– Аристократ хренов… – бормочу я вполголоса, старательно игнорируя мутные непонятки.

Кот у меня брезгливый – дважды в грязный лоток не ходит. Страдает, орет, но обычно терпит.

– Твою же мать… – воды в унитазе нет, финский фаянс покрыт ржавыми разводами.

То ли высохла, то ли кот выхлебал. Ну да – аристократ аристократом, но жить захочешь – еще не так раскорячишься.

Бачок также оказался пустым. Однако взбунтовавшийся кишечник вновь стегает меня болью, отключая сознание и на минуту превращая в животное, спешно избавляющееся от яда. Меня рвет черной желчью, слезы заливают глаза, из носа лениво струится густая кровь.

Как ни странно – после аварийной чистки мне реально полегчало. Голова прояснилась, дрожь ушла, руки вновь обрели силу. Решив наполнить туалетный бачок, я с удивительной легкостью сворачиваю головы вздувшимся баклажкам с забродившим квасом.

Тело действительно изменилось. Подкожного жира почти не осталось. Мышцы уплотнились, просев в объеме, но заметно прибавив в твердости.

Вновь забив на непонятки, я обтираю лицо, оторвав от разлохмаченного рулона длинный кусок туалетной бумаги. Совком сгребаю кошачье добро, меняю наполнитель в лотке. Ратник нависает над душой, внимательно контролируя процесс и поощрительно тыкаясь в ноги.

Отодвинув наполненный ящик в угол, отряхиваю ладони и делаю приглашающий жест:

– Прошу!

Кот прыжком влетает в лоток, в три гребка выкапывает котлован, пристраивается сверху в позе лотоса и счастливо выпучивает глаза.

Подмигиваю:

– Почти как оргазм, да?

Оставляю задумчивого кота в одиночестве, спешу в нашу с сеструхой комнату. Да, живем мы не по-барски, да и не по стандартам ювенальной юстиции – у взрослых разнополых детей одна комната на двоих. Но я не жалуюсь – в тесноте, да не в обиде.

Внутри – ожидаемо пусто, и даже без разрухи – Ратник сюда не добрался, круглая дверная ручка не поддалась кошачьим усилиям.

Скидываю серое от грязи нижнее белье, вновь тщательно обтираюсь найденными у сестры влажными салфетками. Перебираю заботливо выглаженное мамой белье – руки предательски дрожат. Мама, Варя… Стискиваю зубы, загоняя тревогу в дальний угол сознания. Рутинные действия занимают мозг и успокаивают, отгоняя панику и спасая от притаившегося безумия.

С облегченным вздохом переодеваюсь в чистое. Начинаю понимать Ратника. Грязь реально давила.

Отыскав в рюкзаке внешний аккумулятор, ставлю на зарядку телефон. И только после этого, решительно выдохнув, раздвигаю шторы и выхожу на балкон.

Первое, что бросается в глаза – диссонанс чистейшего воздуха и десятков дымных столбов по всему горизонту. Город вяло горит, пытаясь дотянуться до небес серыми шевелящимися клубами. В доме напротив – верхняя пара этажей чернеет закопченными провалами окон. На стихийной парковке во дворе – тлеет остов изуродованного внедорожника. И будь я проклят, если на водительском месте не сидит скорчившаяся почерневшая фигура! Или это игра теней? Надеюсь…

Машин на дороге нет, по крайней мере – на ходу. А вот вдоль обочин, на газоне, тротуаре, бамперами в стенах и витринах – хоть отбавляй. Распахнутые двери, вывороченные тряпки, сработавшие подушки безопасности, крошево битого стекла…

Что тут, черт побери, случилось?!

Вновь, захлебываясь, пророкотал автомат. В небо, где-то в районе отдела полиции, ушла длинная очередь трассеров. Да что там творится? Развлекаются? Подают сигналы о помощи? Для этого есть телефоны, рации, ракетницы, сигнальные дымы, в конце-то концов!

Быстро приближаясь, донесся рев автомобильного движка. Из-за поворота с жутким заносом, вылетел красный пижонский спорткар. Сверкающий серебром мустанг на радиаторе, затонированные в ноль стекла. Гремящая на сотню децибел музыка рвет тишину, раскаленные шины пятнают асфальт. Пара секунд, и машина скрылась за перекрестком, бортанув на прощанье завалившийся на обочину микроавтобус.

Резвится золотая молодежь? Да откуда ей взяться в рабочих окраинах Москвы?

