И я пошла. Кашляя, спотыкаясь, кажется, даже падая. Но потом упрямо поднимаясь и снова топая вперед. Людей в это время ночи на улицах не было. Хотя если и были бы, вряд ли я обратила внимание. Сознание порой уплывало, меня трясло. Мокрые волосы повисли сосульками.

Я плохо помню, как оказалась возле своей обшарпанной двери. Сунула руку в карман, растерянно вытащила что-то плоское. Кошелек. Мужской. Открыла и уставилась на пачку денег. Откуда? Что это? В глазах снова темнеет…

* * *

Когда я очнулась, где-то поблизости тарахтел голос, и я узнала соседку, мать той самой Агнессы.

— …а я иду, думала — опять забулдыга какой залез. Ведь валяется в наглую, даже не стесняясь. И лампа ведь не горит, снова кто-то стащил. Я и струхнула… А потом… потом смотрю — волосенки торчат. И вроде как рука. Присмотрелась да как ахнула. Тинка там лежит, представляешь? Валяется, словно баклажку вина в одиночку выдула. А ведь с виду и не скажешь… Да ещё и в куртке с мужского плеча, да дорогой, кожаной. Вот я к ней… а она…

Разлепила глаза. Лежу в своей комнате. На своем продавленном диване. Рядом тетя и соседка — блестят встревоженными глазами и причитают. Ну, все как обычно, в общем.

— Очнулась! — завопила тетушка так, что захотелось снова отключиться. Соседка бросилась ко мне, принялась бестолково поправлять старый плед, дергать подушку — то ли выдернуть хотела, то ли оставить.

— Тина. Вот так учудила, ненормальная ты девчонка. Я же думала, ты умерла. Совсем без дыхания валялась. Мокрая и холодная, как ледышка. Что случилось?

Я облизала пересохшие губы, и тетя понятливо сунула под нос кружку с водой. И уставилась ожидающе.

— Я упала в реку, — выдавила чуть слышно. — Я упала… с моста.

— С моста? На лед? И жива?

Соседка заохала, замахала руками, глядя на меня, как на спятившую.

— Да.

Я устало прикрыла веки. Свет неяркой лампы почему-то жутко раздражал глаза. И горло сохло.

— Дайте ещё воды.

— Да у тебя жар, Тина! — тетя прижала ладонь к моему лбу и нахмурилась. Несмотря на любовь к сплетням, которые она с радостью разносила по всем знакомым, злой она не была. И сейчас всерьез встревожилась. — Надо вызвать врачевателя.

— Нет, я просто… устала. Надо… поспать.

— Устала? — вскричала соседка. — Да если ты не врешь и действительно свалилась с моста, то тебе точно нужен лекарь. Тинка, да это вообще чудо, что ты выбралась. Это же… да это же чудо!

Выбралась… я нахмурилась. А как я выбралась? Зажмурила веки, восстанавливая хронологию вечера. Вот я вышла из мастерской. Вот решила срезать путь. Вот — мост. И я иду… а потом?

В висках заломило, да так, что я вскрикнула и прижала дрожащие ладони к голове. Под закрытыми веками заплясали разноцветные круги, горло обожгло так, словно мне в рот насыпали раскаленных углей. Я выгнулась и закричала.

…снова провал.

— Странно. Никогда такого не видел. Любопытно, очень необычный случай… Говорите, она упала в реку? — голос мужской, знакомый.

Память рисует образ — сухой сутулый старик с чемоданчиком. Врачеватель из соседнего дома. Обращалась к нему как-то, берет недешево, но дело свое знает. Что он забыл в моей комнате? Я больна? А если так, то чем платить, ведь услуги специалиста дороги…

А у меня нет синов…. Я оставлю тебе свою куртку. И ещё вот это…

В руку ложится что-то плоское. Кошелек из мягкой дорогой кожи. И куртка тоже кожаная, теплая и легкая. Укрывает меня до бедер, прячет от зеленых глаз. Все потому что пальто утонуло. И в нем — девушка. Как же ее звали? Тинка — Тина. Вот так, да.

— Очень, очень странно. Ну, надо же, как необычно… кто бы мог подумать, что такое бывает!

Да вот бывает. Живешь себе, мечтаешь о ботинках и парне с катка, который подарил цветок, а тут вам — бах, и прощай Тина. Нет тебя. И правда, очень необычный случай!

Я открыла глаза.

И ойкнула от яркого света.

