К этому времени я уже успел раздеться и встать под душ, так что заморышем называл себя с полным основанием. Нет, я понимаю, что нормальный мальчик должен быть худым и с шилом в заднице, только канонный Гарька был абсолютным выражением этого бессмертного образа. И ведь в его памяти нет того, чтобы мальчишку реально морили голодом. Даже когда наказывали, всё равно хлеб и воду давали. Золотые люди, мать их… Да и Гарька рожу не кривил, ел всё, что давали… откуда ж такая концлагерная худоба? Или дело в том, что маленькому волшебнику нужна совершенно другая диета, а не та жирная тяжёлая пища, которую готовила Петунья? Вполне возможно… Но что-то я слишком задумался. Пора заканчивать с водными процедурами.

Смыв с волос липкую корку, я с удивлением обнаружил, что кровавая рана благополучно затянулась, оставив лёгкую припухлость. Волосы после душа завились крупными кольцами. Вот и секрет знаменитой лохматости — знаменитые блэковские кудри, просто Гарька всегда старался сохранять короткую стрижку, а при ней кудряшки и будут шухером торчать, чего ни делай. В принципе, можно привести в порядок, истратив тонну геля, но нафига волосы портить? Кстати, может, потому канонный Малфой и зализывался так — маменька-то у него тоже из Блэков? Не, не о том я думаю, а с волосами всё можно проще решить. Надо отрастить чуток и забирать в хвостик, думаю, это не критично.

Одевшись в выданные мне Петуньей Дадликовы обноски, я ещё раз взглянул на себя в зеркало. М-да, заморыш в одежде с чужого плеча, тоскливая картинка… Ладно, будем работать… А уж синяк… Синяк поистине выдающийся, неужели и на это в школе никто внимание не обратит? А как же суровые английские социальные службы? Раз Гарька ходил в школу, значит, и документы на него какие-то имелись, а раз по документам он сирота… Значит, Дурслям платили на него пособие… и совсем нехилое пособие, что ж никто никогда не интересовался, куда это пособие тратится? А то есть у меня смутные подозрения, что подарки в немереном количестве для Дадли как раз из Гарькиного… то есть уже из моего кармана и оплачивались… Пусть у Вернона и собственная фирма… как там… «Граннингс», кажется, но англичане люди прижимистые… Покупать сыночку дорогие игрушки, которые он регулярно ломает… да тут никакой прибыли не хватит. А вот если денежки левые, платятся на бедного сиротку, который особых расходов не требует… ну, кроме остатков еды, конечно… Тогда всё становится на свои места. Ладно, можно попробовать спровоцировать Дурслей и узнать, так ли это…

Спустившись к завтраку, я с удовлетворением отметил, что Петунья прекрасно обошлась без моей помощи. И яичницу сделала, и бекон пожарила, и овсянку сварила… А кофе, который она подала Вернону, благоухал просто изумительно. Увы, мне такое счастье не светило, поэтому я скромненько подошёл к столу, вежливо поздоровался и уселся перед пустой тарелкой. Петунья плюхнула мне туда овсянки, подвинула пару тостов с маслом и чай в чашке с отколотым краем. Ладно, мы люди негордые, пренебрежём.

Вернон, действительно очень полный мужчина с красным, немного одутловатым лицом и гитлеровскими усиками, рявкнул на меня из-за газеты, коей отгородился во время завтрака от любимого семейства:

 — Ты что себе позволяешь, мальчишка?

Голосок у него был, как у муэдзина со стажем — то есть громкий и противный, и будь я прежним Гарькой, наверняка испытал бы сильное душевное волнение, но… Не слышал он нашего завуча Миккеля Яновича… Когда он порядок во время большой перемены наводил — стены гнулись и стёкла дребезжали, а старшеклассники прекращали безобразия, строились «свиньёй» и топали, куда велено. Так что меня такими дешёвыми разводками не проймёшь.

Поэтому я вновь улыбнулся и ангельским голоском произнёс:

— И вам приятного аппетита, мистер Дурсль. С вами всё в порядке?

Вернон скомкал газету и уставился на меня. Некоторое время он пыхтел, а я, по-прежнему улыбаясь, ел овсянку — медленно, ложка за ложкой. Вкусная, кстати, явно не на воде… и сахару нормально.

Дадли, сидевший рядом с отцом, буравил меня взглядом, но к активным действиям пока не переходил. Молчи, молчи, Дадли, а то я могу тысячу и одну каверзу придумать, чтобы превратить твою жизнь в ад… и даже без всякого волшебства. Российская школа — это вам не пансион благородных девиц, там всякий народ учится… И всех как-то учить надо. А уж креативность мышления у некоторых особей зашкаливает, вот их проделки я на тебе и опробую, если что… Дадли, похоже, некоторым инстинктом самосохранения всё-таки обладал, прочёл, паршивец, что-то в моих глазах и поспешно отвёл взгляд.

