Я лениво потянулась и поднялась с высокого табурета у красно-белой стойки, за которой завтракала. Оправила шелковый халатик, немного взбила волосы, чтобы казалось, что я только что встала, и двинулась к двери.

Андрей, стоящий на пороге, выглядел уже пунцовым. Глаза совершенно невменяемые, волосы с благородной проседью всклокочены. Вспомнила, каким этот человек был в начале нашего знакомства – безукоризненный аристократ, зажатый и скованный, словно солдат на плацу. Спрятала заигравшую на губах самолюбивую улыбку и небрежно бросила, уже разворачиваясь к нему спиной:

– Ну, заходи… Чего буянить-то?..

Дверь за моей спиной резко захлопнулась, а талию обвили горячие дрожащие руки.

– Оленька, что ты со мной делаешь… Почему не отвечала на телефонные звонки? Я два дня уже места себе не нахожу.

– Много дел было, – беззастенчиво соврала я, полуоборачиваясь к нему и бросая через плечо лукавый взгляд. – Ты же знаешь. Экзамены, кастинги…

– Только скажи, и я все улажу. Порешаю в институте и с кастингами. Найду нужных людей…

– Не стоит… Ты же знаешь, что я люблю всего добиваться сама.

Он благоговейно провел рукой по моей щеке и поймал мои губы. Я позволила ему поцеловать себя и тут же вынырнула из его объятий.

– Сегодня я тоже буду занята, так что зря ты пришел.

– Олечка, пожалуйста, не прогоняй меня… Я все дела отложил. Важные встречи…

– Тебя кто-то просил об этом? – Я пожала плечами и грациозно устроилась на белом кожаном диване.

– Почему ты так изменилась? – глухо проговорил он, опускаясь на колени у моих ног. – Ты же знаешь, я все для тебя сделаю. Куплю все, что захочешь. Только скажи!

– Ты считаешь, меня можно купить? – недобро прищурилась я. – Разве я давала повод так думать?

– Нет, конечно, нет… – смутился Андрей.

– Запомни, я с тобой только потому, что сама хочу этого. Если перестану хотеть… – я красноречиво хмыкнула.

Лицо любовника исказилось болезненной судорогой.

– А если я разведусь с Дашей? Слышишь, я сделаю и это.

– Зачем? Я не горю желанием погрязнуть в быту супружеской жизни, – возразила я. – Предложи это кому-нибудь другому.

– Мне не нужен никто другой. Оля, я… Знаешь, я никому никогда не говорил этих слов. Кроме Даши… Но это было так давно. Будто в прошлой жизни. Оленька, я люблю тебя. Люблю до безумия! Ты меня сводишь с ума! Я жить без тебя не могу!

Какие страсти!

Я едва сдерживала смех, рвущийся наружу.

Вот уж не ожидала от Андрея Саливанова таких мелодраматических пассажей! Но оскорблять его тоже не стоит. В нем может проснуться самолюбие. Ссориться с таким могущественным человеком нельзя. Тем более сейчас, когда отец умер и защитить меня будет некому.

При мысли об отце настроение тут же испортилось.

Как я ни пыталась убедить саму себя, что мне плевать, внутри грызло что-то противное и мерзкое. Все-таки он был моим отцом. Наверное, это сказывается. Хотя мы никогда не были близки с ним. Он едва замечал мое существование. Я даже знаю почему.

Челюсти стиснулись так сильно, что зубы едва не заскрипели. Как всегда при мысли о сестре, которую я никогда в глаза не видела. Разве что на фотографиях, бережно хранимых отцом.

Помню, как случайно нашла их, когда пробралась в отцовский кабинет, желая застать врасплох, когда вернется домой. Мне было тогда семь. Наивная глупышка, которой так не хватало отцовской любви, и которая ловила малейшие крохи его внимания.

Верхний ящик стола, обычно запертый на ключ, в этот раз оказался открытым.

Наверное, отец спешил и забыл его закрыть.

Чувствуя, как сердце едва не выпрыгивает из груди, я открыла заветный ящик и извлекла на свет божий черную шкатулку с затейливым узором. Не терпелось увидеть, какие же тайны она скрывает! Внутри оказалась стопка фотографий: отец, еще совсем молодой, рядом с какой-то красноволосой женщиной. Еще ребенок. Девочка. С такими же волосами, как у матери.