Закрылась ладонью.

— Уберите лампу, ну же, госпожа Приния. Посмотрите на меня. Вот так. Осторожно. Вы знаете, кто я?

— Врачеватель, — выдохнула я. — Господин Арьен.

— Прекрасно! — мужчина радостно всплеснул ладонями. — А свое имя вы помните?

— Конечно. Тина.

— Замечательно!

Я перевела взгляд с лекаря на свою тетку, скорбно застывшую на заднем плане, и не выдержала.

— Что происходит? Я заболела?

— Заболела. Да ещё как. Несколько дней на грани, мы уж думали, не выкарабкаешься. Ты упала в реку, милая!

В реку? Ну да…

— Вы помните, как это случилось, Тина? — блеснул стеклами очков лекарь.

— Я… поскользнулась, — медленно произнесла я. — А там… нет ограды. Я не удержалась.

— Святые праведники. Сто раз тебе говорила, чтобы не бегала через мост. И вот!

Тетушка потрясла кулаком. Показывая, что именно — вот. Допрыгалась вот, непутевая.

Но я лишь прикрыла веки.

— А куртка? — на тебе была куртка, милая. И деньги. Откуда?

— Что? Я… не знаю. Не помню.

В комнате повисло напряженное молчание.

— Вероятно, кто-то помог девочке дойти до дома. Вряд ли девушка смогла бы осуществить это самостоятельно, вы ведь понимаете? — ровно произнес лекарь. — Но по неизвестной причине этот человек решил остаться безымянным. Что ж. Вы должны его благодарить. Теперь даже я не сомневаюсь в вашем выздоровлении, Тина.

Я промолчала.

Отвернулась к стене, чтобы скрыть усмешку.

Потому что соврала и тетушке, и почтенному лекарю. Я помню того, кто одолжил мне дорогую куртку на меху. И кто небрежно сунул в ладонь пачку купюр. И из-за кого я свалилась в обледеневшую реку.

Я все это прекрасно помню, хотя и не должна.

Ведь незнакомец постарался стереть мне память. Вот только что-то у него не вышло, и мои воспоминания остались при мне.

А ещё — зарождающаяся злость. Из-за богатенького придурка я чуть не погибла. Мост закрыли, он не имел права по нему ехать!

И мне очень хочется снова увидеть этого урода, чтобы плюнуть ему в лицо!

Хотя даже сейчас, в своем полубессознательном состояние я понимаю, что это почти невозможно.

И, пожалуй, к лучшему.

* * *

После нескольких дней темноты я пошла на поправку. Причем так быстро, что врачеватель лишь поднимал куцые брови и многозначительно хмыкал. Навещать меня он перестал через неделю, правда, велел наведываться в лекарскую. Я, как здравомыслящая и ответственная девушка, эти указания честно выполняла. Но вот чего не понимала — это почему каждый раз врачеватель помимо стандартного осмотра ушей, носа и горла, простукивания легких и тому подобных манипуляций, прикладывал ко мне всем известный предмет — блестящий кругляш с несколькими стрелками, измеритель потенциала, или чаронометр, как называли его обыватели.

Не выдержав, я спросила.

— Что вы делаете? Мои данные снимали при рождении, а потом в десять лет, как у каждого ребенка. У меня нет и никогда не было чар, зачем вы снова проверяете показатели?

Лекарь задумчиво поднес к глазам блестящий кругляш, пожевал губы. И снова хмыкнул.

— Видите ли, Тина… Это покажется вам странным… и вполне возможно, напугает… но ваши показатели изменились.

— Что?

Честно говоря, я не сразу осознала сказанное. Чары — это некий внутренний потенциал. Получить его извне невозможно. Счастливчики, родившиеся с ним, относятся к привилегированному обществу, к Королевству Бездуш. Но я всегда была самой обычной, пустышкой — как презрительно именуют остальных людей заклинатели.

— Простите, но ваш прибор просто сломался, — нашла я разумную причину.

— Это вряд ли, — в десятый раздражающий раз хмыкнул лекарь.

— Но я пустая. Всегда была!

— И все же. Посмотрите сами, Тина.

Мужчина протянул мне кругляш. Тонкая стрелка на серебристом циферблате отклонилась на одно деление. Всего таких штрихов девяносто девять, и говорят, у самых сильных заклинателей стрелочка совершает полный оборот. Но такое бывает лишь у чистокровных, и то далеко не у всех.