– Ложись, родимая, отдыхай.

– Ну, а как твой лабр? – спрашивает Митька (это он обо мне).

– О-о-о! – радостно восклицает старик. – Золото, не собака.

Представляете, каково мне такое слышать? Да от таких слов даже польку-бабочку хочется танцевать. Но я мысленно улыбаюсь и благодарю старика за столь высокую оценку моей работы.

Вот признайтесь, вы с первых строк моего повествования подумываете о том, что имя моей подопечной связано каким-то образом с Японией, ну, там с этой атомной электростанцией, с цунами, страшным наводнением и так далее. Верно? Придется вас разочаровать. Никакого отношения и даже намека наша Фукусима к японской не имеет. Но история появления на свет такого необычного имени очень интересная, я бы сказал, совсем необычная.

Мир еще и слыхом не слыхивал ничего о японской Фукусиме, а наша героиня уже совершала подвиги. Началось все с того, что отец Владимира Петровича приобрел щенка немецкой овчарки. Впрочем, слово «приобрел», наверное, в этом случае не совсем верное.

Ладно, давайте обо всем по порядку. Жил старик – а ему в ту пору было уже за семьдесят – в Подмосковье в частном доме. Однажды, совершая прогулку, Петр Иванович услышал странный писк. Остановился, прислушался и вдруг видит, сосед Гришка направляется с каким-то свертком и ведром к реке. Писк раздавался как раз из свертка.

– Ты кого там, сосед, арестовал? – спрашивает Петр Иванович и кивает на сверток.

– Здорово, Иваныч, – кивнул сосед. – Да вот зараза моя умудрилась спрятать в дровянике щенка, фук бы его побрал. Остальных еще слепыми потопил, а этот вот выжил, сволочь. Хитрющая у меня собака – родила и спрятала.

– Стой, – замахал руками Петр Иванович, – так ты что, это… топить его идешь?

– Ну да! – кивнул сосед. – А что мне, солить их, что ли? Собака-то у меня еще молодая, недавно пять лет исполнилось. Жрет, как слон. И этот сейчас, не заметишь, вымахает. Чем их кормить?

Старик подошел к соседу, протянул руки к свертку и тихо сказал:

– Ну-ка, дай взгляну на него.

– Ой, Иваныч, – сосед отстранил руки старика, – иди уже своей дорогой, не трави ты мне душу. Думаешь, я живодер? Ты думаешь, мне так просто? Самому тошно…

– Дай, говорю, – перебив, настойчиво потребовал старик.

Сосед присел на корточки и развернул сверток. Оттуда вылезла смешная щенячья голова, пленник зажмурился. Спустя некоторое время он приоткрыл один глаз и громко тявкнул.

– Фук бы тебя побрал, – вздрогнул сосед, – чего орешь?

– Упрекает он тебя, – рассмеялся Петр Иванович, – понимает все. Иди ко мне, иди, не бойся, – поманил старик щенка.

– Да дикий он, Иваныч, он людей-то еще не видел, говорю же, в дровянике прятался. Я его еле поймал. Само с гулькин нос, а кидается…

Неожиданно щенок выскочил из своих пеленок, подбежал к старику, спрятался за его ногу и, взглянув из засады на соседа, снова громко тявкнул.

– Тудыть твою мать, – рассмеялся сосед. – Ты посмотри на этого героя!

Петр Иванович наклонился и поднял щенка с земли. К удивлению соседа, овчаренок не сопротивлялся, не визжал, не брыкался. Старик поднес щенка к лицу, и тот смело лизнул его в нос.

Вы, наверное, уже догадались, что произошло дальше. Ну, конечно, Петр Иванович отменил утопление, а Фук перебрался к нему в дом. Кличку щенок получил из-за привычки соседа.

Отвлекусь на минутку, поясню, откуда у Гришки взялась эта привычка. Это тоже весьма интересно. Раньше он говорил «черт бы его побрал», или «черт побери», или что-то вроде того. Словом, любил всякие чертячьи интерпретации. И вот однажды они с друзьями отправились в лес за грибами. Вроде и лесок небольшой, а каким-то образом Григорий отстал от всех и заблудился. Сначала и значения не придал, думал, сейчас вот-вот и выйдет на дорогу, да не тут-то было. Но к вечеру испугался не на шутку. Слышит, как машины гудят, а выйти на дорогу не может, хоть тресни. Так до самой ночи и плутал по лесу. Чтобы под дикого зверя не попасть, залез на дерево и давай кричать что есть мочи. Кричал-кричал, бесполезно. Пришлось спать на дереве. Утром все то же самое. Кажется, вот еще двести-триста метров и – дорога. Ан нет, вокруг лес да лес.

