Этот — был моим.

Тогда, схватив куртку, нацепив сапоги, прямо в домашних серых штанах с начесом я отправилась в магазин.

— Привет, — сказал продавец, — что-то забыли?

— Да, мне нужно вон то вино…

— Эм, я не могу продать, — расстроено сказал продавец.

— Да брось, — ответила я, — ты знаешь, что мне больше восемнадцати…

— Не в этом дело, — продавец показал глазами на бумажку, на которую я никогда не обращала внимания.

«По указу от такого-то, после такого-то часа алкогольную продукцию не продавать».

Даже какой-то дурацкий указ был против меня! Я живу в восемнадцатиметровой квартире с видом на котлованы, хожу десять остановок в день, у меня три работы, и порой я сплю не больше трех часов в день, у меня не было секса очень давно, парень, который мне нравился, оказался не просто любителям больших сисек, он оказался геем, и я даже не могу выпить этот экстракт в тетра-паке, который отчего-то именуется вином, когда как от него реально сводит зубы, настолько мерзок этот вкус.

Я просто стояла и плакала, пока не развернулась, чтобы пойти домой и может быть даже прыгнуть из окна, потому что жизнь несправедлива, особенно в такие дни.

— Эй, — услышала я бархатное, — мы можем что-нибудь придумать.

— Что? — мне было все равно, что глаза у меня красные, штаны домашние, а на голове невразумительное гнездо, какое это имеет значение, если продавец гей, а я просто хочу выпить. Можете обвинить меня в алкоголизме.

— Мы можем выпить тут, хочешь? — бархатное.

— Аха, — всхлипнула я. У меня не было опыта распития спиртных напитков с ночными продавцами — геями, но думаю, в целом, это не особо отличается от любого другого компаньона.

Продавец протянул мне стул, усадил меня на него, надавив на плечи, потом принес вино, не в тетра-паке, одноразовые стаканчики и даже закуску с салфетками. «Все же геи знают толк в культуре пития», — отметила я.

— Думаю, ты не будешь ничего иметь против этого вина?

— Нет, — буркнула я. Не дожидаясь тоста или что там делают геи перед тем, как выпить, выпила все, что было в стаканчике.

Продавец никак не прокомментировал мою прыть.

— Что случилось? — спросил бархатный.

— Все нормально.

— Поэтому молодая девушка в домашней одежде пьет в малознакомой компании в час ночи?… Так что случилось?

И я начала с главного!

— Меня зовут Вася.

— Что, прости?

— Вася. Василина, на самом деле, но все называют Вааася, даже мои студенты.

— Ну, я был твоим студентом, помнишь, и я не называл тебя Васей.

— Правда?

— Правда, — еще более бархатно. — Знаешь, очень сложно дать имя ребенку, чтобы он потом был доволен…

Потом я пожаловалась, что верхняя коробка из икеи постоянно падает, особенно ночью, и часто попадает мне по голове, на пять остановок, на то, что я хочу домой к маме, в конце концов, на то, что сегодня ощущаю себя такой жуткой неудачницей… А гей-продавец-аппетитная-задница слушал меня, подливал мне вино и пододвигал свой стул ближе ко мне, от того, что я говорила тихо, по большей части, конечно же.

Все это время в магазинчике играла музыка, там всегда играет музыка, и в какой-то момент, когда началась моя любимая песня, я по привычке, закрыв глаза, стала подпевать.

— Давно танцевала? — спросил продавец.

— Давно, — вздохнула я. На самом деле, мне очень хотелось танцевать, а когда я настолько пьяна, мне танцевать хочется даже больше, чем иным частям моего тела ощутить нечто.

— Я тоже, — сказал продавец и протянул руку.

На мое недоумение:

— Давай потанцуем, просто танец.

«Я никогда до этого не танцевала с геем, но думаю, это не должно сильно отличаться, технически», — подумала я, в то время, как протягивала руку и вставала со стула.

Продавец притянул меня за поясницу к себе, одна его рука обхватывала мою талию, другая прошлась по спине и остановилась на шее, поигрывая краем волос, что было очень странно для гея, но невероятно приятно для меня.

— Эй, — бархатный шепот, — расслабься, это просто танец.

