Матвей и Полина прервали на время свои философствования и весь остаток дня жарились на пляже, купались и болтали на менее возвышенные темы. Вечер застал их в густых зарослях на вершине холма в объятиях друг друга. "Все это слишком чудесно, чтобы быть явью." - думал Матвей, вперив жадный взгляд в маленькие упругие грудки с темными сосочками, колышущиеся над его лицом.

- Ты сводишь меня с ума... - простонал он.

- Да, свожу - прошептала Полина, задыхаясь. - И сама схожу с ума. В обыденной реальности нет ничего привлекательного.

- Молчи. - он зажал ей ладонью рот. - Будем молчаливыми сумасшедшими.

Лейтенант милиции Тенгиз Урбанидзе уже час, как сменился. Он сидел на лавочке у отделения, почесывал покрытую буйной растительностью грудь, и, усмехаясь в усы, перебирал в уме возможные варианты досуга, числом пять. Первый предусматривал пойти на поводу у жгучего кавказского темперамента, завязать знакомство с какой-нибудь привлекательной москвичкой, погулять с ней по заповедному санаторному парку и приятно завершить вечер плотскими утехами где-нибудь на берегу под шум прибоя. Второй вариант был немного скромнее - взять пару литров сухого и зайти на Советскую, дом пять, к Наташке. Она готова была заниматься любовью когда угодно, где угодно, и с кем угодно - исключительно из любви к процессу. Третий вариант касался похода в санаторный клуб на просмотр нового американского фильма с участием Сталлоне. Тенгиз не любил Сталлоне, но снисходительно относился к американскому кино. Четвертый вариант был прост, как морковка - пойти на пляж и купаться до одури, согреваясь все тем же вином. А как стемнеет, можно костерок развести, шашлык приготовить... Нет, в одиночку это неинтересно. Пятый вариант был самым интеллектуальным - поход в библиотеку. Поразмыслив еще немного, Тенгиз именно его и выбрал и направил стопы свои к санаторской библиотеке. По пути он сделал небольшой крюк, зашел на базар и купил вина. Это-то и помешало выполнению его замечательного плана по приобщению к Разумному, Доброму и Вечному: на базаре его заприметила Марианна, продавщица из винного, и, догнав бравого лейтенанта уже на территории санатория, призналась ему в страсти буйной. Тенгиз решил, что библиотека никуда от него не убежит, и дал волю с таким трудом сдерживаемому темпераменту.

Участковый Максим Фадеевич Второпяхов в последний за сегодняшний день раз дозором обходил владенья свои. Как всегда в самом конце длинного списка его обязанностей значилась проверка столовой в санатории. Строго говоря, проверять там было нечего: санаторий второй год как был в полном упадке, продуктов был минимум и далеко не лучшего качества, так что было бы на что позариться... К тому же весь персонал столовой Второпяхов давно и хорошо знал, как, впрочем, знал вообще всех местных - по роду службы положено. Но против инструкции не попрешь, а инструкция предусматривала ежедневные визиты на некогда славную своими гастрономическими изысками кухню. Третий день подряд на боевом посту находилась одна Елизавета Архиповна. Марья Савельевна еще неделю назад взяла очередной отпуск и уехала к сестре в Вологду, а Олесю Карповну как раз третьего дня схватил жестокий радикулит. Последняя оставшаяся повариха стояла на заднем крыльце и курила папиросу. Второпяхов, закуривая, подошел.

- Вечер добрый, Елизавета Архиповна!

- Здравствуй, Максим. Как служба?

- Спасибо, скучно. А что нового на кухонном фронте?

- А, ничего. Даже тараканы - и те все те же.

- Постояльцев-то к себе не приманила?

- Нет, не идут чтой-то ко мне. Вон, к старому алкашу Альберту, соседу моему, и то сегодня двое вселились. А мне все не везет.

- Да? И кто ж это к нему пошел? Демпингует старик, что ли? Не в курсе, цены-то не сбивает честным гражданам?

- Не знаю. А приехал к нему тот же мальчишка, по-моему, что и в тот год. И опять с подругой.

- Ну, гуляет молодежь, все правильно, так и положено. Ладно, Елизавета Архиповна, творческих вам успехов в работе и громаднейшего счастья в личной жизни. Пойду я. Рабочий день окончен, пришла пора отдохновения.

