Она с торжествующим воплем выпростала руку наружу – кулак сжимал газовый баллончик!
Гектор с его мгновенной реакцией, схватив Катю в охапку, рванул в сторону. Веригин замешкался, и ему досталась порция «перцовки» в лицо. Он закашлял. Но больше всех пострадала сиделка.
Однако она не растерялась. Сгребла старуху Кривошееву за шиворот халата и силой поволокла ее в дом, кашляя, отплевываясь от «перцовки», изрыгая чудовищные проклятия.
Подполковник Веригин, тоже все продолжая кашлять, тер глаза, старался глубоко дышать после газового баллончика.
– Старые гарпии, – подвел итог Гектор Борщов, когда они покинули негостеприимный участок. – Но самое главное, что обе живы-здоровы. Если что-то и случилось нынешней ночью, то не здесь.
Глава 3
Тризна
– Честно говоря, тромбонист Зарецкий и видеть ничего у старых гарпий не мог, – заявил Гектор Кате, когда подполковник Веригин сел в свой «УАЗ» и был таков, а они вернулись во внедорожник. – Забор у старух высокий, с протезом он бы через него никогда не перебрался. Калитка и ворота заперты изнутри. Так что… не наше это с вами дело разбираться дальше во всей этой странной истории. А? Не наше? Или… – Он искоса, словно заговорщик, глянул на Катю – непередаваемое выражение Гектора-лицедея. – Все же рискнем – навестим тромбониста в больнице? Может, еще что выложит?
Подполковник Веригин еще до визита к гарпиям приказал патрульным доставить Зарецкого в местную больницу. Патрульные забрали и машину музыканта (она не завелась), на тросе ее поволокли на стоянку Кашинского УВД.
Катя глянула на Гектора и кивнула. Она адски устала, но… Что-то подсказывало ей: невероятный случай с ударом молнии на ночной дороге нельзя бросать сейчас. Надо, по крайней мере, узнать еще хоть какие-то подробности о парне, кричавшем про убийство, якобы случившееся на его глазах. Было убийство или его не было? Реальность или бред, вызванный шоком от удара молнии и контузии? Галлюцинация? Выдумка? Или же… правда?
Да, бесспорно, ей сейчас хватало собственных волнений – после прошлой ночи, когда Гектор встревожил ее до крайности. Но они так и не успели об этом – столь важном и насущном для них обоих – поговорить. А сейчас вдруг подоспела ночная катавасия, в которую они, сами того не желая, окунулись прямо с головой как в омут.
Катя чувствовала: обсуждать их собственные дела с Гектором сейчас не получится. Потому что он желает разобраться в ночном происшествии. Он так решил сам. Он не то чтобы заинтригован – он насторожен.
Неужели поверил чокнутому тромбонисту? Его безумным крикам, что какую-то женщину… на его глазах зверски убили?
Гектор по навигатору отыскал, как добраться до Кашинской больницы, и они свернули на дорогу, петлявшую в полях.
Пока ехали, Катя подробно рассказывала ему о том, чему стала свидетельницей, прибыв в Кашин вместе со всем коллективом пресс-службы и коллегами из главка на похороны местного начальника УВД полковника Карапета Варданяна.
Варданян в главке считался назначенцем министерства, где имел обширные связи. Пять лет назад он получил должность начальника Кашинского УВД, став «варягом», подвинув местных сотрудников, жаждавших продвижения по службе, и все годы был на хорошем счету.
Десять дней назад он возвращался из Москвы в Кашин, и на шоссе на светофоре в его «Лексус» въехала груженая фура, водитель которой заснул за рулем.
В УВД его трагическая гибель стала полной неожиданностью, а похороны все откладывались, потому что на них должно было прибыть в Кашин не только высокое министерское начальство, но и многочисленная родня и знакомые из Армении и стран СНГ.
В небогатом Кашине и места достойного не нашлось – ресторана или отеля, чтобы вместить всех и принять траурные мероприятия по полковнику полиции, которые просто поражали размахом, шиком и дороговизной.
