Добравшись до края болота, касадор расстался со мной. Он попросил разрешения навестить знакомого, жившего поблизости. Дорогу назад я знал, и необходимости в проводнике больше не было. И мы расстались со взаимным «Хасталуего». [18] Я отъехал, и Гаспардо кликнул мне вслед: «Вакон Диос!» [19]

Не успел он скрыться из виду – его голос еще звучал у меня в ушах, – как я услышал другой звук. Вначале я решил, что это плеск волн. Но звук был мягче и равномерней. И к тому же доносился сверху.

Посмотрев вверх, я увидел, что его вызвало. Голубое небо украсили алые блестки – на вытянутых крыльях летели большие птицы. Фламинго!

Они были у меня прямо над головой на высоте в сто ярдов. Ружье у меня было заряжено дробью; я остановил лошадь, поднес ружье в плечу и выстрелил из обоих стволов прямо в середину стаи. В ответ раздался резкий крик, и фламинго полетели быстрей. Но я заметил, что одна птица отделилась от остальных и начала снижаться. Со своим опытом охотника я понял, что дробь номер один пробила тело птицы, поразив какой-то жизненно важный орган.

Я стрелял с полоски открытой земли; по одну сторону густой мангровый лес, по другую – мангровое болто. Два типа местности, которую особенно не любят кубинские плантаторы, когда думают о сбежавших рабах. Потому что в мангровом лесу беглец находит пропитание, а болото дает ему убежище, где его не могут найти.

Лес состоит из своеобразных деревьев рода ризопора; внешне они напоминают баньян; только нет большого ствола, а множество отдельных стволов диаметром в несколько дюймов, и растут они не из земли, а из своеобразных подмостков, образованных корнями, переплетенными, как в старинных стулях, и напоминающими лапы гигантских пауков. Они погружены в грязь, и между ними остаются бесчисленные проходы; по этому лабиринту коридоров и ущелий ползают крабы и существа уродливой ящеричной формы; среди других крокодилы и кайманы – оба вида гигантских рептилий являются туземными обитателями Кубы.

Фламинго упал в манграх; заметив место, я слез с седла, привязал лошадь к дереву и направился за добычей.

Оказавшись в зарослях, я принялся перебираться по корням.

Цепляясь за стебли и перепрыгивая с корня на корень, я надеялся вскоре забрать добычу. В этом я не был разочарован, хотя отыскал ее по чистой случайности. Попав в заросли, я почти тут же потерял представление, в каком направлении лежит птица. Меня вели к тому месту ее крики. Но оказалось, что это крики орла каракар а: две таких птицы ссорились над добычей, которую не они сбили. Фламинго был мертв, лежал с распростертыми крыльями, как яркая шаль, покрывавшими ветвь; а динная шея, отягощенная большими хватательными мандибулами, свисала вниз.

Я подобрал добычу и решил возвращаться по своим следам.

Следы! Их не было.

Через пять минут я бродил в лабиринте, заблудившись так же безнадежно, как королевская любовница, которая, пробираясь к Розамунде, потеряла шелковую нить. [20]

Вначале я не вполне сознавал всю серьезность ситуации. Но вскоре остановился с тяжестью на сердце, какая бывает у всякого, кто понимает, что заблудился – и не на обычном шоссе или среди полей пшеницы, а в тени бездорожного леса или посредине бесконечных прерий.

Страх охватил меня, и я принялся громко кричать, так что спугнул каракарас. Ответа не было, только птицы продолжали кричать, и их крики, разносясь над болотом, напоминали вопли маньяков. Казалось, они смеются надо мной!

Отчаяние охватило меня. Я предпринимал множество усилий, чтобы добраться до прочной поверхности – сначала шел в одном направлении, потом в другом; как ленивец, перебирался с ветки на ветку и от корня к корню. Наконец я оказался на месте, где видна была сорванная кора. Присмотревшись, я убедился, что сорвал ее сам своими сапогами. Я вернулся по собственным следам!

Несколько часов бродил я по манграм; наконец усиливающаяся темнота под листвой предупредила меня, что приближается ночь.

