— Тьфу!.. Полудурок. Да неужели ты не можешь спокойно-то?
— Не могу. Не могу-у! Я как только погляжу на твою спокойную… на твое лицо, так у меня в голове все мутится: как ты-то можешь спокойно? Человечек же на свет родился… маленький… а вы, как… Да вы что!
— Все, не ори больше. Иди молча.
Дальше до самого дома шли молча.
Дверь открыл отец… Костя легонько подтолкнул сзади мужчину, вошел сам в квартиру закрыл дверь и сказал:
— Дедушку привел нашего Антона.
— Здравствуйте, — серьезно, с достоинством сказал мужчина, дедушка Антона. — Я — Свиридов, Павел Владимирович.
— Так, — сказал отец Кости. — А мы Худяковы, — и смотрел на Свиридова пристально, прямо, не мигая.
— Ну, приглашайте, — сказал Свиридов. — Показывайте внука.
Из кухни вышла мать Кости и смотрела на Свиридова изумленно и с интересом.
Вышла из комнатки, где теперь жил маленький Антон, мама его, Алевтина… И смотрела на крупного дядю с недоумением. Она не слышала слов брата, что тот привел «дедушку», поэтому не могла понять, почему так странно все стоят и молчат.
— Где же внук-то? — еще раз довольно бодро спросил Свиридов.
— Какой внук? — тихо спросила Алевтина.
— Мой внук…
— Это отец Игоря, — пояснил Костя.
— Какого Игоря?
— Твоего Игоря… Отца Антона.
— Во, псих-то, — сказала Алевтина. И ушла в комнатку. — Чего ты самодеятельность-то развиваешь? — сказала она из комнаты. И опять появилась на пороге. — Какой Игорь?
— Ты не темни!.. — громко сказал Костя. Он растерялся, это было видно.
— Чего «не темни»?
— Он — отец Игоря, — уже не так уверенно сказал Костя, — а Игорь — отец Антона. Что ты?
— Да откуда ты взял? — спросила Алевтина. — Чего ты людей зря беспокоишь, дурак ты такой! Ну надо же!.. При чем тут Игорь-то?
— Погодите, погодите, — сказал Свиридов. — Давайте разберемся: вы были знакомы с моим сыном? С Игорем Свиридовым.
— Была знакома… Я знала его. Но дружил он не со мной, а с моей подругой, тоже на почте работала.
— Значит, это не его сын?
— Откуда?!
— А чей же он тогда сын?! — заорал Костя.
— Костя, — сказал отец. — Не ори. Ну, выяснили? Все, значит, в порядке… Извините, что зря побеспокоили.
— Да ну что!.. — сказал Свиридов по-доброму. — Дело разве…
— Да врет она! — опять закричал Костя. — Не хочет говорить: договорились с этим Игорем!
— Не ори, Костя! — тоже повысил голос отец. — Чего орать-то? Извините, — еще раз сказал он Свиридову. — Мы, конечно, переживаем тут, поэтому и…
— Нет, — обратился Свиридов к Алевтине, — может быть, правда, вы что-то скрываете? Может быть, Игорь…
— Да ни с какого боку! — сказала Алевтина. И даже засмеялась. И пошла в комнату. — Господи!.. — сказала она там сама себе. Она, как стала матерью, сразу как-то поумнела, осмелела, часто баловалась со своим Антоном и смеялась.
— Ну что же… — Свиридов повернулся к Косте. — Я могу быть свободен?
Костя, миновав его, молча прошел на кухню. И заорал оттуда что было силы:
— Все равно дознаюсь! Доз-на-а-ю-усь!
— До свидания, — вежливо сказал Свиридов.
Отец молча кивнул.
Свиридов ушел.
— Не я буду, дознаюсь! — еще раз крикнул Костя срывающимся голосом. Он плакал. Он устал за этот день… Очень устал и изнервничался. — Други игрищ и забав нашлись мне… Паразиты.
— Ладно, Костя, — мирно сказала мать. — Не переживай. На кой он черт нужен, такой отец… если и найдется! Что, сами, что ли, не прокормим? Прокормим.
— Никто так не делает, — возразил Костя, вытирая слезы. — Кто так делает!
— Ну не делают!.. Сплошь и рядом. Садись поешь вон… а то бегаешь, как сыщик, с лица опал даже. Что ты-то переживаешь?
Костя присел к столу склонился на руку и задумчиво смотрел в окно, во двор. Еще надо выходить вечером объясняться с этим… с усатым, думал он. Возьму нож и пойду — пусть сунутся.
— Не переживай, Костя, — сказала мать, ставя ему миску со щами. — Сами вырастим.
«Не нож, а гирьку какую-нибудь на ремешке, — решил Костя. — За нож самому попадет, а с гирькой… на гирьку они тоже не очень кинутся».
— Други игрищ и забав, — еще сказал он. Он где-то услышал эти слова, они ему понравились: в его сознании все косматые выстраивались под этой фразой, как под транспарантом, — в колонну не в колонну даже, а в кучу довольно нахальную и бессовестную.
«Нет, не гирьку, а — нож, — вернулся он к первому варианту. — Все страшней будет. На нож не полезут». Был у него такой складной охотничий нож, довольно внушительный и ловкий в руке — не сунутся. На том он и порешил и придвинул к себе тарелку со щами.