Сенявин (Васильеву, вполголоса). Не берите во внимание, Идем, идем навстречу вашему отряду. Я рад необыкновенно его прибытию. Тут, в Херсоне, унылость в глазах — и без чумы один шаг до гошпиталя и на кладбище. А нам четыре корабля в год строить! Надобен Херсону дух, дух и дух! Ах, и шляпа же на вас отменная! Разве мода подобная в Петербурге?
Сенявин и Васильев уходят. Матрос заколотил дверь, ушел вслед за ними. На набережной остается один Орфано, проходит к бровке берега, свистит. Появляется чернобородый детина с колом в руках, с остриженными по-казацки волосами, в драном, видавшем виде армяке. Одно ухо у чего изуродовано. Это Тихон Прокофьев.
Орфано. Ты, Рваное ухо?
Тихон (неохотно). Я.
Орфано. А где твои люди?
Тихон. Идут.
Орфано. Из Петербурга матросы пришли.
Тихон. Видел.
Орфано. Теперь вам всем из Херсона не уйти.
Тихон. Не пугай.
Орфано. Сегодня не уйдете — никогда не уйдете! Не пустят. Подохнете, все подохнете!
Тихон. Людей тебе жалко. Добрый.
Орфано (ласково улыбнулся). Ты со мной не шути, Рваное ухо. Я этого не люблю. Делай, что говорю. Обманешь — худо будет. Шепну — и на виселицу. Уразумел? Так что делай по-моему — уводи людей на Дон. Пока никто дорогу не перекрыл.
Тихон. Уведу — тебе какая выгода? Уйдут люди — ты, подрядчик, на чем деньгу наживать станешь?
Орфано (ласково улыбнувшись). Любопытен стал, Рваное ухо. Не в меру. Шепну — и на виселицу. Уразумел? (Крутит на пальце янтарные четки).
Внизу шумит песня. Тихон, подумав, свистит, вложив два пальца в рот. Появляются несколько мастеровых с кольями и топорами в руках.
Тихон. Ну?
Первый мастеровой. Посты сняли. Можно идти.
Тихон. Зови.
Свист. Набережная заполняется людьми.
Из Петербурга люди пришли, ребятушки, нас назад в стойло загонять. Пошли на Дон!
Голоса: «На Дон!», «На Дон!» Входят Ушаков, Васильев, Пирожков, несколько матросов. Орфано торопливо исчезает.
Ушаков. Нету квартир? Ну, на нет и суда нет. (Заметил мастеровых). По какой причине сборище? Эй, вы! Кто такие?
Тихон. Мастеровые мы. С верфей.
Ушаков. По ночам чего бродите — с топорами?
Тихон. Напринимались муки. Уходим.
Ушаков. Указа такого не слышал — с верфей ретироваться.
Тихон. Чума указала. Сойди с дороги, барин!
Ушаков молчит.
(Угрожающее). Сойди с дороги!
Голоса: «Сойди с дороги!», «На Дон!», «Околеем тут, как псы!», «Баре тягу дали, а нам пропадать!», «С дороги!», «С дороги, офицер, не то башки вон — нас больше!» Шум.
Ушаков. Смутьяны вы! (Сделал шаг вперед). Супротив матушки государыни бунтовать? Сии кровью русской омытые места вновь басурманам — на поругание? Снова жен и дочерей ваших нагайками в Туретчину погонят, в неволю горькую? К тому стремитесь? Не быть! Затем пришли мы сюда, чтобы встать на Черном море твердо и сей позор стереть навечно! (Взглянул на иронически усмехающегося Тихона). А ты кто? Зачинщик ретирады? Бунтовать?
Тихон (спокойно, тихо и даже как бы грустно). Не боюсь я тебя. (Пауза). И никого на добром свете не боюсь. Ни тебя, ни черта, ни дьявола, ни матушку государыню.
Ушаков. Подойди ближе. (Подвел Тихона к костру, вгляделся). За то тебе медведь ухо и разодрал, что ты его не боялся. Небось, запамятовал, как мы с тобой на медведя с рогатиной хаживали?
Тихон вздрогнул, поднял глаза.
Долго же ты, плотник знаменитый, Тишка Прокофьев, был в бегах! Чай, лет двенадцать, да, пожалуй, и все полтора десятка...
Тихон. Барин!
Ушаков (помолчав). Да, я, я твой барин. А ты смутьян и: бунтовщик. Взять!
