– Да всех! – изрек Григорий, воинственно потрясая ружьем.
– Двоих, – коротко поправил его Лыков.
– Двоих? – с досадой переспросил Рощин и посмотрел в окно, за которым стремительно темнело.
– Да. Одного сильно. Думаю, мы найдем его поблизости, на дороге. Второго легче, но он потеряет много крови, пока его перевяжут. И значит, тоже не боец. А сколько осталось?
– Трое? – наугад спросил Савельев.
– Четверо. С винтовками. Это много. Сейчас ночь, если будем преследовать – они могут затаиться и встретят нас огнем, как встретили мы их. Вы готовы, Сергей Ильич, рискнуть жизнью, чтобы добить поганцев?
– Нет, разумеется! – выкрикнул в ужасе хозяин. – Отбились, и слава Богу! Ждем здесь утра и подмоги.
Надзиратели и Григорий стали было шуметь – после удачного боя их распирало геройство. Но Алексей быстро утихомирил вояк. Он приказал закрыть ставни и объявил:
– Все! Опасность миновала. С двумя ранеными на руках они не нападут. Им сейчас не до нас. Живите, как обычно, и можете начать уборку в доме.
Помолчал и добавил:
– Они к вам, Сергей Ильич, больше никогда не вернутся. Да не только они. У вас в округе теперь такая репутация, что вся нечисть забудет сюда дорогу.
Помещик сел на стул и улыбнулся. До него лишь сейчас стало доходить, что произошло…
– Алексей Николаевич, а кто в них попал? – спросил Полотенцев. – Я ведь тоже пальнул, и даже прицелился. Но что-то сомневаюсь…
– Попал в обоих я, первым залпом, когда это было неожиданным. А вы все били уже в молоко.
– Так уж и в молоко! – возмутился Григорий. – Мой ажно через голову перекувыркнулся.
– И что, лежит сейчас там, под окнами? – съязвил надворный советник.
– Может, и лежит!
– Выйди, посмотри.
– Ну, может, и не лежит…
– Никого там нет. Ваша стрельба ущерба бандитам не нанесла. Трудно попасть в движущуюся цель в темноте. Но зато вы их напугали. Так что все равно молодцы!
Савельев полез в шкаф за бутылкой коньяку, но был разочарован.
– Ой! Прямо в нее угодили. Алексей Николаевич, вас и угостить теперь нечем.
– Рано пока. Мы с господином Рощиным пойдем в разведку. Готовы, Рощин? А то жалели, что опоздали на веселье.
– Готов, ваше высокоблагородие.
– Зачем, Алексей Николаевич? – побледнел помещик. – Мало ли что? Вдруг сидят они за бугорком и вас дожидаются.
– Никого они не дожидаются, а летят по шляху что есть силы. А выйти нам надо, чтобы проверить.
– Проверить?
– Да. Тот, в кого я попал первым выстрелом, далеко уйти не мог. Если жив, то возьмем в плен. Будет язык. Если помер уже, обыщем тело – вдруг какие подсказки найдем? Это для вас, Сергей Ильич, все кончилось. А нам завтра остальных искать!
Надворный советник взял керосиновую лампу и смело вышел с ней в темноту. Тулку он оставил в доме, но револьвер держал наготове. Рощин шел рядом и нервно поводил стволом ружья вокруг.
Они нашли тело в ста саженях от дома. Человек лежал на дороге, рядом стояла лошадь. Надворный советник подошел, посветил.
– Черкес! – воскликнул агент.
– Скорее, осетин, – поправил его Алексей.
– Но он в свитке!
– Ну-ка распахните ее.
Рощин дернул за полу, и под свиткой открылся горский бешмет. На поясе виднелся большой кинжал.
Тут человек застонал и открыл глаза.
– Живой, гнида! – отскочил екатеринославец.
– Ну, недолго осталось, – успокоил его Лыков. – Взгляните на голову. Несколько картечин угодили. Как только мозги не вылетели?
