабли… Началась рубка с саксонцами, один из них – дюжий красномордый (в цвет мундира) усач бросился прямо на Давыдова, угадав в нем главного.
Со звоном скрестились сабли. Ловко отбив удар, Денис тут же перешел в контратаку с такой яростью, с таким неудержимым порывом, что в прищуренных глазах саксонца внезапно промелькнул страх… Гусар быстро провел ложный выпад, враг уклонился и тотчас же угодил под удар. Захрипел, согнулся в седле, держась за окровавленную шею… а бравый подполковник уже скакал дальше, врываясь в самую гущу схватки:
– А ну, наддайте-ка, братцы! Ур-ра-а-а!
Минут через десять все было кончено. Кто-то оказался убит, кто-то ранен, а пару дюжин вестфальцев, видя полную свою безысходность, предпочли сдаться в плен. Что делать с пленными, Давыдов пока не придумал. Одно было ясно: пленные для партизан – обуза, и лучше бы их вообще не брать. Да, не брать – зарубить на месте! В конце концов, в Россию-то их никто не звал. Зарубить! Беспощадно! Так бы и сделать… Однако Дэн все же был гуманист.
– Пленные пусть лагерь строят, – подполковник покусал губу. – Землянки в три наката… ха-ха! Чтоб бомбардировщиков выдержали… хотя какие тут, к черту, бомбардировщики.
– Хорошо бы еще гать через болото замостить, – осмелился посоветовать Ситников.
– Замостят, – кивнув, Денис Васильевич обратился к пленникам по-французски: – Hé, seigneur! Sapeurs parmi vous? Саперы есть, спрашиваю?
– Ich bin Sapper, Herr Offizier! Und Sie – auch, – вытянувшись, браво доложил худющий и сутулый вестфалец с густыми пшеничными усами. – Ми есть саперы, я, я!
– Отлично, – Давыдов потер руки и повернулся к телегам. – Ну, что там есть-то, братцы?
В захваченном обозе, состоявшем из дюжины тяжело груженных возов, нашлось много всякого добра: мешки с мукой, пара ящиков вина, корзины с яйцами, явно реквизированными у местных крестьян, и много всего прочего. Особенно обрадовал партизан фураж – овес для лошадок.
– О, це добре! – радостно ухмылялся здоровенный казак, пересыпая трофейный овес на ладони.
– Добре-то добре… – подойдя, заметил плечистый здоровяк – один из казацких командиров, хорунжий Епифан Талаев. Епифан был из простых казаков и своим заработанным потом и кровью званием, пусть и невысоким, но офицерским, по Табели о рангах равным подпоручику, гордился нешуточно.
– Добре-то добре… Однако, господин подполковник, что мы с этими коняками делать будем? Опять же – телеги куда денем? Сожжем?
Давыдов повел плечом:
– Отчего же сожжем, хорунжий? И телеги, и тяжеловозов этих крестьянам местным раздадим. Уж они-то трофеи сии к делу пристроят!
– Они-то пристроят, ваш-бродь, – подал голос еще один казачий урядник, не Ситников, а другой – Крючков. Тоже Иловайского полка казак, только не из пятого, как Ситников, а из десятого.
– Они-то пристроят, только вот французы придут – снова отберут все!
– Это может быть, – покачал круглой головою хорунжий. – А может и не быть. Крестьяне-то наши – хитрованы еще те! Ежели что – все трофеи спрячут.
– Смотрите-ка, смотрите! – внезапно закричал от крайней телеги корнет. – Господин подполковник! Взгляните-ка…
Действительно, было на что взглянуть. Вся телега была заставлена сундуками, полностью забитыми золочеными ризами, рясами, кадилами и всем таким прочим, явно награбленным в церквах. Даже иконы – и те имелись. Лежали себе в сундуках, таинственно сверкая золотыми и серебряными окладами.
– Вот ведь нехристи! – тихо присвистнул хорунжий. – Правду люди говорят – этот Хренапард-Бонапарт – исчадье адское.
Все тщательно осмотрев, партизаны заворотили обозы и, выстроив немногочисленных пленных в колонну, тронулись в обратный путь. В высоком ярко-бирюзовом небе вовсю сверкало солнце… правда, золоченые пуговицы на доломане корнета Розонтова сверкали куда как ярче!
Юный корнет явно гордился своей формою, постоянно чистил ее самолично, не доверяя ординарцу, и результат, что называется, был налицо. Коленька выглядел на все сто – как на картинке… вот только бы усы… Но зато все остальное сияло так, что больно было смотреть.
Ехали не быстро, приноравливаясь к тяжелой поступи неторопливых обозных коней, лишь корнет, понукая лошадь, то и дело вырывался вперед и снова возвращался обратно.
– Ах, Коленька – молод, горяч! – покачал головой один из сослуживцев Дениса, штабс-ротмистр Ахтырского полка Николай Бедряга.
Широкогрудому, осанистому, с лихо закрученными усами и вытянутым немного скуластым лицом, штабс-ротмистру, верно, было бы лучше служить в лейб-гвардии или хотя бы в кирасирах! Уж больно силен, в гусарах же не сила важна – быстрота, ловкость. Впрочем, и гусар Бедряга отнюдь не позорил, служил исправно. Да что там говорить, Давыдов взял с собой в «партию» людей отборных, проверенных! Даже тот же Коленька Розонтов, несмотря на малые свои года, уже успел нюхнуть пороху, что уж говорить о таких, как Бедряга! А еще были славные рубаки – поручики Бекетов и Макаров, и ушлые гусарские вахмистры – Шкляров с Ивановым… Да всех и не счесть! Это казаков Денис пока знал плохо, но за каждого из своих гусар мог поручиться головою.
– Молодость, молодость, – улыбнулся Давыдов. – Да уж, штабс-ротмистр… давно ли сами таким были?
Бедряга подкрутил усы:
– Да недавно совсем. Но кажется, что давно.
Вокруг щебетали птицы, радуясь теплому дню, порхали разноцветные бабочки, проносились стремительные синекрылые стрекозы. Еще пахло летом, да еще и стояло лето – самое начало сентября одна тысяча восемьсот двенадцатого года. Правда, все чаще попадались средь густой зеленой листвы золотистые пряди – предвестники наступающей осени. Уже сбивались в стаи перелетные птицы, а в лесу было полно ягод и грибов. Грибы даже вот здесь росли, вдоль дороги: подосиновики, моховики и даже, кажется, белые…