Распределительный барабан Борис Порфирьевич сделал, как вместе с инженерами и рабочими цеха сделал и многое другое. Например, аппарат для маркировки бирок. Тринадцать женщин с помощью насечек и молотка день и ночь выбивали бирки, чтобы бунт проволоки шел к потребителю с полной технической характеристикой. На каждую бирку надо нанести 25 цифр. Бирка маленькая, напряжение всю смену большое, молоток бьет по пальцам без пощады. Пальцы у женщин были сплошь избиты. Бурдов не мог их видеть без жалости и стыда. Оттого и занялся конструированием аппарата. Сделал.

Селекторное закончилось, и Бурдов предложил пойти в цех. Но я уже понял, что сидеть лучше, чем ходить, и завел разговор, не требующий передвижений по цеху, полному горячего металла.

— Почему «гришка»? — спрашиваю Бориса Порфирьевича.

— А почему «самолет»? — отвечает он и, видя, что я вновь ничего не понимаю, делает успокоительный знак рукой. — Сейчас я свой пасьянс разложу, есть на что посмотреть.

Он достал большую коробку, из нее — кипу широкоформатных фотографий и разложил их на столе. Теперь стало ясно, как много в цехе механизировано — почти весь производственный процесс, не случайно проектная мощность станов перекрыта в три раза. Но так и не стало ясно, почему же обводной аппарат — «гришка», а приспособление для транспортировки горячих бунтов проволоки — «самолет».

— А кто его знает? — удивленно пожал широкими плечами Бурдов и засмеялся негромко, довольно, будто над милыми забавами своего дитяти. — Верите ли, до сих пор пишут в вахтенном журнале — застревание на «гришке». И всем все понятно.

— Все та же Магнитка, — сдержанно восхищаюсь я. — И в то же время уже не та.

Бурдов не понял вначале моего восклицания: как это, мол, не та?! Магнитка — всегда Магнитка.

В этакий просак я попал уже второй раз за первый же день пребывания на комбинате. Точно так же реагировал на мое аналогичное замечание технолог из доменного цеха Владимир Александрович Домнин, полная противоположность Бурдову внешне — высокий, худой, оттого чуть сутулящийся. И по характеру противоположный — резкий в суждениях и проявлениях эмоций. Присутствующему при разговоре заместителю секретаря цехового партбюро Михаилу Васильевичу Яхонтову даже пришлось успокаивать Домнина. И я понял, что истинный магнитогорец превыше всего ставит непреходящую честь и славу своего завода, города, коллектива. И это роднит людей столь несхожих, сплачивает их в единый коллектив, становится той силой, которая вот уже полвека творит чудеса.

Домнин, поняв мою искренность и заинтересованность в делах магнитогорцев, расцвел улыбкой, его глубокие темные глаза засверкали, он забегал из кабинета в кабинет и принялся документально подтверждать, что на комбинате и, в частности, в доменном цехе сделано очень многое, чтобы Магнитка высоко несла свой вымпел флагмана отечественной металлургии. Здесь самый лучший в Союзе коэффициент использования полезного объема печи.

— Поклониться надо нашим предшественникам! — истово восклицает Домнин и обращается к Яхонтову: — Помнишь Василия Васильевича Коннова?

Они принимаются вспоминать этого известного на Урале мастера огненного дела. Его стараниями была поднята температура горячего дутья с 800 градусов, на которой десятилетия держали домны, до 1250. Одновременно пришлось решить массу проблем: реконструировали воздухонагреватели, заменили сопла на более стойкие, обновили весь тракт горячего дутья. Но и сами мои собеседники, я знал, не лыком шиты. Домнин много сил отдал решению сложнейшей для доменщиков проблемы усреднения шихты. Яхонтов занимался и занимается до сих пор решением такой не менее важной задачи, как повышение стойкости огнеупоров.

Но проблем в доменном цехе больше, чем хотелось бы. Они окружают доменщиков на каждом шагу, по всей технологической цепочке производства чугуна, от подготовки шихты до выпуска металла из печи и транспортировки его на следующий передел. Сегодня доменный цех Магнитки проплавляет до 60 тысяч тонн железорудного сырья ежесуточно. Составы с компонентами будущей плавки идут один за другим. Бункерная эстакада была рассчитана всего на четыре печи — теперь их десять. Рудного двора цех не имеет вовсе. Цеху нужен еще один железнодорожный путь. Без решения этих проблем трудно говорить о своевременной и высококачественной подготовке шихты, режимной, а не форсированной загрузке печей.