И тут мое внимание привлек какой-то темный предмет. Я двинулся в ту сторону. Подобравшись ближе, я разглядел нечто вроде навеса на подпорках. Очевидно, это не игра природы, но работа человеческих рук. Подойдя еще ближе, я увидел платформу на столбах из бамбука, вбитых среди корней мангров; наверху – крыша из листьев, широких листьев банана. С трех сторон платформа окружена плетеной стеной; четвертая сторона открыта, давая доступ внутрь.

Поднявшись на платформу, я обнаружил множество предметов, свидетельствующих о том, что тут живет человек, хотя самого обитателя нет дома. Между двумя столбами подвешен гамак; есть и бамбуковая кровать. С потолка свисают нитки чилийского перца, лук, связки красного подорожника; в углу корзина со сладким картофелем, и еще одна – с апельсинами, манго, черимойей, авокадо и разными другими фруктами – рог изобилия тропиков.

Снаружи с ветки свисала тушка большой ящерицы игуана, со снятой шкурой, освежеванная и готовая к насаживанию на вертел. О том, что ее можно поджарить, свидетельствовали угли на подушке из грязи в центре платформы.

Мне не нужно было строить догадки, что все это значит. Увидев эту так странно сооруженную хижину, я сразу понял, что это убежище беглого раба – дом преследуемого маруна.

И кем может быть обитатель хижины, кроме ужасного Кокодрило? Я был так уверен в этом, словно увидел человека с оспинками у очага и был приглашен воспользоваться его гостеприимством.

Вспомнив описание Гаспардо, я решил, что не хочу заводить такое знакомство. При данных обстоятельствах свидание с ним может кончиться совсем не дружественно.

Посматривая на висящую ящерицу – она так напоминала повешеннего человека с содранной кожей, – я решил ни на мгновение не задерживаться в убежище беглого раба.

Теперь у меня появилась надежда добраться до берега. Потому что, хоть день почти закончился, в тусклых сумерках я различил нечто напоминающее тропу между пучками корней. Белые пятна свидетельствовали о коре, содранной жесткими ороговевшими подошвами негра.

Я двинулся по этой тропе и прошел несколько сотен ярдов. Но тут спустилась ночь, черная, как смола, и я больше не видел никаких следов. Идти дальше означало только снова заблудиться – и, может, лишиться последней возможности на спасение. Опасаясь этого, я решил отказаться от дальнейших попыток и провести ночь в манграх, дожидаясь утра.

Чтобы устроиться поудобней, насколько позволяют обстоятельства, я выбрал место, где корни переплелись особенно плотно, и лег на это подобие решетки. Но прежде чем попытаться уснуть, предпринял дополнительную предосторожность, привязавшись поясом к ветке. Иначе я мог бы упасть в грязь и предоставить кайманам полуночную закуску.

Положение было неудобное – не говоря уже о мириадах москитов, безжалостно жаливших меня. В манграх эти надоедливые насекомые свирепствуют особенно сильно.

Но я очень устал от долгих часов карабканья по корням, от тревоги, которая не покидала меня весь день, и потому наконец заснул беспокойным сном.

Впоследствии я не мог сказать, сколько проспал. Наверно, около часа. Меня мучили страшные видения. Я видел своего хозяина дона Мариано Агуэру и его сестру, теперь почти мою невесту; она была подобна ангелу, со светящимся нимбом вокруг головы, но лицо у нее было печальное и измученное. Рядом с ней стояли два дьявола: один роскошно одетый, похожий на Люцифера; другой, рослый и черный, что-то вроде Вулкана, с кожей, обожженной искрами в кузнице Тартара. Конечно, первый был подсказан внешностью годжиро, а второй – описанием «Эль Кокодрило», данным Гаспардо. Это были главные демоны; вокруг толпилось множество их помощников. Казалось, девушке угрожает страшная опасность. Я слышал, как она кричит, зовет меня на помощь.

И чувствовал, что не могу ей помочь. Я связан по рукам и ногам и не могу пошевельнуться. Тем не менее я попытался вырваться; и это, наряду с продолжающимися криками, разбудило меня.