В Кашине жили бедно, скудно и скромно – дальний подмосковный сельскохозяйственный район, где не удосужились даже построить железнодорожную станцию, где до горизонта тянулись бескрайние поля картофеля и кормовой свеклы, где местные жители работали в агрохолдингах, на трех молочных фермах, на птицефабрике и зубами держались за любую работу, потому что ездить куда-то из Кашина на рейсовых автобусах, не имея личного транспорта, было тяжело и долго.
Для поминок по начальнику УВД все же сняли местный загородный комплекс – старый обветшалый дом отдыха с баней и сауной. Ресторан всех не вмещал. И на территории комплекса установили гостевые шатры. Столы ломились от поминальных угощений – диаспора привезла много свежих вкусных продуктов с собой, потому что на Кашинском рынке и в городском супермаркете разносолов особых не водилось.
Хоронить Карапета Варданяна на местном городском кладбище родня тоже не собиралась – после затянувшегося многочасового прощания роскошный лакированный гроб с телом покойного на катафалке в сопровождении полицейских машин отправили на подмосковный аэродром, откуда грузовой самолет должен был доставить его в Ереван, чтобы полковника похоронили вместе с родителями.
Однако из-за грозы погода была нелетной, с аэродрома звонили, что вылет откладывается, и поминки начались с большим запозданием. Уже в сумерках.
В большом шатре приглашенный джаз играл траурные мелодии. Катя пыталась как можно подробнее рассказать Гектору – каким именно она видела тромбониста в нормальной ситуации, фактически на его работе.
Джазом руководил земляк Карапета Варданяна – армянский маэстро. А Зарецкий играл в оркестре сразу на двух тромбонах – ловко менял их, не нарушая ни ритма, ни стройности звука.
Затем к джазу присоединился дудук – национальный армянский инструмент. И его скорбная и древняя мелодия вплеталась в шум погребальной тризны, в разговоры – пересуды за столом, сопровождаемые августовским ночным ливнем, раскатами грома и сполохами молний.
Среди молний то и дело тускнели и гасли гирлянды лампочек в шатрах. Вскакивал из-за стола кто-то из гостей и на русском и армянском произносил проникновенный длинный тост, где полковник Варданян представал в самом лучшем свете – Брат! Джан! Друг! Истинный профессионал!
Музыкантов джаза под конец тоже усадили за стол – есть, пить, поминать. И Катя вспомнила, как тромбонист в концертном черном смокинге и галстуке-бабочке уложил свои блестящие тромбоны в футляры и захромал к столу. Она видела, что он положил себе полную тарелку эчмиадзинской долмы и со стаканом морса в руке оживленно разговаривал с маэстро – тот, видно, держал его в любимчиках и все советовал попробовать того-сего из армянских национальных блюд.
А затем Катя потеряла тромбониста из вида. Гектор прислал ей сообщение – он приехал в Кашин и ждал ее в машине у ворот комплекса. Катя искала момент наконец-то покинуть затянувшийся погребальный пир. Видимо, откушав, тромбонист Зарецкий тоже уехал с поминок на своем «Рено». Один, без спутников из оркестра.
Катя пыталась вспомнить еще хоть что-то о нем, но в голову лезли отчего-то совсем иные образы. Брат полковника Варданяна, фактический тамада поминок, произносивший погребальный тост в форме проникновенных стихов собственного сочинения. И сестра полковника – приземистая сорокалетняя широкобедрая женщина с зелеными глазами навыкате и крючковатым носом. Она была вся в черном и увешана золотыми украшениями, словно идол. Ее толстые ноги распирали узкие замшевые лодочки от «Прада».
Катя посетовала на себя – сестру несчастного погибшего в ДТП начальника полиции рассмотрела и по косточкам разобрала. А тромбониста… Ладно, хорошо, что вообще узнала его на дороге. Что еще он делал в шатре, кроме игры на своих тромбонах? С кем общался на поминках, помимо руководителя джаза? С кем разговаривал?
– Я не видела, как приехавшие на поминки шли к машинам, как уезжали, – закончила она свой простенький рассказ. – Я сама стремглав под ливнем помчалась…
– Ко мне. – Гектор улыбался ей.
Он тогда подогнал «Гелендваген» к самым воротам загородного комплекса и ждал Катю на улице, облачившись в дождевик, держа наготове другой точно такой же. Он набросил дождевик на ее плечи, обнял и буквально умыкнул сразу в машину.