— Том, ты слышал, что я сказал? Я нашел твоего отца и бабушку с дедушкой, — голос прозвучал сладко, как пение сирен.

— Да? И зачем, профессор, вы это сделали? — злость Тома на родственников, заставивших его жить в приюте, выплеснулась на Дамблдора саркастичным вопросом.

— Разве ты не рад? — казалось, искренне удивился тот. Даже выглядел слегка растерянным.

— Чему? Тому, что они живы? Или тому, что вы их нашли? — ерничал Том, сжимая зубы от негодования. Он очень не любил, когда кто-то интересовался его личной жизнью. Тем более, вот так бесцеремонно совал в нее свой нос.

— Ты не хочешь их увидеть? Познакомиться с ними? — в голосе Дамблдора прорвались нотки раздражения.

— Нет. Зачем? Я был им не нужен шестнадцать лет. Слишком много чести, идти и знакомиться с ними, — прошипел разозленный тупостью Дамблдора Том, в котором сейчас брал верх разъяренный подросток. — Вас никто не просил кого-то искать. Кто дал вам право вмешиваться в мою жизнь? Что вам от меня нужно?

— Я хочу тебе помочь, Том, — Дамблдор не терял надежды привлечь Тома возможностью обрести семью.

— Не нужно мне помогать! Так — не нужно! У вас еще есть ко мне вопросы, профессор Дамблдор? — юный Том Риддл взял себя в руки.

— Вопросов нет, но есть замечание, Том. Мне не нравится твоя кличка, — куда и подевались доброта из взгляда и сладость из голоса.

— У меня нет клички. Клички бывают у собак, — словно выплюнул Риддл.

— Как же? А Лорд Волдеморт? — Дамблдор прищурился и презрительно сжал губы. Этот подросток никак не поддавался и не хотел идти с ним на контакт. Ни похвалы, ни наказания не меняли настороженного отношения к нему упрямого Риддла. Это заставляло Альбуса нервничать.

— Это не кличка, это — псевдоним. Вам известно такое понятие? Мы просто играли с ребятами в анаграммы и составляли новые слова из букв своих имен. У многих ребят есть такие придуманные имена. Но только у меня получилось использовать в псевдониме практически все буквы моего полного имени. Так почему я не могу им пользоваться в играх с ребятами? — Том немного кривил душой, когда говорил об играх с однокурсниками. Он обычно не принимал участия в развлечениях ровесников. Но игра в анаграммы действительно имела место. Ее предложил кто-то из младших курсов, и студенты в слизеринской гостиной несколько дней развлекались придумыванием слов из всяких названий. И тогда Альфард Блэк предложил составить анаграммы из имен. Вот так и появилось имя Лорд Волдеморт, которое понравилось Тому своим мрачным изяществом. Полет Смерти — это звучно и неординарно. Особенно среди Драконов, Демонов, Силачей и всяких там Отважных, Бравых и Сильных.

— Значит, это игра? А не кажется тебе, Том, что эта твоя клич… этот твой псевдоним несколько угрожающе звучит? — Дамблдор был раздражен. — Я бы не советовал тебе впредь поощрять своих друзей так тебя называть.

— Профессор Дамблдор, простите, но какое вам дело до того, как меня называют? Почему вы так интересуетесь мной? — вызов, звучащий в словах Тома, не остался незамеченным.

— Я забочусь о твоем будущем, Том. Так ты не передумал? Может, все же поедем в Литтл-Хэнглтон знакомиться с твоими родственниками? — скорее для порядка спросил Дамблдор, уже прекрасно понимая, какой получит ответ.

— Нет, профессор. Я не передумал. И я попросил бы вас не беспокоиться обо мне, — упрямо заявил Риддл.

— Хорошо, Том. Иди.

*

Седьмой курс. К этому времени Том Риддл уже был весьма начитанным молодым человеком. Его увлекли магические науки. Он изучил, казалось, всю библиотеку Хогвартса. Преподаватели с удовольствием давали лучшему ученику школы книги из своих коллекций. Только профессор трансфигурации так и остался в оппозиции у парня и не потому, что не старался с ним подружиться. Но какое-то предчувствие или внутреннее неприятие, как хотите, так и назовите это ощущение, не давало молодому Риддлу относиться к Дамблдору так же, как и к остальным преподавателям.

— Он был могущественным волшебником.

