— Второй раунд. — Его снова вытолкнули на середину ринга. А всё ещё корчившийся от боли крапивщик шипел:

— Врежь ему для науки, Петька! Врежь, чтобы знал!

Этот удар головой был теперь единственным, что он мог вспоминать с гордостью. Всё остальное и сейчас ещё, два дня спустя, вгоняло его в краску.

Избей они его, он бы примирился с этим как с несчастьем, как с печальной неизбежностью. Но он не мог смириться с тем, что над ним насмехались, что его заставляли делать как раз то, чего он совсем не умел. И эта чёртова крапива и кажущаяся возможность защищаться, даже дать сдачи! Попробуй ударь, если ты никогда не учился этому, а перед тобой — боксёр!

В конце концов ему всё-таки пришлось изобразить жертву. Он понял, что ничего другого не остаётся. Правила игры всегда устанавливаются теми, на чьей стороне сила и власть. Правдоподобно закачавшись, он повалился навзничь и затем, закрыв глаза, лежал, пока бантогубый старательно не досчитал до десяти. Как раз у лица его оказался горький стебель тысячелистника, и он вонзил в него зубы, чтобы не завыть от проглоченной обиды, стыда и злости. И только когда ему расшнуровали перчатки и сняли их, он медленно поднялся.

Конечно, самым разумным было бы махнуть рукой на всю эту историю. Ведь ничего особенного с ним не сделали. Однако он не мог отнестись к происшедшему как к чепухе. Ему следовало бы бросить этой троице что-нибудь язвительное и удалиться с невозмутимым видом, он же стал подыскивать слова угрозы. Он пытался придумать самую страшную угрозу, но ничего путного не приходило в голову. Так что он ничего большего и не сказал, кроме как:

— Об этом вы ещё пожалеете! — вложив в голос не только сдерживаемый гнев, но и твёрдую убеждённость в том, что он знает, что говорит.

— И вот теперь я здесь, в этом зале.

Но в тот вечер он, конечно, пошёл домой. Кусая губы и скрипя зубами, он снова перелез через трубы, затем взял прямой курс по следам бульдозеров и минут через двадцать оказался у дома и залез в запущенную беседку, словно в нору.

Там и нашли его Пека с Раулем.

Не устоявшие против девчоночьих чар друзья пришли оживлёнными и возбуждёнными, словно они сотворили в дюнах бог знает что за подвиг. Но это радостное оживление пропало сразу же, как только он заговорил. Случившееся не укладывалось ни в какие рамки. Особенно разъярился Пека. Он и Редик выросли вместе, словно братья, все эти семь лет они сидели за одной партой. Кто оскорблял Редика, тот оскорблял и Пеку.

— Давайте подожжём их чёртову будку! — предложил он.

Редик представил, как из хижины вырываются языки пламени. Он видел, как коробится от жары жестяная крыша и как разваливаются стены. Эта картина не очень воодушевила его. Затем он представил на пепелище трёх недоумевающих врагов, роющихся в золе и потрясающих кулаками. Это, однако, ничего не изменило. Дурное настроение не проходило.

— Нет, — покачал он головой. — Это не то.

— Тогда надаём им по шеям, — не унимался Пека. — Соберём свою старую ватагу. Отлупим так, что на всю жизнь запомнят. Тут и бокс не поможет, если на каждого по трое навалятся.

Редик представил заросшие лопухом развалины, вокруг которых смыкается кольцо мстителей. Он представил, как бантогубого сбивают с ног, а квадратноголовый получает удар по толстой шее. Он видел, как трещит рубашка на обладателе новых перчаток. Но даже тогда, когда он в мыслях поставил своему главному противнику шишку на лоб и фингал под глаз, когда он даже заставил у него течь из носа кровь, он понял, что и этого всего мало. И он сказал с ещё большей убеждённостью, чем прежде:

— Пека, это не то!

Ночью он заново пережил происшедшее. Он, Пека и Рауль снова шли по берегу моря, и снова друзья бросили его ради двух девчонок в зелёных купальниках. И снова он перелезал через трубы, и снова брёл по песку. И снова перед ним неожиданно возникли кривая берёза, хижина и ринг. Но когда ему натягивали перчатки, он ломался только для вида, потому что теперь он был уже не тот Редик, который ходил четыре раза в неделю в секцию лёгкой атлетики и дальше всех прыгал в длину и тройным, — теперь он был чемпионом по боксу среди юношей, обладателем страшного удара снизу, небывалого даже во всесоюзном масштабе.

