– Идиотизм, – поспешно согласился банкир.

Ванденгейм продолжал:

– Нам гораздо выгоднее сделать гуманный жест и списать в убыток все военные займы, когда-либо предоставленные Штатами европейским правительствам, но зато обеспечить платежеспособность Европы по тем кредитам, которые предоставили ей мы… Мы! – повторил он внушительно. – Меллон, Морган, Дюпон, я… Я! Пусть эту кашу расхлебывает казначейство нового президента. Налогоплательщики еще немножко подтянут пояса: это им не впервой. Большой беды в этом не будет. Но частные долги Европы должны остаться частными долгами. Никому – ни президенту, ни конгрессу – мы не позволим хозяйничать в нашем кармане!

– Говорят, будто Рузвельт приведет Моргентау. А этот умеет залезать в чужой карман.

Ванденгейм сердито выпятил челюсть:

– Руки коротки и у Моргентау.

– Большие планы… большие планы, Джон! – взволнованным шепотом ответил Шрейбер. В его голове проносился вихрь многозначных чисел: денежный поток, протекающий через фильтры его банка и оставляющий на этом фильтре столь вожделенный золотой. – Это настоящее дело, Джон! – повторил он. – Но для этого нам нужно взять за горло французов, нужно окончательно свалить англичан… С этим придется повозиться.

– Повозиться? – Ванденгейм расхохотался. – Нет, дружище, они уже достаточно крепко держат друг друга за глотку. Начинается другая игра. Довольно мышиной возни! Мы – янки!

– Большие планы, большие планы, Джон…

– Если мы уже вложили в Германию шесть миллиардов, то вложим еще шестьдесят…

– Немцы никогда не смогут с нами расплатиться.

– Какие там, к черту, расплаты! – крикнул Ванденгейм. – Вы смотрите с точки зрения мелкого менялы, которому выгодно, чтобы деньги текли в обе стороны, лишь бы через ваши руки. А я и не хочу, чтобы они возвращались в Америку. Пусть все остается там! Я хочу стать хозяином в Германии…

– В Германии нет достаточно твердой власти, Джон, – пробормотал Шрейбер. – Если бы вы знали, что произошло с последними выборами в рейхстаг!..

– Только, пожалуйста, без рождественских ужасов.

– Национал-социалисты потеряли два миллиона голосов, а коммунисты приобрели шесть миллионов!

– Знаю, знаю: если немецкой лавочке предоставить идти своим путем, то к следующим выборам коммунисты придут с двенадцатью миллионами голосов!

– Я об этом и говорю! – обрадованно подтвердил Шрейбер. – Вы знаете, кому позволили открыть рейхстаг?.. Коммунистке Кларе Цеткин!

– А зачем у них до сих пор вообще существует этот рейхстаг? Германии не нужно никакого рейхстага! Довольно и коммунистов в Германии и где бы то ни было! Пора во всей Европе завести надежный порядок. Такой, как в Италии!

– К сожалению, не везде есть римские папы! – со вздохом проговорил Шрейбер. – Пий XI положил немало труда на то, чтобы подчинить итальянцев главарю чернорубашечников. – Вдруг Шрейбер ударил себя по лбу: – О-ля-ля, Джон! Ведь в Германии же есть целая армия католиков! Брюнинг – вот фигура, которую снова можно двинуть в ход, вместе с ним к нам на службу придет весь аппарат папского Рима…

– Нет, нет! – с живостью отозвался Ванденгейм. – Оставьте Брюнинга в покое. Эта фигура для другого времени.

– Вы допускаете возможность такой сложной ситуации? Если говорить о католиках, то лучше поддержать пока Папена. Все равно без католической партии Центра дело не обойдется.

– Может быть, – согласился Ванденгейм. – Но Папен не годится.

– А если поддержать Папена еще ходом «слева»?..

– Не говорите глупостей, Генри!

– Я имею в виду таких левых, как Носке.

– Ах, эти!.. Нет, социал-демократическим чучелом теперь не обманешь даже самых доверчивых немцев. Папена должен сменить какой-нибудь тип покруче, чем этот Носке. Что-нибудь откровенно националистическое, прямое, грубое. Понимаете?

После короткого размышления Шрейбер воскликнул:

– Курт вам скажет: он и его коллеги из финансового мира считают, что там есть подходящий тип.

Генри нарочно сослался на брата, думая, что теперь-то Джон захочет его видеть, но тот словно и не слышал.

