– Если он объявится – дай мне знать. В любое время, Жень.

– Вряд ли он позвонит мне, даже если будет при смерти.

– Зря ты так. Кирилл любил тебя, и ты для него не последний человек.

– Кирилл любил и любит только себя. Позвоните Аличке. У вас есть ее номер телефона? – не удержалась, прикусила язык, но уже поздно.

– Какой такой Аличке?

– Ну, его женщине.

– Женя, у Кирилла нет никаких других женщин. Я бы об этом знала.

Святая материнская наивность считать, что они все знают о своих детях.

– Я не хочу сейчас говорить об этом. Вы примите валерьянку и ложитесь спать. Он объявится. Обязательно. Спокойной ночи.

– Жень, ты привези ко мне девочек в выходные, хорошо?

– Привезу. Не переживайте. Разводимся только мы с Кириллом, а не вы с внучками.

Я отложила смартфон в сторону и пошла проверить, как там девочки.

Маша уснула на диване, как и всегда перед телевизором, и, если бы муж был дома, он бы перенес ее в детскую. Для меня она уже слишком тяжелая. Я наклонилась к дочери, поправила золотистые пряди волос за ухо, принесла одеяло из ее комнаты и, укрыв ее, подоткнула со всех сторон. Она вечно раскрывается по ночам. Заглянула в детскую – Лиза тоже спит, обняла медведя и посасывает большой палец. Вспомнилось, как мы в третий раз ждали мальчика, я даже расстроилась на УЗИ, а Кирилл был рад. Он сказал, что девочки всегда папины. Это было шесть лет назад. Всего лишь шесть лет. А тогда он уже изменял мне? Как часто он предавал меня? С кем? О скольких таких Аличках я не знаю? Как я вообще ему могла доверять?

ГЛАВА 2

Прикрыла дверь в спальню младшей дочери и пошла на кухню ставить чайник. Проверила есть ли горячая вода и включила бойлер. Скоро вернётся наша старшая и непременно пойдет в душ. Я бросила взгляд на часы и невольно поймала свое отражение в зеркале.

Мы видим себя каждый день, остаемся для себя все такими же, как и двадцать лет назад, а из зеркала на нас смотрит лицо, к которому привыкли, но другие видят, как мы меняемся. Им это заметно лучше. И я тоже увидела. На наших фотографиях. Какой была и какая я сейчас. Нет, не уродина, не старая, но уже не такая… присмотрелась и с ненавистью вырвала седой волос на виске. Пальцы пробежались по скулам и подбородку, разглаживая кожу. Без макияжа выгляжу на свой возраст, и полнота уже так быстро не уходит, несмотря на тренировки в спортзале. Третьи роды оставили свои следы на теле. Разве что лечь под скальпель, обколоться ботоксом, сделать липосакцию. Хотя у меня сейчас на это нет лишних денег. Я теперь мать-одиночка, даже несмотря на то, что Кирилл дает деньги на девочек и я работаю, их теперь у нас далеко не так много, как было раньше. Я предоставляю ему отчет о тратах и не беру себе ни копейки. А может, стоило все же подтянуть кожу вот здесь и здесь… и живот убрать. Может быть, тогда он не смотрел бы на других женщин. Такие мысли пришли в голову только сейчас… раньше я почему-то об этом не думала. Наверное, это моя вина. Нужно было думать. Нужно было не носить при нем в доме старую майку и шорты, не завязывать гульку на затылке, не ходить в «маске» для увлажнения кожи, брить ноги каждые два дня, прятать гигиенические прокладки подальше в шкаф и просыпаться всегда накрашенной. Быть той самой оберткой от шоколадки. А мы всегда считаем, что если мужчина принадлежит нам, то больше не нужно заморачиваться и можно быть самой собой. Нельзя! Это не ваша мама и не ваша подружка. В один прекрасный день вы станете для него чем-то вроде предмета мебели, потому что выглядите именно так, как удобное, старое кресло, и почему бы его не поменять на новое, более красивое, с разными навороченными девайсами в виде силиконовой груди, наращенных ногтей и ресниц.

Мужчины любят конкуренцию. Им нужно здоровое соперничество. А мне на улице уже не смотрят вслед, не сигналят из автомобилей. Да, те, что постарше, еще обращают внимание… постарше лет на десять-пятнадцать. К таким разве ревнуют?