- Бывай. - и Елизавета Архиповна отправилась мыть посуду, а участковый Максим Второпяхов - размышлять и пить портвейн.

В целом вечер прошел так же спокойно, как и предыдущий. Единственные люди, которые чувствовали приближение чего-то, какой-то, может быть даже, новой эры - это блюстители порядка. Лейтенант милиции Тенгиз Урбанидзе, сидя рядом с совершенно обнаженной Марианной и переводя дух после вечера страстной любви, вдруг испытал страх. Мгновенный, липкий, всепроникающий. Он почти сразу отступил, но настроение Тенгиза совершенно испортилось, и, извинившись перед Марианной, лучившейся абсолютным счастьем, он ушел домой.

В то же самое время сидевший на берегу в километре от них Второпяхов почувствовал, как какая-то странная и страшная тоска сдавила ему грудь. Захотелось взвыть по-волчьи, уставившись в почти полную луну. Казалось, что прямо вот сейчас на таком привычном горизонте высветятся какие-нибудь судьбоносные слова, что-нибудь таинственное и непонятное, типа "мене, текел, фарес" или "вени, види, вици". Ничего не произошло. Второпяхов почесал сизый нос, вздохнул, допил остатки вина и пошел домой.

Утром было солнечно, безветренно, жарко и для некоторых похмельно. Позавтракав и похмелив Альберта, Матвей и Полина пошли на пляж, где первую половину дня провели почти молча, загорая и купаясь. Безмерно радовало не слишком большое количество отдыхающих. Не было безразмерных дряблых теток, имеющих, как правило, странную привычку загорать не в купальниках, а в нижнем белье; не было мужичков неопределенного возраста, загорающих командами по трое за вином и картами; не было не в меру шумных детей. Зато было много ладненьких девушек, загоравших в крохотных бикини, а то и "топлесс", и их спутников - в меру мускулистых молодых людей, задумчивый взгляд которых изобличал в них студентов-философов из Москвы, Питера и Киева. При недостатке общения в любой момент можно было познакомиться с себе подобными, и это тоже радовало. Но недостатка общения Матвей в кои веки не испытывал.

Тенгиз Урбанидзе отличился. Он собственноручно взял с поличным воришку лет восьми, который возымел желание присвоить часть фонда санаторской библиотеки. Библиофильская душа лейтенанта была донельзя возмущена этим жутким преступлением. Отчитав неудачливого похитителя книг, Тенгиз записал адрес, где тот временно проживал с мамой и папой, и отпустил под честное слово о невыезде. Когда плачущий злоумышленник скрылся в аллее, Урбанидзе зажал под мышкой конфискованные книги и понес их обратно в библиотеку. Книг было всего четыре: сказки Корнея Чуковского, сказки Андерсена, "Незнайка в Солнечном Городе" Носова и "Игрушки" Агнии Барто. Пролистав все четыре, лейтенант под расписку сдал их библиотекарше Валерии, которой он вот уже два года, как строил глазки, но безуспешно: кроме книг в этом мире для Валерии не существовало более решительно ничего интересного. И вернулся в отделение.

Альберт посвятил весь день рукоделию. Периодически унимая дрожь в руках оставленным Матвеем вином, он вырезал для своего юного друга статуэтку из красного дерева. Начал он ее еще год назад, продолжал, с большими перерывами, в течение года, и вот теперь заканчивал. Статуэтка изображала сидящую голую красавицу - это был один из основных мотивов творчества Альберта в последнее время. Но, так как он всякий раз приступал к работе в разной степени трезвости, результат несколько отличался от первоначального замысла. Вместо девушки получался Будда. Очень сексуальный, правда, но все-таки Будда. Старый художник был очень доволен делом рук своих.

Тем временем, разомлев от моря и солнца, Матвей, сам того не зная, совершил роковую ошибку.

- Я во сне видел сегодня одно потрясающее место. Это явно не здесь, во всех смыслах не здесь. Там огромные пальмы. Водопад ультрамариновый, там постоянно радуга в небе, причем цвета спектра идут в обратной последовательности. И такое ощущение покоя, безмятежности... Жил бы там. И полное впечатление реальности происходящего.