Бантогубый и квадратноголовый ничего этого, конечно, не знали, а его главный противник и подавно. Все трое принимали его за абсолютного недотёпу и поучали:

— Гляди, вот боевая стойка. Гляди, вот боевая стойка.

Ну, он и показал им боевую стойку. Страшный удар снизу подцепил молодчика в новых перчатках с такой силой, что ноги его оторвались от земли и он, словно воробышек, перелетел через верёвку.

— Кто следующий! — повернулся он после этого к бантогубому и зафитилил его на верхушку берёзы. Квадратноголовому, однако, удалось улизнуть. Он улепётывал изо всех сил по направлению к городу, чертыхался и звал на помощь, а Редик нёсся за ним, пока не зацепился за что-то ногой и не брякнулся на землю.

От этого падения он проснулся, стал тереть зудящие кулаки и, поняв, что всё это было только во сне, чуть не расплакался от досады.

— Р-раз — снизу левой, р-раз — снизу правой, — бормотал он, снова проваливаясь в сон, где опять был чемпионом.

Тренер слушал так внимательно, что даже перестал поглаживать свою лысину.

— Так вот оно что, — промолвил он, когда парень кончил. — И теперь ты хочешь научиться боксу?

— Да, — сказал Редик.

— А эти твои прыжки... в длину, тройной... просто взять и забросить?

— Только на время, — ответил парень.

— Так вот оно что, — протянул тренер. Похоже, это были его любимые словечки. — Так вот оно что... Стало быть, ты считаешь, что научиться боксу — это раз плюнуть? Один день — на прямые удары, второй — на боковые. Раз-два — и готово?

Парень опустил глаза на носки своих кедов. Он вовсе не думал так.

— Я так не думаю, — сказал он. — Совсем не раз плюнуть. Попотеть изрядно придётся. Но я готов.

— Как готов? — не понял тренер.

— Готов попотеть.

— М-да, — протянул тренер. — Н-да... Так что ускоренными темпами — и в боксёры? Ну а если у тебя нет на это данных?

— Тогда придётся просто больше заниматься, — ни на йоту не отступал парень. — Главное, чтобы желание было.

Тренер вскочил. Слушая Редика, он всё время следил за своими подопечными: одобрительно кивал одним, хмурился, глядя на других. Теперь, похоже, мимика уже не помогала. Предостерегающе вытянув палец, он поспешил к грушам.

«Не возьмёт, — подумал Редик, глядя вслед тренеру. Ему страшно захотелось так же вскочить и выйти за дверь. — Сейчас он вернётся и скажет: ‹Вот чудак! За два года вздумал боксёром стать!›»

Но тренер сказал другое.

— Посмотри вон на того атлета в красных трусах, со скакалкой. Он выучил удары и защиту за полгода. Может, и ты выучишь, если я возьму тебя. Это вполне возможно, если есть охота работать. Но я не возьму тебя. Ни при каких условиях. Я не возьму ни сейчас, ни впредь никого, кто видит в боксе средство для мести. Для меня бокс всегда означал честную борьбу... и никогда — сведение счётов. Мне хочется верить, что им тоже... — И тренер рукой словно объял весь зал.

Редик молчал. Честная борьба, спорт мужественных! Красивые слова, ничего не скажешь. Только на что они ему, эти красивые слова? Чтобы отыскать трёх подонков и зарубить им на носу?

Тренер понял, чтo мучает парня. Он положил свою широкую кисть с короткими пальцами на плечо Редика.

— Послушай, приятель, почему ты думаешь, что непременно должен отомстить своим мучителям боксёрскими ударами? Ведь ты же хочешь не отколотить их, а выставить на смех. Тебя оскорбили — за тобой теперь право выбора оружия. Выбери такое, в котором ты силён.

«Малоуважаемый губолиз в новых перчатках! Совсем неуважаемый квадратноголовый и вовсе уж презренный бантогубый! Вы оскорбили меня ужасным образом, и, дабы отомстить, я вызываю вас на дуэль... в тройном прыжке. Первым прыгает губолиз... прыжок засчитывается. Ох-хо-хо! Всего шесть метров. Вторым — бантогубый... эх-эх-эх... переступил и — ноль метров. Третьим — квадратноголовый... ах-ах-ах, только пять метров».