Я ничего не слышал, будь уверен.

О верх обид! Ужели так противен

Я стал богам, что о моих мученьях

Мой край родной и вести не узнал,

Что я совсем забыт во всей Элладе?

Мои враги покинули меня

Бесчестно и смеются втихомолку,

Моя ж болезнь растет и расцветает!

260 О мой родной, о сын Ахилла милый,

Ведь я — тот самый, о котором ты,

Конечно, слышал, что Геракл его

Чудесных стрел наследником оставил: [9]

Царя Пеанта сын я, Филоктет!

Меня чета правителей и с ними

Итаки царь в пустыне одиноким

Позорно бросили… сказать, за что?

За то, что жалом гибельной ехидны

Я тронут был; ее укус жестокий

Больное тело истреблял мое.

И вот, когда от морем окруженной

270 Скалы хрисейской корабли свои мы

Сюда пригнали и в изнеможенье

От сильной качки, под утеса сводом

На берегу я сладкий сон вкусил, —

Они, меня покинув, прочь уплыли,

Оставивши мне жалкие лохмотья

Да пищи крохи — горькая подмога

На первый раз несчастному… Самим бы

Такую же усладу испытать!

Подумай, друг, с какой веселой думой

Проснулся я — покинутый, один!

Как разрыдался я, каким я воплем

Нахлынувших пучину бедствий встретил!

280 Исчезли крылья кораблей моих,

Души живой не видел я кругом;

Ни кроткого привета, ни ухода

Больному телу — ничего! И сколько

Я ни метался — ничего не видно

На всем брегу, опричь страданий горьких;

Но их — обилье полное, дитя!

И день за днем мучительной чредой

Потек. Пришлось в скалы приюте тесном

Жилье устроить — одному. Питанье

Мне добывал мой лук, стрелою верной

Он поражал крылатых голубей.

290 Но за добычей сам ползти я должен,

Измученную ногу волоча.

И также за питьем, и за дровами,

Когда мороз: все это сам, несчастный,

Я промышлял. Да, вот еще: огня

Ведь не было. С большим усильем, камень

О камень ударяя, извлекал

Я пламя сокровенное; поныне

Оно меня спасает. Кров жилой,

Да жар огня — вот всем нуждам подспорье,

Когда б не боль отравленной ноги!

300 Еще узнай ты острова природу.

Сюда добром никто не пристает;

Он не дает стоянки мирной судну;

Нет жителей, чтоб с барышом товар

Им свой продать, прием радушный встретя.

Нет, не плывет сюда разумный муж!

Неровен час, нужда кого пригонит —

Ведь мало ль что в несметных дней теченье

Случиться может! Ну, так вот, дитя,

Я от пловца заезжего такого

Дань получу участья — на словах!

Кто пищи уделит из сожаленья

Мне долю малую, а кто одежды

310 Немного даст. Но чтоб домой отправить

Меня — о том и слышать не хотят.

Так гибну я — десятый гибну год.

Сам голодая, лишь болезнь-обжору

Своею плотью вскармливаю. Так

Меня почтили добрые Атриды

И Одиссей-властитель. Пусть же им

Зачтут цари державные Олимпа

Моих страданий безутешных гнет!

И мы не мене тех пловцов заезжих

Тебя жалеем, о Пеантов сын!

Готов и я свидетельством правдивым,

320 Друг Филоктет, рассказ твой подтвердить:

И я врагов твоих изведал низость.

Как? И тебя Атриды оскорбили

Проклятые? Разгневали тебя?

Насытить гнев рука моя сумеет!

Тогда узнают Спарта и Микены,

Что доблестных мужей родит и Скирос!

Так, так, дитя! Какой же злобы ради

Ты столь великий гнев на них растишь?

Что ж, расскажу… ох, не легка задача!

330 Как насмеялись надо мной вожди,

Когда пришел последний час Ахиллу…

Что ты сказал? Постой! Скажи еще раз.

Ужели смерть познал Пелеев сын?

Да, он убит — не человека дланью:

Его сам Феб стрелою поразил. [10]

Достоин он — достоин и сразивший.

Душа двоится, и твою судьбу

Хочу услышать, и его оплакать.

Ах, горемыка! И твоих страданий

340 Достаточно — тебе ль скорбеть о ближнем?

Ты прав, мой сын. Вернись к началу снова

И расскажи мне про обиду их.

Ко мне приплыли в пышном корабле

Царь Одиссей и дядька моего

Отца; [11] их речь — правдивая ль, не знаю —

Звучала так: раз умер мой отец,

То мне лишь одному судьбой дано

Взять Илион, — и никому другому.

Такая речь, заставила меня

Не медля, друг мой, в путь морской собраться.

350 Хотелось на отца взглянуть, покуда

Он не разрушен челюстью огня, —

Ведь никогда я не видал его;

К тому же слава сладостно манила

Сорвать Пергама каменный венец.

И вот плыву я; день, второй зарделся —

Сигея [12] виден ненавистный холм;

Попутный ветер струг крылатый гонит —

На берегу я. Войско все кругом

Меня с приветом громким обступает;

Клянутся все, что с новой жизни силой

Из небытья Ахилл им возвращен…

А он лежал. Печаль глаза покрыла;

360 Воздал родителю я плача дань.

Затем, немного обождав, к Атридам,

Друзьям моим — так думал я — иду:

Прошу отдать отцовские доспехи

И все другое, что своим он звал.

Они ж в ответ бессовестное слово

Сказали мне: «Внемли, Ахиллов отпрыск!

Добро отца наследуй невозбранно;

Доспехи же его присуждены

Другому витязю — Лаэрта сыну».

Тут слезы брызнули из глаз моих,

Набухло гневом сердце. Я поднялся:

«Насильники! Чужому человеку

Мои доспехи дать посмели вы,

370 Не выждав даже моего решенья?»

На это Одиссей — стоял вблизи он —

Ответил мне: «Да, отрок, и по праву

Они вождями мне присуждены:

Ведь я их спас, [13] и труп Ахилла с ними».

Тут уж всего меня объяла злоба;

С потоком слов обидных на него

Я устремился: как, чтоб он оружье

Отцовское похитил у меня?

Не вспыльчив он; но, видно в сердце жало

Ему проникло. Выслушав меня,

Он так ответил: «С нами доли нашей

Ты не делил, отсутствуя не в пору;

А так как дерзкой удали своей

380 Ты волю дал, то знай: отца доспехов

Ты в Скирос свой с собой не увезешь».

Так он сказал. И вот я, оскорбленный,

Домой плыву, отцовского наследья

Бесчестнейшим лишенный из людей.

Да что! Не так его я в том виню,

Как их, вождей. Правителям за город

Ответ держать пристойно, и за войско,

И если кто бесчинствует — наверно

Учителя он словом совращен.

Рассказ мой кончен. Кто Атридам недруг —

390 Богам да будет так же мил, как мне!