Наконец Вернон разродился:

— Ты почему не помог тёте приготовить завтрак? Это твоя обязанность!

Спешу и падаю, вот только шнурки поглажу и шкаф проветрю. Ах, Вернон, Вернон, всё одно и то же, никакого у тебя воображения. Стоит чуть-чуть надорвать шаблон…

Я улыбнулся ещё нежнее и ласково сказал:

— Я работаю кухаркой, сэр? Или горничной? Согласен, только давайте обговорим оплату.

Вернон запыхтел, как перекипевший чайник:

— Ты что говоришь? Мы тебя содержим из милости, твои никчёмные родители сдохли, а ты сидишь у нас на шее и ещё смеешь что-то говорить о деньгах! Да кому ты нужен, кроме нас?

— Не стоит поминать моих родителей всуе, мистер Дурсль, — прервал его я. — А вот по поводу милости… Большое вам спасибо, просто огромное. Когда я стану взрослым, непременно вспомню про вашу доброту. Всё вспомню…

Лицо Вернона покраснело так, что мне показалось, что его вот-вот хватит кондрашка. Но тут вмешалась Петуния:

— Дорогой, ты опаздываешь. Думаю, нам стоит серьёзно поговорить вечером. И, согласись, в таком виде мальчишка не может идти в школу — это может вызвать ненужные разговоры… как в тот раз…

Ага! Значит, разговоры всё же были… Тем лучше! Это можно использовать.

Вернон немного успокоился и, смерив меня взглядом, заявил:

— Пожалуй… Сегодня ты останешься дома, мальчишка! Дадли отнесёт записку для учительницы! А вечером мы серьёзно поговорим — похоже, ты начал отбиваться от рук!

— Как скажете, мистер Дурсль, — согласился я всё с той же улыбочкой. И на самом деле я был очень доволен. Если в семейке Дурслей и есть слабое звено — то это Петунья. Во-первых, я… то есть Гарька-бедолага… её кровный родственник, во-вторых, она может мне хоть что-то рассказать о волшебном мире, если верить канону, и в-третьих… в-третьих, я хочу банально раскрутить её насчёт пособия… и если эта милая семейка и впрямь получала неплохие деньги, а бедного Гарьку клеймила бездельником, дармоедом, уродом и выродком, тогда буду думать, что делать дальше и как сделать своё существование хотя бы сносным.

Дадли на слова отца сморщился, как от кислого, и заныл:

— Ну почему ему дома можно остаться, а мне нельзя… я тоже дома хочу… Ма-ам-ма-а…

Петунья поджала губы и сердито сказала:

— Ты пойдёшь в школу, Дадли. И отнесёшь записку о том, что ЭТОТ нездоров. Не спорь, так нужно.

Дадли взглянул на отца, но понимания не встретил и смирился. Правда, его маленькие глазки в белёсых свиных ресницах пообещали мне кары небесные, но… Я не Гарька, терпеть не буду. Тем более, что один раз этот свинёныш меня уже убил.

И я невозмутимо продолжал наворачивать завтрак, игнорируя странные взгляды семейства, а когда закончил, привычно отправился к раковине. Помою посуду, с меня не убудет, пусть папа-свин и его мини-копия думают, что всё идёт по-прежнему.

Наконец свины умелись, и я остался наедине с Петуньей. К этому времени я уже помыл посуду (хорошо, что память Гарьки сохранилась, я бы ни в жизнь не стал затыкать раковину пробкой, но вовремя вспомнил, что есть такая английская фишка), протёр стол и спокойно сказал женщине, наблюдавшей за мной от дверей кухни, холодным «педагогическим» голосом:

— Нам нужно поговорить, миссис Дурсль. Серьёзно поговорить. Присаживайтесь.

Петунья сделала шаг вперёд, отодвинула стул, но тут как-то опомнилась и взвизгнула:

— Ты не Гарри! Кто ты такой?

Вот только истерики мне не хватало. Понятное дело, не Гарри, но порхать по дому весь день в стиле «я — раб лампы», то есть… эээ… Дурслей, я не намерен. В конце концов, я сюда не просился, а раз уж попал — так терпеть то, что терпел несчастный мальчишка, не буду. В конце концов, мне и в прошлой жизни пакостей было достаточно… а если кто-то вздумает оправдывать Дурслей тем, что они всё-таки не били сироту смертным боем, то я так отвечу — психологическое насилие куда хуже физического, а гнобили беднягу в этом доме настолько регулярно и умело, что просто чудо, что к Хогвартсу канонный Гарри сохранил хоть какую-то адекватность. Так что нетушки. Пусть я всех своих возможностей не знаю, магией своей не владею и вообще хилый восьмилетний пацан, но… Мозги, слава Богу, остались при мне, кое-какие знания, в том числе и знание канона — тоже, так что выживем.