Я сказал ему, что обед еще не готов, потому что откуда нам было знать, где здесь «Спайсерс дели», и к тому же он все равно забрал нашу машину, а матери надо было убрать на кухне, потому что он сам точно не захотел бы есть на такой помойке.

Отец повернулся, чтобы посмотреть на меня, а потом передо мной что-то мелькнуло – его рука.

А рука у него, как я уже говорил, тяжелая.

– Почему бы тебе не остаться здесь в своей новой куртке и не перетаскать все остальные ящики в чистую, только что убранную кухню, пока мы ищем кафе? – сказал он и велел матери садиться в машину, и брату тоже.

Брат ухмыльнулся и вскинул кулак, как будто собирался подбить мне второй глаз, – а потом они уехали и я остался один в нашей новой Дыре.

Тогда я пошел в подвал и огляделся. Его освещала одна-единственная лампочка, ватт на пятнадцать. А может, на десять. Топка, будто огромный осьминог, разлапилась почти по всему потолку, и на ее щупальцах висела паутина, которая подлетала вверх, когда я под ней проходил. Под лестницей было пусто, темно и сухо – я увидел там несколько старых банок из-под краски, поставленных друг на дружку, пару сломанных оконных рам и что-то дохлое с клочками шерсти. Я пошарил вокруг, нашел гвоздь – в старом подвале всегда можно найти гвоздь – и прибил его сзади к одной из ступенек. Туда я и повесил куртку Джо Пепитона.

Потом я вытащил из фургона все оставшиеся ящики.

А после этого отправился исследовать славный город Мэрисвилл, штат Нью-Йорк.

Просто блеск.

Вот весь тупой Мэрисвилл в цифрах:

Мимо проехала девчонка на велосипеде, с корзинкой на руле. Она посмотрела на меня примерно как те собаки и покатила дальше. Тоже, наверное, поняла, что я чужой.

Ненавижу этот гнусный городишко.

И надо же было нам сюда притащиться!

Я решил свернуть налево и пойти обратно через другой квартал, чтобы люди не думали, что я потерялся или еще что-нибудь. Повернул за угол, на другую улицу. И снова увидел ту же девчонку: она ставила свой велосипед в стойку и собиралась зайти в кирпичное здание, которое старалось выглядеть очень солидно, но толку от этого было немного, потому что как бы оно ни пыжилось, вокруг него все равно оставался этот тупой Мэрисвилл.

Я пересек улицу, как делал до этого уже миллион раз. Под кленами перед зданием была тень.

Девчонка увидела, как я подхожу. Она полезла в корзинку и достала оттуда велосипедный замок в розовом пластике. Не успел я дойти до тротуара, как она уже пристегнула велосипед к стойке и перекрутила колесики с цифрами, чтобы сбить правильную комбинацию. Потом она посмотрела на меня.

Я показал на замок.

– Меня, что ли, боишься? – спросил я.

– А что, надо? – ответила она.

Я оглядел велосипед.

– Очень мне нужно такое барахло, – сказал я. – А если б он был нормальный и я его захотел, то с твоим розовеньким замочком уж как-нибудь справился бы.

Она повернулась и вынула из корзинки несколько книг.

– А есть что-нибудь, чего ты хочешь?

– Не в этом городишке.

Ее глаза сузились. Она прижала книги к груди – как мать свои растения. И тут я кое-что понял.

Вот что я понял: я веду себя как Лукас в те минуты, когда он выглядел полным уродом, что обычно бывало прямо перед тем, как он пускал в ход кулаки.

Ну в точности как Лукас.

– Ты, наверное, только что сюда переехал, – сказала она.

Я решил, что больше не буду Лукасом.

– Пару часов назад, – ответил я. Засунул руки в карманы и вроде как оперся спиной о воздух. Этак спокойно и небрежно.

Но я опоздал.

– Жалко, – сказала она. – Надеюсь, ты попадешь под машину, и тогда мне больше не придется пристегивать велосипед. А сейчас я пойду в библиотеку. – Тут она заговорила медленно-медленно. – Библиотека – это место, где хранятся книги. Ты наверняка ни в одной не был. – Она показала на улицу. – Иди туда, закрой глаза и топай по прерывистой белой линии. Посмотрим, что получится.

– Я сто раз был в библиотеке, – сказал я.

Она улыбнулась – это была совсем не та улыбка, которая говорит «ты мне нравишься», – и взбежала по шести мраморным ступенькам к мраморному входу. Знаете, как я хотел, чтобы она споткнулась на последней ступеньке, и ее книги разлетелись бы во все стороны, и она посмотрела бы на меня, как будто спрашивая, не помогу ли я ей, а я и не подумаю, хотя, может, и подумаю?

Но она не споткнулась. Она вошла внутрь.

Допустим, я и правда ни разу не был в библиотеке – ну и что? Что с того? Да если б я захотел, я в любую мог бы пойти. А не ходил просто потому, что не хотел. Зато я был на стадионе «Янки» – а она, по-вашему, там была? По-вашему, это у нее в подвале висит куртка Джо Пепитона?

Я поднялся по шести ступенькам – и она не видела, как я споткнулся на последней, а значит, это не считается. Толкнул стеклянную дверь и вошел.

Внутри было сумрачно. И прохладно. И тихо. Может, этот тупой Мэрисвилл и дрянь городишко, но тут все было по-другому. Мрамор снаружи вел к мрамору внутри, и когда вы входили, ваши шаги отдавались эхом, даже если вы были в кроссовках. Люди сидели за длинными столами, под лампами с зелеными абажурами, и читали газеты и журналы. А дальше, сбоку, стоял еще один стол, за которым сидела библиотекарша – на шее у нее была цепочка, а на ней очки, – и работала, будто и знать не знала, как глупо выглядят очки на цепочке, повешенной на шею. А еще дальше начинались стеллажи, и где-то среди них, наверное, бродила та наглая девчонка – выбирала себе новую порцию книг, чтобы положить их в корзинку и поехать в свой уютный мэрисвилльский домик.

Вдруг я подумал, что не хочу снова попадаться ей на глаза.

Поэтому, увидев другую лестницу – тоже мраморную, – которая полукругом шла на второй этаж, я направился туда. Ступеньки у нее были гладкие и стертые ногами, словно много-много людей вроде этой девчонки поднимались по ней много-много лет. Даже латунные перила и те сверкали, отполированные их руками.

Ну и что, если каждый житель тупого Мэрисвилла ходит в эту тупую библиотеку каждый божий день? Что с того?

Я одолел всю лестницу и попал в большую, просторную комнату, где почти ничего не было. На стене висела картина – какой-то парень с винтовкой, которую он прижимал к груди с таким лицом, как будто у него видение или что-то вроде того. А посреди комнаты стоял квадратный стол с застекленной витриной сверху. Вот и все. Столько места – и больше ничего нет. Если бы пустить сюда моего отца, вы и чихнуть бы не успели, как тут очутилась бы гора инструментов и досок, и сверлильный станок, и токарный станок, и банки, и всякий другой хлам. На полу были бы опилки, на потолке паутина, а пахло бы железом и машинным маслом.

Я подошел к столу, чтобы посмотреть, почему здесь только одна эта дурацкая вещь на всю эту дурацкую комнату.

И сразу понял почему.

Под стеклом лежала книга. Огромная. Просто гигантская. На ней без труда уместилась бы хорошая бейсбольная бита. Думаете, я вру? И целую страницу занимала одна-единственная картинка. С птицей.