В студенческую пору мне, провинциалу, не понявшему еще своей особенности, чудилось, что я неловок и от этого тороплив. Прилежно послушав часа два речи однокурсницы, лепечущей о стихах поэта Е. и не прошедших чувствах к другу детства, не имея охоты, да и умения поддерживать духовный диалог, я адаптировал ситуацию, то есть брал разговорчивую девушку за руку, а потом за талию и решительно привлекал к себе, и она, надо сказать, тут же забывала и о стихах поэта Е., и о не прошедших чувствах к другу детства. И мы уже адаптировались вместе.
-10
Прежде чем научиться стаскивать слова в кучу, попутно выбрасывая лишнее, я занимался делом прямо противоположным: растаскивал, да еще каждый клочок при этом рвал на части, длинное удлинял, рыхлое разрыхлял, мягкое размягчал и т.п. Объясняю: я трудился литературным поденщиком (сказать бы негром, как все говорят, да политкорректность мешает!), бросив газетную суету, не приносившую ни славы, ни денег, и сочинил за четыре года 24 романа. Меня звали Кимом Шебуевым, Максимом Панаевским, Ольгой Ликиной и Вероникой Темновой. Писал я романы любовные, детективные, любовно-детективные и детективно-любовные. Нет фразы, которую я не смог бы разболтать на страницу, нет сюжета, из которого я не сумел бы соорудить книгу. Издателям было все равно, о чем; заказывая книгу, они определяли лишь объем и жанр. "Детективщинки листов пятнадцать. Любовщинки семь", - говорил один из них. Сейчас он занимается детской литературой и мечтает вслух: "Гаррипоттерщинки бы какой ни на есть листов тридцать-сорок, издадим толсто и красиво!".
То есть детективщинка, любовщинка (а также триллерщинка, нонфикшенщинка, прости меня, Господи, или, если от имен авторов, не посягая на сами уважаемые имена, муракаминщинка, паолокоэльевщинка, акунинщинка, пелевинщинка, сорокинщинка...) и иже с ними представляют собой однородную по сути субстанцию или, проще говоря, хрень, которая может мериться погонными страницами или штуками и одинакова во всех лавках, в любых обертках, что от нее, собственно, и требуется, поскольку у товара массового потребления важнейшее свойство - быть похожим на то, что ели вчера.
Надо только, говорил я себе, не заноситься и понимать, что ты именно производитель продукта, сходного с ливерной колбасой, и твоя максимальная задача - сделать этот продукт, елико возможно, качественным, съедобным, не вызывающим несварения.
Но как колбаса неизбежно наполнена на 80% всякими добавками, в том числе, извините за выражение, бумагой, - такова рецептура! - так и романы приходилось искусно разжижать: чем жиже продукт, тем легче проглатывается. И это тоже перешло из работы в жизнь.
Вот пример: сижу на приеме у врача. У психоневролога. Рассказываю о своих симптомах. Жалуюсь то есть. А в это время молоденькая медсестра протирает листья большого фикуса. Я смотрю на нее и автоматически перевожу ее в три формата, то есть она существует едина в трех текстах.
Формат первый, более или менее обычный:
"Он (это я о себе в третьем лице) невольно загляделся на молоденькую медсестру, протиравшую листья фикуса".
Формат Шебуева и Ко:
"Хоть и был он озабочен своей болезнью, но не мог не обратить внимания на молоденькую и красивую медсестру, блондинку с синими глазами, которой как раз в этот момент пришло в ее очаровательную голову, не переполненную абстрактными понятиями, войти в кабинет и заняться протиркой листьев чахлого фикуса, стоящего на полу в деревянной кадке; она нагнулась, белый халат плотно обозначил гибкие линии спины, талии и бедер, и он с удивлением обнаружил в себе мимолетную вспышку вожделения, которое, казалось, было в его состоянии неуместным, лишним, несвоевременным, но, однако, если в другое время его посетило бы привычное чувство горечи оттого, что эта девушка никогда не будет ему принадлежать, то теперь, наоборот, ему стало даже радостно: я еще замечаю красоту и молодость, я еще не разучился желать, я не окончательно болен!"