Оторванное зеркало еще кувыркалось на дороге, как мое внимание привлекла новая картина. В поле зрения появился ребенок. Чумазая девочка лет пяти, одетая лишь в грязную майку и с замурзанной мягкой игрушкой в руках. Босые, сбитые в кровь ноги мелко семенили по плитке. Беззвучно шевелящиеся губы успокаивающе убалтывали плюшевого зайца.

Я окаменел. Такого просто не может и не имеет права быть! Никогда и ни под каким предлогом! Это же современная столица, а не Сайгон времен американской оккупации.

Побелевшие от напряжения пальцы с силой вцепились в бортик балкона.

Из разгромленной витрины «Пятерочки» выглянуло чье-то лицо. Осмотревшись, наблюдатель дал отмашку куда-то вовнутрь зала, и из магазина рванулаcь цепочка подростков с набитыми до краев тележками. Сверкали яркими красками узнаваемые упаковки – чипсы, шоколадки, толстые пузыри газировки и матовые бутыли с пивом.

С трудом отпустив перила балкона, я пару раз с хрустом сжал кулаки, избавляясь от судороги и возвращая пальцам чувствительность. Больно… Отрезвляюще…

Шум на улице вновь заставил перевести взгляд.

Суетящиеся внизу ребята действовали на удивление слаженно.

Боковое охранение из парней постарше. На вид – чуть младше меня, лет четырнадцать-пятнадцать. Однотипно одеты в свободные спортивные костюмы. На шеях и запястьях – густое месиво из сверкающих золотом цепочек. Ганста-стайл…

Руки, в тактических перчатках с обрезанными пальцами, уверенно сжимают тяжелые биты. Оружие доработано по заветам «Безумного Макса» – в дерево вбиты гвозди-двухсотки, заботливо заточенные с недетским старанием.

В грузчиках пацанва поменьше, одетая куда более разнообразно, но также кричаще дорого и бестолково.

Одинаковые стрижки и направление движения выдавали в банде обитателей 58-го детского дома – застарелой боли всего района.

Одну из тележек волокла приметная девушка, облаченная в строгое, но дорогущее «милитари» с пижонским золотым орлом «Aeronautica Militare». На ногах – ботинки с высокой шнуровкой. Широкий офицерский пояс перетягивает тонкую талию. И только пышный хвост розовых волос выбивается из образа. Постап аниме…

Заметив бредущего в никуда ребенка, девушка вывалилась из колонны и, проигнорировав окрик встревоженного наблюдателя, подкатила к малышке. Заступив ей дорогу, бросила тележку и присела на корточки рядом с девочкой. Заглядывая в глаза, торопливо заговорила, что-то спрашивая и придерживая за руку. Не дождавшись ответа, растерянно замолчала, закусив губу, а затем вскочила и попыталась вручить ребенку горсть шоколадок.

Однако плюшевый заяц оказался ценней – блестящие обертки рассыпались по асфальту, а малышка лишь крепче вцепилась в игрушку.

Острота собственного зрения удивляла и настораживала. Вообще-то я на двадцать четвертом этаже, а до супермаркета – сотня метров по прямой. Но стоит лишь присмотреться, и глаза начинают зумить лица не хуже двукратного коллиматорного прицела. Вот за что мне эта напасть?

Одергиваемая все более раздраженными окриками, розоволосая беспомощно огляделась. Вдалеке раздался гул приближающегося автомобиля. Детдомовцы засуетились, резко ускоряясь и один за другим исчезая в проходе между домами.

Прикрывавший отход бритоголовый старшак, не по сезону одетый в черную кожаную косуху, властно и зло окрикнул отставшую. В его руке появился пистолет, затвор хищно лязгнул сталью. Направив оружие на дорогу, откуда вот-вот должен был показаться автомобиль, парень вновь рявкнул на девушку.

Та, наконец, решилась. Оттолкнув тележку, схватила ребенка в охапку и бросилась через дорогу, вслед за ушедшей колонной. Разъяренный мат бритоголового расслышал даже я. Не раздумывая, он влепил девушке тяжелую пощечину. Ее голова дернулась, хвост розовых волос хлестнул по лицу удерживаемую на руках девочку.

– Ты что творишь, урод! – рявкнул я, наваливаясь на бортик балкона и в бессильной угрозе занося для удара кулак.

Был бы рядом – всех бы на одних рефлексах!