— Свободу узникам первых лет перестройки!
— Нечего ждать милости от Америки, взять у нее самим — вот наша задача!
К Лешке с трудом протиснулся Леонид Ильич:
— Тебе, как застрельщику митинга, речь сказать надо. Только кратко, четко, как на партсобрании.
Лешка пошире распахнул окошко, откашлялся и крикнул:
— Куньке — по морде!!
Толпа радостно заревела, кто-то захлопал в ладоши. Моментально внизу вспыхнуло несколько потасовок. Кто-то думал, что Куньку бьют. Кого били — думал, что ошибка вышла. Хорошо, ОМОН подоспел, и справедливость восторжествовала. Но Леньки все продолжали прибывать. В конце концов началась всеобщая потасовка. Не то член Государственной думы назвал известного киноартиста шутом, не то наоборот. Нюрка с подбитым глазом и двумя оставшимися талонами пробралась к Лешке:
— Куньку в реанимацию увезли. К тебе сюда пробираются мои бывшие мужья. Все трезвые и злые. Их всех родственников арестовали. Бить тебя будут. Быстро кончай все это!Нюрка протянула талон Лешке.
— Что говорить-то? Загадывать-то что, а? — Нюрка в ответ только завизжала. Кто-то тяжелый рухнул прямо на нее. Лешка плюнул и порвал второй талон:
— Пусть все будет как на заседании Государственной думы! — и опять Лешке померещилось, что перед ним в угарном мареве качнулось испуганная морда черта, который показал два пальца и вроде бы сказал «Два!» И пропал. А, может, и померещилось все это. Черт его знает.
Драка в квартире разгорелась с новой силой. Внизу, под окнами, уже не дрались, а только с интересом смотрели наверх. Вскоре подъехали длинные черные машины и к Лешке в квартиру стали подниматься крупные политические деятели. Драка стихла. Заседание думы открыл Леонид Ильич:
— Товарищи! Я первый раз веду заседание, правил ваших еще не знаю, но, думаю, мы сработаемся. Сегодня у нас — мне тут товарищи подсказывают — на повестке дня очень важный вопрос: что нам делать с Кунькой, Нюркой и Лешкой? Прошу высказываться по очереди.
Первым выскочил на середину комнаты заводной кучерявый политик:
— Все трое войдут в один вагон. И на север!
Другие с ним не соглашались категорически. И север большой, неохватный, и обратно вагон порожняком гнать нерентабельно:
— Дней за пятьсот их можно перестроить. А дальше будут жить как люди.
Но и с этим не соглашались. За такой срок даже Нюрку отучить от пива нельзя, не то что Куньку. А Лешка всякую обновку пока какой гадостью не обольет, так не успокоится — какая уж тут перестройка, ежели у него натура такая? Ну, не будет он как француз ходить за своим Бобиком с лопаточкой и целофановым мешочком, чтобы дерьмо собирать и домой тащить, чтобы выбросить. Ему легче удавить Бобика, потому что выгнать жалко.
— Шоком бы его хорошо. Пусть по утрам пальцы в розетку толкает — другое его уже не проймет.
Нюрка тихонько подползла к Лешке:
— Слушай, может их всех турнуть? Я вспомнила, что дружка-то твово звали не Ленька, а Гераська!
— Ах, ты, змея! — зашипел на нее Лешка,Мне что теперь, всех Герасимов сюда, да? Раньше вспомнить не могла?
— Да, ладно, ты, не шипи! — огрызнулась Нюрка, — Вон, слышишь? Мои бывшие сюда пробиваются? Бить будут.
Лешку просить дважды не надо. Он злобно глянул на Нюрку и пальцами порвал последний талон:
— Всех — к черту! — и опять перед глазами качнулось испуганная морда черта и все стихло.
Никого нигде не было. Ни в квартире, ни под окнами. Только за столом сидел черт и громко икал:
— Я же говорил тебе, Петрович, что договора читать надо. Пункт пятый — если все три желания будут невыполнимыми, то тебе, Петрович, разрешается четвертое желание. Без всяких дополнительных условий.Черт опять икнул, — Так что давай, заказывай.
— Что, опять? — обозлился Лешка.
— Нет, теперь то, что надо.
Лешка посмотрел на Нюрку, потом на черта и сказал:
— Нюрке валенки вернуть надо. И две бутылки, что злодей Кунька спер.
— Все? — участливо спросил черт, — Или есть еще что-то, самое-самое заветное, а? — Лешка аж слюну сглотнул.
— Есть. Мне бы еще пивка, литра три, из холодильничка.
Черт икнул громче обычного и пропал. А в центре стола осталась стоять трехлитровая банка «жигулевского» — прозрачного и холодного. Аж бока запотели.