Слова, сказанные вкрадчивым благожелательным голосом, раздавшиеся за спиной, были неожиданными, и Том с трудом сдержался, чтобы не вздрогнуть. Он остановился перед портретом Салазара Слизерина, висящим в переходе третьего этажа. Том не знал, что его сегодня так привлекло в портрете. Может быть, свет лег на полотно под странным углом, а может, просто разыгралась фантазия, но сегодня Слизерин выглядел, словно живой.

— Том, ты хочешь стать таким же могущественным? — Дамблдор, как змей-искуситель, задал вопрос, на который был единственный ответ.

Все маги хотят стать могущественными колдунами. Об этом мечтают дети волшебников с того момента, как только понимают, что власть находится в руках могущественных магов. А власть — это возможность никому не подчиняться. Том повернулся лицом к профессору, но молчал, ожидая, что последует дальше. Ведь не просто так Дамблдор начал этот разговор.

— Я могу тебе помочь приблизиться к такому могуществу, — продолжил тот соблазнительные речи.

— А зачем это вам, сэр? — поинтересовался ценой такой помощи Риддл.

— Ты сильный волшебник, Том. Мы с тобой могли бы стать полезны друг другу. Я помогу тебе в обучении. Нет, не в том, что дает школа. Мы займемся высшей магией, доступной не всем, а только сильнейшим, — Дамблдор внимательно следил за тем, как жадно вслушивался в его слова Риддл.

— А что должен буду сделать я? Какова ваша выгода, профессор? — допытывался Том, уже готовый поддаться на уговоры. Дамблдор был очень сильным волшебником. Это являлось общеизвестным фактом. И стать его учеником - означало быстро подняться в уровне обучения над другими магами. Не нужно будет по крупице учиться всему. Очень много можно почерпнуть из знаний такого учителя. Но не слишком ли высокую цену запросит Дамблдор?

— Выгода? Я получу талантливого ученика. Разве это не выгода? Я должен передать свои знания кому-то помоложе. Неужели ты думаешь, что мне доставит удовольствие учить недалекого и слабого колдуна? Ничего особенного, Том, я от тебя не попрошу. Ты должен будешь мне повиноваться, как и всякий, взятый на обучение. Обязан будешь учиться прилежно. Возможно, мне понадобится от тебя еще что-нибудь несколько позже. Но уверяю — это будет абсолютно незначительная просьба в сравнении с тем, что ты сможешь получить, обучаясь у меня, — слова Дамблдора звучали невинно, и его запросы не выходили за рамки обычных требований ученичества.

— Что станет первым испытанием для меня, если я приму ваше предложение об ученичестве? Ведь я правильно понял ваши слова, сэр? — Том уже почти сдался. Он шесть лет избегал этого человека, но предложение было слишком заманчивым.

— Первое задание? Ты имеешь в виду проверку для принятия ученичества? — получив кивок в ответ, Дамблдор словно задумался на минуту, а потом сказал: — Пожалуй, единственное, что может помешать тебе стать моим учеником, это недостаток послушания. Ты слишком своеволен, Том. Так что, думаю, проверкой могло бы послужить твое знакомство с родственниками. Ты очень сопротивлялся этому, когда я тебе в прошлый раз предложил съездить к твоему отцу. Так как? Эта проверка тебе по силам? Ты готов побывать в доме матери? А встретиться со своим отцом? У него такое же имя, как и у тебя, Том.

Черты лица Риддла заледенели. Дамблдор просил слишком много. Это была личная жизнь Тома, и профессор не имел никакого права в нее вмешиваться. Ученичество никогда не затрагивало личностные отношения ни учеников, ни их учителей. Видимо, Дамблдор не понимал, что это такое, с самого рождения жить в приюте. И не хотел понять.

— Нет, профессор. Я не буду с ними знакомиться, — к этому времени Том решил, что когда-нибудь он поедет в тот Литтл-Хэнглтон, о котором вспоминал Дамблдор, и отыщет там своих родственников. Но это будет потом. Когда-нибудь. И не в присутствии кого-то, подобного настырному Дамблдору.

— Как скажешь, мальчик мой. Но ты подумай, Том, над моим предложением. Подумай, — Дамблдор, стараясь не показать своего разочарования, развернулся и ушел, оставив Риддла одного возле картины Салазара Слизерина, которая снова выглядела так же, как всегда.