Конечно, доменщики многое делают, чтобы не стоять на месте. Не случайно уже сейчас проектная мощность домен перекрыта в 2,5 раза. Но, по мнению Домнина, ее можно поднять и еще, если дать печам больше кислорода.

— Такие проблемы можно перечислять и перечислять, — добавляет Домнин. — Чугуновозные и шлаковые ковши, эстакада для обработки шлаков, разливочные машины… Да чего там говорить! На энтузиазме работает Магнитка, на высоком сознании людей. Думаете, деньги имеют решающее значение? Отнюдь. Сейчас 300 рублей, заработок горнового, не такая уж редкость и для других профессий вне комбината. У шофера автобуса, например.

Домнин и Яхонтов рассказывают, что на каждой печи есть свои творческие группы, которые имеют хорошие замыслы по модернизации агрегатов, интенсификации производственных процессов, увеличению производительности труда. Но печи старые, они стоят скученно, свободных промплощадок нет. Развернуть тыловое хозяйство негде. Модернизировать оборудование, тем более внедрить новое, как правило, не позволяют устаревшие конструкции самих доменных печей. А потому условия труда оставляют желать лучшего, рост производительности труда сдерживается.

Домнин рассказывает о своем посещении более молодых доменных цехов страны. Как далеко шагнула там отечественная металлургия. И как отстали от них те предприятия, которые вынесли на себе всю тяжесть самых неотложных нужд страны, но так и не имели возможности передохнуть на марше. Домнин мечтает увидеть обновленным свой цех. Принципиально обновленным. Он с завистью рассказывает о доменном цехе липецкой Магнитки.

— Хотели бы вы там работать? — спрашиваю Домнина.

— Хотел бы иметь такой цех здесь. Магнитка заслужила. Но покидать ее не собираюсь.

Тут я вернусь к Бурдову, ибо он тоже мечтает не о том, чтобы работать где-то в уже сложившихся отличных условиях. Его правило: не искать, где лучше, а делать лучше вокруг себя. Он хочет работать в Магнитке и только в Магнитке, но в современных условиях. Он многое для этого делает, но не в его силах вырваться из плена негативных обстоятельств.

— Не за счет энтузиазма надо повышать производительность труда и выпуск продукции, — считает Борис Порфирьевич, — а за счет модернизации. Новые цехи комбината прекрасны, а старые практически исчерпали все возможности модернизации. Не вписывается у нас новое оборудование. А на старом как дальше работать, если оно из тридцатых годов?

Да что там из тридцатых?! На комбинате есть стан, работающий аж на паровой машине, ему без малого век. Он свое дело сделал, когда-то катал броню для танков. Но не пора ли дедушке на почетную пенсию?

Вот с этой кучей животрепещущих вопросов я и заявился поздним вечером в кабинет заместителя главного инженера комбината Михаила Григорьевича Тихановского.

— Я бы мог вам сказать, что вы опоздали со своими вопросами, как минимум, на шесть лет, — отвечает Михаил Григорьевич. — Но все же сегодня я так не скажу. Хотя и принято решение о полной реконструкции комбината, хотя составлено уже не только технико-экономическое обоснование реконструкции, но и ее технический проект, все же вопросы технического состояния Магнитки актуальны сегодня, как никогда. Ибо от принятия решения до его воплощения — дистанция огромного размера.

В краткой словесной прогулке по комбинату Тихановский обрисовал полную картину технического состояния предприятия.

Ежегодно в модернизацию оборудования цехов комбината вкладываются десятки миллионов рублей. Поворотным моментом для предприятия было внедрение технологического кислорода в плавильном производстве, реконструкция мартеновских печей в двухванные агрегаты, реконструкция многих прокатных станов. Но все это было не более как паллиатив. Повышается производительность труда? Безусловно. Растет производство металла? Да. Эффективность капиталовложений самая высокая в отрасли. Чистый доход приближается к миллиарду рублей в год. Но все же не решен главный вопрос: интенсификация живого труда продолжает оставаться чрезвычайно высокой. Большая часть основных фондов, прослуживших 40 лет, устарела не только морально, но и физически, в прямом смысле слова. Аглофабрики и коксовые батареи изжили себя еще вчера. Доменное производство слабо тылами. А производить 16 миллионов тонн стали на одной промплощадке — где это видано! Мировая практика такого прецедента не имеет. На комбинате нет ни одного прокатного стана, отвечающего требованиям сегодняшнего дня. Дать качественный прокат на них практически невозможно.