Формат адаптированный (в котором я и стал потом мастером, о чем см. ниже):
"...".
В этом формате девушки, увы, совсем нет: адаптация предполагает уничтожение всего, что не имеет отношения к главному смыслу.
Смысл же в том, что я получал от своей работы удовольствие. Тихое, скромное и практически бескорыстное - платили очень мало. Жена Нина содержала, как выражаются сейчас, меня и сына Валеру. Работала в туристической фирме, сопровождала иностранцев, приезжавших в Москву частным порядком (перевод с англ., франц., экскурсии, практ. советы по шопингу), потом удачно устроилась в совместное благотворительно-коммерческое предприятие. Мою гордость это не уязвляло, я не поддерживаю идиотической уверенности советского киногероя Гоши (помните, был такой?), что мужчина должен зарабатывать больше и вообще быть всему головой - цитирую - "уже на основании того, что я мужчина!". Я в этом задорном потряхивании бубенцами вторичных половых признаков (пусть даже на словах) не видел и не вижу резона. Мужчина от природы сильней, умней, это да, но если социальные условия загоняют его в тупик, чем он виноват?*
----------------------------------------------------------------------
* Зачеркивание - не формальный трюк, а один из этапов работы адаптатора: так он помечает то, что предполагает выкинуть, но пока сомневается. - А. А.
----------------------------------------------------------------------
Я много раз предлагал Нине свою помощь, перечисляя варианты вплоть до подработки ночным сторожем или курьером, но она, умница, говорила: человек должен стремиться делать то, что ему нравится. Мне нравится моя работа, тебе твоя, а если тебе платят меньше, ты ни при чем. Твое дело, говорила она, гораздо важнее и сложнее моего, я ведь это понимаю.
Ну как не ценить такую жену? Я даже не устраивал ей сцен, когда она задерживалась или приходила с легким запахом вина. Во-первых, сам не безгрешен, было кое-что с несколькими женщинами; я в этом смысле сторонник равенства предположительных возможностей, феминистки должны меня на руках носить. Во-вторых, обладая богатым воображением, я заранее, ожидая Нину, представлял, что я спрошу, что она ответит и т.п. Получался довольно длинный текст, который я в результате почти автоматически минимизировал и, когда Нина приходила, спрашивал:
- Много работы?
- Да, - отвечала она с усталой улыбкой.
И, когда она однажды сказала: "Послушай... Понимаешь, я встретила одного человека..." - я поднял руку и безжалостно (то есть, наоборот, милосердно) сократил будущий трехчасовой разговор до трех секунд:
- Нина, я все понял. Не надо объяснений.
Она, тем не менее, порывалась объяснить. Дескать, ей будет трудно без меня и Валеры, но так сложилось. Так получилось. Так вышло. Ты идеальный человек, ты еще найдешь себе, для себя, под себя...
- Успокойся, - сказал я. - Не терзайся. Я тебя тоже давно не люблю.
- Почему тоже? - удивилась она. - Я-то тебя люблю. А что ты не любишь, я почувствовала. Поэтому и ухожу.
- Ты уходишь потому, что кого-то там встретила, - напомнил я ей.
- Грустно, - сказала она. - Жить с человеком и не подозревать, что он тебя тайно ненавидит...
- Кто сказал - ненавидит? Я тебя обожаю. Всегда обожал.
- То он не любит, то он обожает... Ты определись как-то.
Я не определился, и она ушла.
Все беды и все победы женщин оттого, что они путаются в синонимах и антонимах. Не любит - значит, ненавидит. Обожает - значит, любит. А это разные вещи, очень разные.
Мы с Валерой остались вдвоем в нашей двухкомнатной квартирке. Я рассчитывал, что теперь мы с ним подружимся. Он ведь очень рано отдалился, ушел в свою жизнь. Старательный без наших понуканий, за что ему спасибо, он много времени проводил в школе, а потом в институте, друзей домой приглашать не любил, подруг тем более, вечно сидел в своей комнате за компьютером, или слушал музыку, или читал, или весело говорил с кем-то по телефону (или все это одновременно), и его эта отдельная веселость нам с Ниной до обидного ясно показывала, что с кем-то он общается нормально.