Так, все, перестаем психовать.

Мирослава. Ну, вот что ему не хватало?!

Мирослава была лучшей на свете женой. Которая к тому же подарила ему двух лучших на свете детей. Когда Денис думал об этом, глядя на их фото, то чувствовал, как лицо заливает жаркая волна стыда. Почему-то в памяти всплыла фраза из читанного в дни студенчества высокоморального английского романа – «когда никто не видит, как женщина краснеет, она не краснеет вовсе». При чем тут женщина и почему его память вытолкнула именно эту фразу, Денис не понял. Хотя… все элементарно. Дома никого нет, а он краснеет. Потому что прекрасно понимает, что виноват. И точно так же прекрасно понимает, что острые ощущения, которые для нее, Маргариты, были как семечки, для него так и останутся теорией, запретным плодом, как для вечного подростка. Собственно, он и не возражал. Он привык к своему спокойному миру и очень не любил выходить из «зоны комфорта». Иногда, впрочем, чтобы не зажиреть, любому человеку нужно из нее выбираться и подвергаться тому или иному стрессу. Денис верил, что для мужчины стресс, тем более такой, не губителен, а, наоборот, целителен, это все психологи подтверждают, так что с Маргаритой ему как бы повезло. Приходится это признать.

Да, Маргарита много для него делала. Сейчас она хлопотала по организации выездных пресс-конференций. Разрабатывала план, по которому Денис будет вести вебинары для молодых писателей. Все это очень важно для его карьеры и, по сути, для его семьи! «Ты хочешь сказать, что ходишь налево ради семьи?» – безжалостный внутренний голос разбил вдребезги жалкие попытки оправдаться перед самим собой.

Не сказать, что Денис был неврастеником. Но ведь и бабником он тоже никогда не являлся. А ведь казалось бы! За годы студенчества он навидался всяких соблазнов, но мужественно выстоял. А Мирослава… Она была не соблазном, а тихой гаванью. С самого первого экзамена на абитуре. Он после сочинения, и она после сочинения. Разве что он сдавал на факультет тележурналистики, а она на филфак.

Две группки абитуриентов оказались на одном речном трамвайчике – отмечали событие. Все-таки еще один из экзаменов сдан, и слава богу. Кто-то ждал результата с трепетом, кто-то, как Мишка, не парился: «Что я, совсем? Я этой ерунды могу накорябать километры!» Он был железобетонно уверен в себе, попивал темное горькое пиво. Как потом оказалось в плане экзаменов, Миша не ошибся. В плане же личного…

Милая девушка с пушистыми волосами стояла у поручней и кусала губы. Молчала, переживала, ветер шевелил волнистый завиток на ее виске. «Тургеневская барышня», – припечатал Мишка. «Какая нежная», – думал Денис.

– Я провожу барышню? – галантно пристал Мишка, когда они сошли на берег.

– Я сам провожу, – внезапно оттеснил его Вишняков, дотоле не подозревавший в себе подобную решительность. Он и сам от себя не ожидал такого… Мишка, впрочем, тоже не ожидал, но артачиться не стал, уважая чужое чувство. А то, что это чувство, а не блажь, он, как признался сам потом, почуял интуитивно. Подошел к следующей «жертве» с их же собственного с Вишняковым потока и, конечно, преуспел. Это и была Ольга, бархатная перчатка со спрятанной внутри стальной дланью. Именно такая длань, как оказалось, требовалась разгильдяю Мишке, и Мишкина свадьба оказалась первой на их курсе. Теперь Миша с Ольгой были женаты, прочно и надолго, несмотря на «подарок» в виде фривольного предмета женского гардероба. Но свою семью на прочность Денис проверять ох как не хотел!

Мира так и осталась милой тургеневской барышней. Совсем, однако, не бессловесной размазней, а офицерской дочкой – умненькой, начитанной и тоже с принципами. Скромной, воспитанной, сдержанной, всетерпящей, заботливой, внимательной… короче говоря, самым настоящим, без иронии, ангелом. Значит, что-то произошло с ним самим, с Денисом. В бочку его меда попала ложка дегтя. И эту ложку он положил в нее сам.