Сыщики обыскали раненого и нашли при нем пачку бумаг. Потом взяли за руки за ноги и потащили в дом. Особо с разбойником не церемонились и медицинскую помощь оказывать не торопились. Горцы – упрямый народ. Вряд ли на допросе умирающий абрек выдаст сообщников. Пусть подыхает…
В доме пленного кое-как перевязали, но он не приходил в сознание. Ясно, что к утру помрет. Лыков осмотрел бумаги и к своему удивлению обнаружил среди них паспорт бандита. Тот действительно оказался осетином по имени Насып Экажев. Еще отыскались письма, но на татарском, и сыщик не сумел их прочесть. Ладно, потом разберутся. Уже ясно, что банда получила отпор и понесла потери. Сейчас им не до разбоев. Следует сосредоточить все силы на поиске второго раненого. Бумаги Экажева тоже помогут сыщикам. Скорее всего, банде конец.
Утром на станцию Юрьево прибыли из Екатеринославля шесть жандармских унтер-офицеров во главе с вахмистром. Они обыскали окрестности и нашли неподалеку от Алмазного рудника окровавленные тряпки. Здесь разбойники перевязывали своего товарища.
А Лыков простился с Савельевым. Он отмахнулся от слов горячей благодарности, сказав:
– Я тоже вам признателен.
– За что? – поразился Сергей Ильич.
– Да за помощь. Так бы мы месяц бегали за негодяями по всему Донецкому бассейну. А тут они сами пришли.
Еще на правах старшего надворный советник разрешил агентам принять от помещика награду. Полотенцев и Рощин получили по пятьсот рублей, как и было обещано. Они остались очень довольны. Еще бы, чуть не годовое жалование. Сыщики сговорились с Савельевым не рассказывать о награде полицмейстеру и уехали одним поездом.
В Екатеринославль Алексей явился победителем. Губернатор уже знал о ночном бое и принял надворного советника сразу. Тот изложил, как было дело, и показал трофей. Святополк-Мирский со знанием дела обсудил достоинства кинжала, поблагодарил сыщика, а потом объявил:
– Вынужден с вами расстаться, Алексей Николаевич. Начальство прислало телеграмму и срочно требует вас в Петербург. Вот, прочтите.
Директор Департамента полиции приказывал Лыкову немедля вернуться. Видимо, случилось что-то чрезвычайное.
– Мы доделаем без вас, – успокоил сыщика появившийся Князев. – Только что пришел экспресс [5] из Славяносербска. Раненый нашелся! Уже арестован в земской лечебнице. Некто Рябухин, дезертир из донских казаков.
– Так это я атамана зацепил? – обрадовался сыщик.
– Атамана? – удивились начальники губернии.
– Да. Он главный в шайке, по словам свидетелей. Надо, конечно, проверить, но весьма вероятно.
– Замечательно, если так! – воскликнул Святополк-Мирский. – Глядишь, и всей шайке конец.
– Сильно я его? – спросил Лыков у вице-губернатора.
– Правую руку пришлось отнять. Сейчас у палаты выставлен караул, везти раненого сюда доктора не разрешают. Может и помереть – много крови потерял.
– А пусть сдохнет…
Вернувшись в столицу, Лыков прямо с вокзала отправился на Фонтанку, 16. Ввалился к директору без доклада, фамильярно уселся в кресло, выложил кинжал и сказал:
– Гляди, какая у меня штука есть.
– Ух ты! – опешил Зволянский. – Серебром обложен. Это базалай? [6]
– Да. Только делал не Уллу, а его брат Али. Он похуже был мастер, но тоже знаменитый.
Директор повертел клинок в руках, осторожно испробовал пальцем лезвие. Потом вдруг предложил:
– А подари его Горемыкину. Старику будет приятно.
– Запросто. Тем более Уллу у меня есть, с войны остался, дома на ковре висит. Но как это преподнести?
Полицейские стали совещаться и пришли к выводу, что дарить кинжал не следует. В России вообще презенты от подчиненных начальству не приветствовались. Разве что иконы, и то когда шеф уходит. А так ни к чему. Наградит, к примеру, министр надворного советника, причем заслуженно. А злые языки скажут, что это в благодарность за подаренный дорогой клинок. Зачем такие сложности?
В итоге сыщик убрал кинжал обратно в ножны и спросил:
– Чего вызывал-то, Сергей Эрастович? Я там чуть-чуть не доделал.
– Без тебя доделают. А вот Варшава в истерике, Лыкова требует.
– Варшава? Зачем?
– Там объявился Шпрингфедер.
Лыков присвистнул:
– Большой Пан? Вот это да… И что с того? Я-то для чего полякам понадобился?
– Чтобы его взять. Они боятся, что сами не справятся.