Я вдруг подумала о том, что, когда тебе далеко за тридцать, ты становишься кем-то средненьким, еще не старухой, но уже и не молодой. Ты все чаще думаешь о том, сколько лет еще ты будешь привлекательной и как долго будешь заниматься сексом? Когда у тебя начнется пресловутый климакс? И с того момента женщиной ты будешь только называться… И что самое обидное – с ними этого не произойдет. Они останутся мужчинами до самой старости, пока стоит член и есть желание трахаться.

Но почему? Неужели человек любит и хочет тебя, только пока ты похожа на модель и у тебя все упругое и стоячее. Любит за внешность? И вот в этот самый момент ты начинаешь видеть истину – а никому ты не нужна со своими проблемами, лишним весом, морщинами, плохим настроением. Потеряй ты руку или ногу, тебя выкинули бы точно так же. И человек рядом с тобой не родной и близкий, а потребитель. И потреблял тебя, пока ты не сломалась или не истек срок годности, а потом поменял на другую модель, чтобы теперь потреблять ее. А тебя… тебя можно было бы и оставить про запас, чтоб иногда тряхнуть стариной и понастальгировать, но ты окончательно испортилась и отказалась работать по прежней схеме. То есть, по сути, сама все окончательно испаршивела. Значит, сама и виновата. И нет никакой любви до гроба. Нет верности. Нет доверия. Это вам не мама с папой и не ваши дети. Не обольщайтесь. Сейчас он рядом. Покупает вам шубу, пишет смски, называет «зайкой», бегает в магазин за прокладками, а завтра исчезнет из вашей жизни, чтобы покупать все это кому-то другому, потому что у нее грудь торчит торчком, попа круглее и смотрит на него как на Бога. А ты… ты то на него так никогда не смотрела, потому что сама этого Бога из него создавала.

Меня задушило приступом ненависти к нему. Едким, накрывающим с головой приступом ярости. Как он смел отобрать у меня двадцать лет жизни? Как смел предать тогда, когда это больнее всего. Еще десять лет назад, когда мы сильно повздорили и я ушла к маме, а он вернул меня обратно, мне было двадцать восемь, и я могла устроить свою жизнь, я все еще считалась молодой. Пусть многие скажут, что и в тридцать восемь – это молодость, что женщина в самом соку, что прям живи и радуйся жизни. Они либо оптимистки, либо дуры, что в принципе одно и тоже. Это, конечно, неплохой метод борьбы с когнитивным диссонансом, но если в ваши тридцать восемь вас променяли на двадцатипятилетнюю свиристелку, то у вас возникает закономерный вопрос и вполне закономерный на него ответ. Почему, например, вас не променяли на пятидесятилетнюю? Смешно, правда?

Я распустила волосы и заправила их за уши. На шее поблескивала цепочка, подаренная им на день рождения в позапрошлом году. Рванула ее и, сжав в кулаке, смотрела себе в глаза. А ведь я его любила все эти годы. Об этом редко задумываешься. Через двадцать лет вас уже не шатает от страсти, и в животе не прыгают бабочки, а секс, скорее, четко отработанный механизм, работающий без сбоев. Муж превращается в кого-то типа родного брата или лучшего друга… Вы испытываете к этому человеку безграничную нежность, уважение, трепет, иногда желание… но оно уже мало напоминает то самое бешеное ощущение, которое он вызывал в вас пусть даже десять лет назад. И только когда вас предают, вы понимаете, насколько любили и насколько вам больно…

Вернулась в спальню и, судорожно выдохнув, невольно потянулась к конверту. Сейчас я просто устало распечатала и достала бумаги. Муж подписал документы о разводе. Я смотрела на его размашистую подпись, слегка корявую завитушку на букве «К» и вдруг поняла, что его рука дрогнула, когда он поставил последнюю жирную точку в нашем с ним браке. О чем он думал, когда расписывался? Думал о том же, что и я? Ему хотя бы немного было больно? Или мы на самом деле настолько чужие?

Я долго не верила, что их придется подписать, что он принесёт их мне и положит на стол, осматривая нашу кухню циничным взглядом, словно прикидывая, что еще можно у меня отобрать. Внутри образовалась пустота, дыра, кровоточащая незаживающая рана. Оторванные с мясом двадцать лет моей жизни, где я была счастлива, любила, смеялась… Вот и все, Авдеев…все кончено, и ты теперь свободен. Ты счастлив? Ты этого хотел, когда трахал ее на своем рабочем столе в кабинете, к которому мы с тобой вместе обдумывали дизайн?