Вероятно, эта ложка дегтя и вылезла сейчас из его подсознания в виде грубой петли висельника…

Кстати, а почему Денис увидел именно этот эпизод?! Это ведь сцена из его собственного первого романа, «Олаф-варвар, герой поневоле». Денис сразу лихо закрутил сюжет, мешая историческую правду и вымысел, перетасовывая факты и фантазию, взбивая сумасшедший коктейль из бряцания зазубренных в боях топоров и мечей, покрытых протравленной вязью, из мифов о великих конунгах и Крещения Руси.

Шла охота за женой убитого конунга и его малолетним сыном во время их бегства в Швецию – были скитания по островам, враги и друзья, предатели и мстители, верные погибшему конунгу. Тот, кого собирались вздернуть, являлся предателем, да еще мелким, жаждущим не славы, а простой наживы. Он покрыл себя позором, и его собирались предать позорной смерти. Тодрик-Вонючка, так его звали.

«Получается, ты и есть Тодрик-Вонючка, совершивший предательство ради простой наживы», – сказал Денису его внутренний голос.

Разве измена – не предательство? Самое настоящее предательство, и даже более того. И неважно, где оно происходит, на островах в Средневековье во время дикой тотальной резни или в цивилизованной Москве двадцать первого века, на полях бескровных семейных сражений. Подобное предательство может убить семью вернее, чем какой-нибудь гонконгский вирус, хотя это уже не времена Стивы Облонского.

«Нет, стоп, – внезапно рассердился Денис на самого себя. – А при чем здесь эта шваль, охочая до презренного металла?! Какого дьявола приснился именно он?!»

Ворча, писатель пошел умываться и чистить зубы. Но голова продолжала работать. Кроме того, он еще и говорил сам с собой – это как-то упорядочивало мысли. И кофе… Нет, без кофе он по утрам не человек. Надо срочно взбодриться… Где тут был кофе? И не растворимый, к черту эту бурду. Настоящий, заварной. Крепкий, в меру сладкий. Он хорошо прочищал мозги и выгонял остатки кошмаров. Итак…

Разве он, Денис, наживается на ком-то? Разве он не работает до полного опустошения, выплескивая на страницы свои юношеские фантазии о скандинавских боях? И разве они не превращаются потом в умопомрачительные приключения, которыми зачитываются люди?! Не зачитывались бы, не ушла б его первая книжечка с прилавков меньше чем через десять дней, не разлетелись бы по Москве столь стремительно две тысячи экземпляров. Две тысячи – тираж, скажем, недостаточный для безбедного существования, но для начинающего писателя с никому не известным именем вполне себе приличный. Вторая книжка, «Олаф несокрушимый», была о зубодробительных боях и любовных победах. Признаться, описывая сексуальные похождения неистового варвара, Денис не только вовсю пользовался, как прототипом, похождениями друга Мишки (вот тот был неутомим на этом фронте!), но и частенько вспоминал Маргариту… Кстати, тираж уже пять тысяч, да отчисления, да… семья уже могла себе позволить отдать наконец родителям долги, добить все кредиты… кстати, третью книгу можно так и назвать – «Олаф неистовый»…

Денис допил кофе, вымыл чашку, прошелся по кухне, раздумывая.

И третий голос вдруг раздался внутри его, странный и тревожащий, неизвестно кому принадлежащий, но смутно знакомый: «А как насчет мистического стечения обстоятельств, а? Ты же писатель, должен в такое верить и прислушиваться на будущее. Кто тебе обеспечил твой первый тираж? Вспомни! И подумай, кому все-таки принести за это хвалу и благодарность. Хорошо подумай…»

Денису стало совсем неуютно, и его рука сама потянулась к мобильному. Несколько секунд Денис смотрел на телефон, не набирая номера. Все же уже несколько дней они не виделись с Мирославой, Ванюхой и Катюшкой, последний раз Денис звонил жене только вчера утром. А к вечеру… вот сейчас лучше не углубляться, что было к вечеру. И ночью.

Телефон вдруг зазвонил в руке, Денис даже вздрогнул.

– Денис, лапушка, перечитай, дорогой, новый кусок, который ты недавно сделал, – раздался голос Маргариты. – Тут несостыковочка небольшая. Мелочь, конечно, но нужно подумать и исправить, а то потом поползет дальше, а перед этим еще и редактор нервы помотает. Лучше в зародыше проблемку придушить, хорошо?