Матросы с ружьями вышли из рядов. Мастеровые загудели, приблизились к Тихону. Привлеченные шумом, появились мортусы с носилками.
Тихон (насмешливо). Хвалилась синица, что море зажжет. Не боюсь я ни тебя, ни черта... (Схватился за грудь, пошатнулся). Первый мастеровой. Чума!
Тихон упал, забился. Мастеровые разбегаются. Матросы подошли ближе. Ушаков склонился над Тихоном, заметил пену на губах.
Ушаков. Падучая. (Мортусали) Не ваш. (Матросам). Заберите, пущай отойдет!
Матросы поднимают Тихона, несут его в будку.
Пирожков, лекаря!
Пирожков. Тут он! (Убегает).
Внизу шумит песня. Звонят колокола.
Ушаков (подходит к бровке берега). Стой!
Песня стихла.
Други мои! Долгий был наш путь сюда, к Черному морю! Не пускали нас сюда татары, турки не пускали, теперь чума не желает пустить! Квартир нам тут не сготовили — с перепугу! Вон они, корабли на стапелях, квартиры наши, наш дом моряцкий! На порог сего дома чуму не пускать! Зараза вас от меня не отымет! Верьте мне, как я вам верю! Отныне слова того — «чума» — в русском языке нету! Помянувший — смерти повинен! Эй, баталеры, каждому по двойной чарке анисовой! Коки, вари борщ, да понаваристей! (Погрозил пальцем). Берегись, сам пробу буду делать! Разойдись!
Снизу доносится веселый гул.
(Повернулся к Васильеву). А что Войнович квартир не дал — пустое. Жить будем все там, куда не достанет зараза, бараки из камыша построим. Проникнет зараза — подложил огонек, спалил и новый поставил. Людей по артелям разобью и, минуя чумный город, из степи прямиком — на верфи. Мастеровые увидят — и за нами. Им пример важен. Лекарей всех из города заберу — на верфи... (Прислушался).
Пронзительные крики. Пирожков волочит упирающегося Ермолаева.
Пирожков (тяжело дыша). Согласно вашему ордеру лекарь прибыл, ваше благородие.
Ушаков. Дурень! Что ж он, каторжник, что ли?
Пирожков. Я его с политесом, ваше благородие! (Поставил Ермолаева па землю, вынул из его рта платок).
Ермолаев (вздохнул и тотчас же яростно). Произвол и насилие неслыханное! Я государыне жалобу принесу. Кляп в рот. Наглость. Я светлейшего пользовал. Алжирские пираты!
Ушаков (кротко). Прощенья прошу, милостивый государь, (Пирожкову). Линьков вам!..
Ермолаев. Янычары! Они меня из дормеза вынули! Ушаков (Пирожкову). Сквозь строй прогоню! Марш отсюда! (Подтолкнул Пирожкова, шепнул ему на ухо). Чарку анисовой за усердие! (Громко). Сквозь строй!
Пирожков убегает.
(Ермолаеву). Прошу прощенья сызнова, милостивый государь мой.
Ермолаев. Не нуждаюсь! Как мешок вынули из дормеза. А там жена моя ждет, лошади наемные.
Ушаков. Позвольте спросить: куда путь изволите держать? Ермолаев. А это мое дело. К теще едем, в Рязань.
Ушаков. Позвольте. Разве не лекарь вы Ермолаев? Ермолаев. А кем же мне еще быть? Ермолаев. И отец Ермолаев, равно и дед! Я светлейшего пользовал в бытность его, а они меня — как мешок с отрубями! Флибустьеры!
Ушаков. Что-то не пойму. Возможно ли? Покидаете город вы, лекарь?! Сейчас — ваше время. Ваша баталия.
Ермолаев. Допроса мне учинять не имеете ордера.
Ушаков (задумчиво). Ермолаев. Наилучший здешних мест лекарь, целитель ран человеческих. (Пауза). Ступай.
Ермолаев (не двигаясь). Куда — ступай?
Ушаков. Вон! (С тихим презрением). Червь ничтожный. Отечеству изменник. Будь в моей управе, на рее бы вздернул...
Ермолаев (не двигаясь). Да вы что, сударь, рассудка лишились? На рею... еще чего! Я... государыне... светлейшего от недуга... верой-правдой...
Ушаков. Вон!
Ермолаев испуганно убегает, семеня короткими ножками.
(Горестно). Чужеземец бы... а то Ермолаев.