– Кто этот тип? – спросил он.

– Гитлер.

– Слыхал. А военные его поддержат?

– Генералы на его стороне.

Ванденгейм встал и, скинув халат, принялся приседать, разводя руки в стороны. Генри Шрейбер подумал, что следовало бы сказать Курту, что с приемом у Ванденгейма ничего не выйдет. Но для этого пришлось бы выйти из зала и, следовательно, рискнуть упустить Ванденгейма. Генри решил, что с Куртом ничего не случится, если он и подождет, и принялся закуривать. Делая вид, что его больше всего заботит отсыревшая сигарета, он спросил:

– А что сказал вчера Стимсон?

– Чтобы вы меньше думали о комиссионных.

Шрейбер делано рассмеялся.

– Да, да, – сказал Ванденгейм, – это серьезно. Он полагает, что мы с вами сейчас отвечаем не только за наши дела, а за лавочку в целом.

– Он имеет в виду Европу?

– Европу и вообще… – Ванденгейм сделал округлое движение обеими руками, словно охватывая большой шар.

– Правильная точка зрения, – кивнул Шрейбер.

– Он-то готов поддержать все наши шаги, которые поведут к укреплению Германии, чтобы она могла противостоять красным, но имейте в виду: на этот раз вы должны использовать содействие стимсоновской команды вовсю.

– Мы и так…

– Я к тому, что его уход – дело решенное. А еще неизвестно, так ли легко сговоришься с Хэллом.

– С Хэллом?

– Да, Рузвельт притащит этого старика.

– И все же мы-то своего добьемся, а вот как Рузвельт – не знаю.

– Нужно, не откладывая, взяться за дело.

– Ясно, ясно!

– Вы наивничаете, Генри! – угрожающе проговорил Ванденгейм. Он сел на диван и упер руки в бока. Халат распахнулся. – Первое, что вы должны сделать, – это помирить «ИГ» с Тиссеном и Круппом. Мне, в конце концов, наплевать, как он будет называться, этот их новый парень…

– Гитлер, – подсказал Шрейбер.

– Черт с ним, пусть будет Гитлер, если на него можно положиться, но я не желаю больше, чтобы немцы тратили мои деньги на внутренние драки.

– Мне тоже ни один из них не родственник, – пренебрежительно заявил Шрейбер.

– Посоветуйтесь с Шахтом.

– Тут нужен совет военных.

– Так потолкуйте с их генералами.

– Можно подумать, Джон, что теперь вы решили играть в простоту.

– Что еще?

– Мы же сами создали положение, при котором генералы смотрят из рук Тиссена и компании.

– А Тиссен из рук генералов?.. Согласитесь, Генри, – примирительно закончил Ванденгейм, – это же глупо: с одной стороны, как пайщик «Дженерал моторс» я даю деньги Тиссену, с другой стороны, как пайщик Дюпона – «ИГ». А они грызутся. Это же глупо!

– Может быть, и не так глупо, как кажется. Чтобы нарыв лопнул, ему нужен компресс.

– К черту компрессы, Генри! У нас нет на это времени. Нарыв нужно вскрыть ножом. И чтобы наверху кучи остался этот их…

– Гитлер?

– Глупое имя…

– По словам Курта, англичане, до сих пор предпочитающие для Германии восстановление монархии, фыркают при имени «национального барабанщика».

– Фыркать имеет право тот, кто дает деньги.

– Они участвуют в деле.

– С совещательным голосом, Генри. – Ванденгейм рассмеялся и, вдруг сразу посерьезнев, сказал: – Кстати об англичанах: нужно перерезать канал для подачек, идущих в Германию от нефтяников во главе с Генри Гевелингом.

– А на какой размер наших вложений может рассчитывать Курт? – спросил Шрейбер.

Ванденгейм пожевал толстыми губами и неопределенно промямлил:

– Это зависит… – Он долго молчал, словно его мысль вдруг прервалась. – Одним словом, остановки за деньгами не будет, но на этот раз мы хотим реальных гарантий. Нам нужны не такие жалкие проценты, словно мы ростовщики…

– На этот раз будет пятьдесят один, – уверенно сказал Шрейбер.

– Пятьдесят один? – задумчиво переспросил Ванденгейм, посмотрев в потолок. – Мало!

В глазах Шрейбера мелькнул испуг.

– Не хотите ли вы поменяться местами с самими немцами?! – воскликнул он.