И я расслабилась, на самом деле. Мне было очень хорошо в коконе из рук продавца, мне было тепло, уютно, по моему телу разбегались мурашки, как раз от тех мест, где его руки соприкасались с моим телом, и я чувствовала его дыхание, которое становилось все более интенсивное, я чувствовала, что его руки становились жестче и сильнее прижимали меня к телу продавца. В свою очередь, я практически вжалась в него…пока мои руки поглаживали спину и шею продавца.

— Пожалуйста, я бы очень хотел поцеловать тебя, — услышала я.

— Ты разве не гей? — ответила я, сильнее вдавив себя в тело предполагаемого гея.

— Определенно нет, — услышала я у уха, следом за поцелуем вдоль моей шеи, — пожалуйста? — в тот момент, когда наши губы уже изучали друг друга, причем его были более мягкие, они забирали в свой плен сначала мою нижнюю губу, проведя по ней языком, потом верхнюю, потом, когда наши языки встретились, клянусь, свет померк у меня перед глазами. До этого момента я была уверена, что это не более, чем форма речи, красивая и довольно распространенная, но нет — свет действительно померк, как и звук.

Последнее, что я слышала — свой собственный стон, когда вобрала его язык в себя практически целиком. Открыв глаза, я поняла, что мы уже не танцуем, а я сижу на деревянном прилавке, обхватив ногами продавца, а одна его рука находились под моей футболкой, тогда как другая крепко прижимала мой затылок, пока наши языки выделывали какие-то невероятные штуки, пытаясь сдать сразу на первый взрослый разряд по художественной гимнастике. Я сильней впечатала себя в продавца, понимая, какое именно место больше всего нуждается в стимуляции, пока не услышала:

— Пожалуйста, Василина, нам надо остановиться.

— Почему? — недоумевала я.

— Боже… мы в общественном месте… и это… в общем… давай остановимся, — в то время, как его руки все еще гладили и гладили меня, а наши дыхания смешивались в коктейль особой крепости, похоже намного крепче, чем вино, которое мы пили до этого.

Этот вечер закончился тем, что продавец проводил меня до квартиры, закрыв магазин, поцеловал еще раз у лифта, уже не так страстно, как я бы хотела, и на прощание я спросила:

— А как тебя зовут?

— Егор, — подмигивая, сказал бархатный голос.

Так у моей мечты на целую ночь появилось имя. До утра.

Утром, а сегодня мне нужно было выйти раньше обычного, я стояла у дверей лифта, когда увидела маленькую девочку рядом со мной. Было довольно странно, что девочка её возраста была одна. Впрочем, точно определить возраст ребенка я не могла, ей было примерно от двух лет до семи, ну… у неё не было с собой портфеля, так что она точно не была школьницей. Определиться с полом было легче, вряд ли мальчика стали бы одевать в красную куртку с рюшами по краю рукавов и сапожки с бабочками. Девочка стояла и недовольно поглядывала на меня, я, в свою очередь — на неё, прикидывая, что же мне теперь делать, ведь если ребенок потерялся, значит нужно что-то делать, я имею ввиду? Может надо обратиться в полицию или органы опеки и попечительства, наверное, есть такие органы… я по телевизору видела. Как услышала бархатное.

— Ваааася, не заходи в лифт.

В этот момент я попала в кадры замедленной кинопленки, потому что прямо на меня двигались горчичные ботинки, следом за ботинками вышли самые длинные ноги, которые я когда-либо видела, клянусь, сама Наоми Кэмпбел умерла бы от зависти, глядя на эти ноги, которые начинались сразу под краем малюсенького халатика, который формально, только формально, прикрывал задницу обладательницы этих ног. Если взять два моих роста — получатся такие ноги! Одно это уже достаточно печально.

Ноги дошли до остановившихся горчичных ботинок из верблюжьей кожи, подставили щеку под поцелуй, предварительно картинно надув её, потом взлохматили волосы ночного продавца и продефилировали в квартиру, потому что такие ноги не ходят, такие ноги дефилируют. Серые глаза остановились рядом со мной и молча смотрели на меня, пока я смотрела на ботинки, иногда на его, иногда на свои, пока не приехал лифт, и мы втроем не зашли в него.