П о т а п. Такой, как от жинки каждый день. Коли не за чуб, так по затылку!
С т е п а н. Э, нет! Такой не нужно!
Г о р п и н а (провожает их). Ха-ха! Не любите? Прощайте же! Счастливого пути!
Явление третье
Г о р п и н а. Ишь, старик, а туда же! Что это они к нам так липнут? И не отвяжешься! (Осматривается кругом.) Смотри, сколько грязи нанесли в хату, а я люблю, чтобы у меня было как в раю. (Прибирает.) Потому-то и не нравится мне наше женское звание, что все только возишься да прибираешь после них. Натомишься за день, а дела-то и не видно. (Смотрит в окно.) Приська! Приська! Загони-ка теленка в сарай, не то все молоко у коровы высосет…
Г о л о с П р и с ь к и. Погодите, ворота отопру!
Г о р п и н а. Ох! Может быть, Панас приехал? (Набрасывает на плечи кожух и выбегает.)
Явление четвертое
Ш п о н ь к а (входит в кожухе, подпоясанном поясом, и в шапке-ушанке).
Ух! Ох! Фу! Фррррр! (Гаврилу.) Ну куда же ты смотришь? Не видишь, что пан дух перевести не может? Уф! Даже дыхание захватывает! Ой-ой! Ну-ка, распоясай меня поскорее!
Г а в р и л о (возится вокруг него). Узел затянулся!
Ш п о н ь к а. А ты зубами, зубами… Ох, пропаду! Да скорее же!
Г а в р и л о (дергает пояс зубами и вертит Шпоньку). Ничего не выходит! Вишь как! (Упирается коленом в спину и тащит пояс обеими руками.)
Ш п о н ь к а. Ох, ну тебя к бесу: ты мне живот пополам перервешь. Ох!
Г а в р и л о. Не поддается… (Пояс рвется, и Гаврило отлетает в сторону вверх тормашками; поднимается, почесывается.) Вот и лопнул…
Ш п о н ь к а. Я тебе лопну! Каторжник! Чуть-чуть несчастья не наделал! (Хватается за живот и морщится.) Уф! Снимай же кожух, ты, неприкаянный! Привык все делать черт знает как!
Гаврило сзади стаскивает с него кожух, выворачивая наизнанку; бросает на скамью.
Стаскивай и сапоги!
Гаврило дергает за ногу; Шпонька хватается за скамью; скамья вместе с ним ездит по хате.
Гаврило. Да не слезают…
Ш п о н ь к а. Ну тебя к черту, ногу оторвешь! (С трудом снимает сапоги и остается в одних длинных чулках.) Вы рады пана в ложке воды утопить. Какие ты сани запряг? Не видел разве, что пану и шею свернуть нетрудно? Ты думаешь, что пану легко пешком ходить? А?
Г а в р и л о. Да кто же знал, что такое случится? О себе я и не подумал, а вы ведь поехали в санях пана Шило.
Ш п о н ь к а. Не вспоминай о нем, пропади он пропадом!
Г а в р и л о. Да я только говорю, что вы всегда с ними ездите, и — того…
Ш п о н ь к а (в сердцах). Ты опять? Убирайся с глаз моих! Чтоб сани были починены!
Явление пятое
Ш п о н ь к а (ходит по хате, сердито). Всегда ездите… Тьфу! Я теперь на него, собачьего сына, и смотреть не желаю. Шпонька, говорит, свинячья… Чтоб ты пропал, ирод! А? Я его всю жизнь приятелем считал… а он, змея подколодная! Погоди, увидим, кто из нас дворянин! Ты плюешь на мое дворянство? И тебе в глаза плюнут! Мой отец, дед, прадед, прапрадед — спокон веку здешние столбовые дворяне! А он кто? (Ходит.) Какой из него дворянин? Его отец — бродяга! Вот что! Я тебе покажу!.. (Снова ходит по хате.) Шпонька… Шпоньку все знают, кого ни спроси!
Явление шестое
Г о р п и н а. Здравствуйте, ваша милость! Как поживаете?
Ш п о н ь к а. Здравствуй, Горпина! Да так себе… не очень-то… А ты как живешь? Ничего?
Г о р п и н а. Слава богу, живем, хлеб жуем да вас вспоминаем. Что это вас, ваша милость, так давно не было видно? То, бывало, каждую неделю с приятелем вашим, паном Шило…
Ш п о н ь к а (со злостью). Какой он мне приятель? Враг лютый, черт!..