Правда, все обошлось – нашли незадачливого грибника, а старушка соседка пояснила Григорию, что это его черт по лесу водил и хотел погубить.

– Чего это он других не тронул, а ко мне прицепился? – возмутился Гришка.

– А сколько раз я тебе говорила, – старушка подняла указательный палец вверх, – не произноси ты это поганое слово. А коли уж вырвалось, перекрестись три раза. А ты что ни слово, то «черт» да «черт», вот он и полюбил тебя, чертяка. – Соседка, испуганно озираясь по сторонам, перекрестилась три раза и добавила: – Да ну тебя. Из-за тебя еще и сама на себя беды накликаешь.

Григорий, как заядлый любитель шашек, с тех пор слово «черт» заменил на «фук». А затем его «фук» перешел и на кличку спасенного щенка.

Но чую, вопросы у вас все равно остались. Да я бы и сам продолжил расспрашивать, если бы не знал – дескать, с «фуком» мы разобрались, но при чем тут японская Фукусима? Повторюсь: никакой тут Японией и не пахнет, все русское, но вот так получилось. Слушаем дальше.

Фук носился по двору как угорелый, тявкал, кувыркался, хватал хозяина за штанины, грыз деревянный порог, нападал на кота. После его трапезы старику каждый раз приходилось заново убирать крыльцо, поскольку неугомонный новый жилец умудрялся испачкать своими собачьими деликатесами даже дверную ручку.

«Ты не собака вовсе, – ворчал старик, – а какой-то поросенок, неужели нельзя аккуратно поесть и попить. Впервые вижу такую собаку…»

А Фук, словно нарочно, разгонялся и со всего маху плюхался в миску с водой.

– Ах ты, негодяй, – возмущался Петр Иванович, – вот пойду сейчас и отдам тебя Гришке. Он тебя быстро научит плавать.

Овчаренок после таких слов подбегал к старику и дерзко нападал на его ногу.

– А-а-а-а! Испугался? – смеялся старик. – То-то! Смотри мне. – Он брал его на руки и шел в сад. Там старик усаживался в самодельное кресло и гладил своего воспитанника, а Фук засыпал у него на руках. Петр Иванович никогда не будил своего юного друга, всегда ждал, когда тот сам проснется. Фук перед просыпанием открывал, как и в первое знакомство, один глаз, оценивал обстановку и только после этого с визгом прыгал на землю и начинал охотиться за всем, что попадалось ему на глаза. Кот все больше и больше времени проводил на яблоне – так, на всякий случай. Хотя они очень быстро подружились с Фуком.

Через некоторое время к старику приехал сын, нынешний мой подопечный. В то время, разумеется, обо мне тут никто и не слышал. Владимир Петрович работал спасателем, часто посещать родителя не мог, но при первой же возможности приезжал к нему в гости.

– Батя, да какой же это Фук? – удивился сын. – Это же девочка.

– Серьезно? – рассмеялся отец. – Кто их разберет. Маленький он… она… еще. Вот те раз. А как же теперь его… ее называть?

– Ой, велика проблема! Да как называл, так и называй.

– Так-то оно так, – согласился старик, – но неудобно… Девочка, а имя кобелиное. Вырастет, а…

– Ты ее замуж собрался выдавать? – обнял сын отца. – Есть идея. Называй ее теперь Фуку.

– А это что еще такое? – удивился старик.

– Да бог его знает, – развел руками сын. – По-моему, и город такой есть, и цветок. А в России даже поэма с таким названием есть, написал поэт Евгений Евтушенко. Батя, ну какая тебе разница. Все-таки «Фуку» звучит по-женски. Не находишь?

– Согласен, – закивал Петр Иванович. – «Фуку» выглядит нежнее.

Таким образом наш «потенциальный утопленник» сначала стал Фуком, потом неожиданно превратился в Фуку, но…

Но ведь есть вторая половина имени. И вы справедливо спрашиваете: она-то откуда взялась? Любопытно? Да-да! Меня эта история тоже поразила. Владимир Петрович собирался погостить у отца подольше, но в первую же ночь его вызвали на службу и отправили в длительную командировку, куда-то очень-очень далеко. То ли в Африку, то ли в Австралию, точно не могу сказать. Вот такая у него была работа. Сегодня кого-то спасает в Подмосковье, а назавтра уже мог оказаться у черта… Ой-ой-ой, мне тоже нужно быть аккуратнее с этими словечками, а то еще, не ровен час, возьмется и за меня чертяка! Лучше скажу так: а назавтра мог оказаться там, где Макар телят не пас.