У меня сердце удар пропустило, когда я увидела ее глаза. Зеленые. Такие же, как у отца и у меня самой. Почему-то сразу поняла, кем она мне приходится. Сестра. То, что у отца когда-то была другая семья, стало для меня неприятным сюрпризом.

Я перебирала фотографию за фотографией. Следующие были сделаны уже позже и издалека. Позже я узнала, что отец нанимал частных детективов, чтобы они рассказывали ему, как живет его вторая дочь. По надписи на самой первой фотографии, где эта девочка была еще младенцем, я даже знала ее имя: «Алевтина».

Глупое деревенское имя. Наверняка это ее мамаша так назвала.

Позже я не раз заставала отца за рассматриванием этих фотографий, когда случайно заглядывала в кабинет. Каждый раз мечтательная грустная улыбка на его лице заставляла меня испытывать просто безумную ревность!

Мне казалось, что он любит ее больше, чем меня. Более того, что она отняла у меня его любовь.

Сколько же я пыталась добиться его одобрения! Наверное, всю жизнь.

Я завидовала внешности этой твари. Ей даже не нужно было ничего делать. Худенькая, стройная. Я, от природы пухленькая и неповоротливая, начала заниматься спортом и танцами. Добилась того, что моя внешность теперь соответствовала всем модельным параметрам. Даже цвет волос пришлось сменить, чтобы стать тоже яркой и броской. Мои светло-русые волосы казались слишком простецкими и я стала платиновой блондинкой. Училась подавать себя, нравиться окружающим и стремилась стать душой любой компании. Все для того чтобы затмить ее.

Но отец так никогда и не посмотрел на меня так, как на фотографию Алевтины. Скупо хвалил за мои успехи, но каждый раз мне казалось это неискренним. Наверное, я даже испытала облегчение, когда отец умер от инсульта. Больше ни перед кем не нужно чувствовать себя ущербной. И все же потом я проплакала всю ночь. Ненавидела себя за эти слезы и продолжала плакать. Правда, утром решила, что больше не пророню ни слезинки. Буду делать вид, что мне плевать.

Я замотала головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания. По встревоженному лицу Андрея поняла, что он, видимо, о чем-то спрашивал.

– Оленька, что-то случилось?

Я раздраженно мотнула головой.

– Нет.

– Послушай, тут до меня дошли слухи, что твой отец умер. Но в прессе ничего не сообщали. Надеюсь, это неправда?

– Почему же? – Я едко усмехнулась. – Он и правда умер. И сегодня я должна быть на оглашении завещания. Похороны будут потом. Так решил совет акционеров, чтобы не допустить паники и обвала акций. Нужно решить, кто будет руководить корпорацией и все такое.

– Понимаю, – осторожно сказал Андрей. – Можешь не переживать, я никому не скажу…

– Да мне плевать! – вырвалось у меня резкое. – И на компанию, и на все эти тайны!

– Понимаю, ты сейчас убита горем… – Он сел рядом со мной на диван и попытался обнять по-отечески. Утешить, видать, решил.

Я дернулась, высвобождаясь из его рук, вскочила на ноги и отошла на несколько шагов.

– Я же сказала: со мной все в порядке, – процедила я. – Разве кажется, что я страдаю?!

По его красноречивому молчанию стало понятно, что именно так и считает. Я ощутила подступающую злость.

Ну нет, я докажу, что это не так! Хотела немного поразвлечься? Чего же вздумала сопли разводить и показывать свою слабость перед уже почти что бывшим любовником?

Я повернулась к Андрею спиной и медленно провела по своей ягодице, приподнимая и так более чем короткий халатик. Услышала, как он порывисто вздохнул, и посмотрела на него через плечо, выгибая спину.

– Ты пришел сюда утешать меня или займемся чем-нибудь поинтересней?

Как всегда, устоять передо мной он был не в состоянии. Рванул галстук, который стал ему неожиданно тесным. Не отводил от меня расширившихся глаз.

– Ну же, иди ко мне…

Упрашивать себя он не заставил. Медленно встал с дивана и двинулся ко мне. Ладонь легла поверх моей руки, все еще сжимающей ягодицу, и продолжила движение вверх. Шелковая материя поднималась все выше, обнажая кожу и легкомысленные черные трусики. Они, скорее, служили для возбуждения, чем прикрывали тело.