Г о р п и н а (всплескивает руками). Что вы говорите, ваша милость? Пан Шило? Да ведь вы с ними — с одной ложки, из одной чарки…
Ш п о н ь к а. Было когда-то… а теперь подай мне его — зарежу, застрелю!
Г о р п и н а. Ох, горюшко! Такие слова говорите, да еще на ночь глядя! Что с вами случилось?
Ш п о н ь к а. Ты, голубка, и не знаешь, как я сердит! Со мною не шути! Я такой, что — бррр!
Г о р п и н а. Да ну вас! Я теперь и подойти-то к вам побоюсь.
Ш п о н ь к а. Ну, ты, перепелочка, можешь подойти спокойно.
Г о р п и н а. Нет, еще, пожалуй, и меня застрелите! Вишь выдумали! С чего бы вам с паном Шило ссориться? Приятели ведь…
Ш п о н ь к а (снова в сердцах). Какой он мне приятель? Был, говорю, когда-то, а теперь… тьфу! Собака — вот что!
Г о р п и н а. Вы это всерьез или шутите? Я и не пойму.
Ш п о н ь к а. Взаправду и навеки! (Ходит разъяренный.) Я его, христопродавца этакого, засужу!
Г о р п и н а (всплескивает руками). С паном Шило судиться?
Ш п о н ь к а. С ним!.. Хутор продам, а уж его, чертова выродка, в самую Сибирь упеку! (Стучит кулаком столу.) Увидим, какой ты дворянин! Твой отец — бродяга! Вот!
Г о р п и н а. Да из-за чего у вас ссора-то? Как дело-то было?
Ш п о н ь к а. А вот как. (Вынимает табакерку и медленно нюхает; понемногу успокаивается.) Приходит ко мне сегодня этот… (Плюет.) «А не поехать ли нам, говорит, пан Иван, на зайцев? Хороша первая пороша!» — «Едем, говорю, меня дома и сам черт не удержит!» Запряг сани, взял я своего Хапая… Знаешь?
Не знаешь? Настоящая борзая, недавно купил у капитана… Знатная собака: ребро бочковатое, нога плотная, спина колесом. Серая, только под брюхом белая… Я за не дал двадцать пять рублей, две четверти ржи и пшеничной муки пять мерок.
Г о р п и н а. Господи! За собаку — хлеб святой?
Ш п о н ь к а. За собаку! Так ведь собака-то какая? Не крымская, а настоящая борзая! (Нюхает.) Так вот, взял я своего Хапая, а он — свою Стрелку, крымскую мерзость. Сели это мы вместе в сани и поехали. Гаврило с Хапаем на дровнях… Недалеко и отъехали: миновали выгон, въехали на пашню. Вдруг из-под коней — прысь! — куцый… Я кричу: «Ату его! Ату его!» Гаврилка мой, чтоб его черт побрали, зазевался, а чертов Андрий со Стрелкой так насел… У меня сердце — стук-стук-стук, а в глазах только — мель-мель! Я — с саней, да за зайцем скорее, да не своим голосом Гавриле: «Зарезал, кричу, меня! Спускай Хапая!» Насилу услыхал. Гляжу — Стрелка дала раз угонку да и осела, а заяц как рванет, так и покатил! Хапай заметил, да как припустит, как вытянется, что твой кнут. Господи! Я бегу только да кричу: «Ату-ту! Ату-ту!» Уже и голоса, и духа не хватает, а чертов Шило стоит в санях и все на Стрелку… Да куда ей!.. Только хвостом машет! А мой как вырвался — сразу от леса отрезал, да и насел: одна угонка, другая, круть-мель, круть-мель… Заяц уже еле-еле дышит, а тут и Стрелка наперерез… так и растребушили! Только я собственными глазами видел, что мой схватил, а она, паршивая, уже на готовое подоспела. Так нет! Этот пучеглазый кричит: «Стрелка взяла! Стрелка!» — «Врешь, говорю, Хапай!» — «Куда, кричит, твоему кудлатому барану!» — «Ах ты, говорю, бродяга, ведь у тебя не борзая, а кошка шелудивая!» А он: «Молчи, говорит, Шпонька свинячья!» — «Замолчи, говорю, Шило собачье!» А он мне: «Долой из моих саней, к черту! Тащись домой пешком!» — «Как? — закричал я. — Ты хочешь заставить дворянина пешком идти? Да ты кто? Да я тебя… с потрохами!» А он говорит: «Чихал я на твое дворянство!..» Да по коням… А? Все на хуторе узнают, что он меня из саней выбросил… Честь моя задета! (Гневно.) Да я его в Сибирь! Я не я буду!