***

– Этот наглый тип мне совершенно не нравится, Алёна, – немного переигрывая со строгостью, сказала моя мама, усаживаясь за стол напротив меня. Кажется, она снова решила начать жаловаться мне на нашего нового соседа по лестничной клетке, который жил в этом доме всего второй месяц и уже успел чем-то не угодить моей матери. – Сидит весь такой из себя на лавочке у подъезда, курит, а мы дышать этой отравой должны.

– Мам, он ведь не в подъезде курит, а на улице, – равнодушно ответила я, не отрывая глаз от ветхих страниц книги, недавно принесённой мной из школьной библиотеки. Спорить с этой женщиной было практически невозможно: мать всегда имела на всё своё мнение, которое безоговорочно было правильным и не подлежало обсуждению.

Откровенно говоря, я никогда не смела ослушаться маму, потому что знала, что это может привести к неблагоприятным последствиям. После смерти отца она стала холоднее и раздражительнее, зачастую срываясь на мне до сих пор, несмотря на то, что прошло уже больше четырёх лет. Но я не имела права её в этом упрекать.

– Если бы он в подъезде курил, я бы не постеснялась и треснула ему хорошенько, чтобы неповадно было! – на словах моя мама была очень смелой, но на деле за её испорченное настроение несла ответственность я. Например, сейчас я вынуждена выслушивать её недовольства, хотя никоим боком не отношусь к нашему соседу. В мечтах, если только.

– А зачем ты мне это говоришь? Я и словом не перекинулась с ним ни разу, – то ли с оправданием, то ли с сожалением сказала я, пряча глаза в книге.

– Затем и говорю, чтобы даже не смела к нему подходить. Водит сюда своих шавок намалёванных, а мы всю ночь слушай, как он их там…

– Перестань, – у меня не было привычки перебивать собственную мать, но выслушивать подробности о том, что Кирилл делает со своими девушками у себя дома, я не хотела. – Я и не собиралась к нему подходить.

Мама скривила губы в насмешливой улыбке, всем видом показывая, что сомневается в моей честности. Она сложила руки на груди, ожидая, пока я загляну ей в глаза, и как только я сделала это, начала говорить.

– Как же, доченька. Мать-то у тебя дура дурой, правда? – её издевательский тон задевал меня, но я не смела подавать вида. – Думаешь, я не замечаю, как ты пялишься на него? Сколько раз мы его видели около дома или в подъезде: глаз не сводишь, словно божество какое увидела.

– Мам, что за чушь? Ты ведь сама знаешь, что это вовсе не так!

Громко захлопнув книгу, я подорвалась с места, унося ноги в свою комнату, не желая больше слушать эти обвинения, высосанные из пальца.

Я редко перечила матери, потому что любой её бред проще выслушивать молча, кивая головой и со всем соглашаясь. Но сегодня меня действительно прорвало, потому что все сказанные ею слова вовсе не были бредом.

Кажется, впервые за долгое время, она была действительно права.

Кирилла, нашего соседа по лестничной клетке, я видела от силы раз семь за всё время, что он живёт в нашем доме. На вид ему было слегка за двадцать, он имел прекрасное подтянутое тело, завораживающие серые глаза и просто крышесносящую улыбку (я успела заметить, потому что он улыбался каждый раз, когда видел меня).

Личная жизнь у меня была не интереснее, чем у зубочистки, потому что я целиком и полностью отдавалась учёбе, но вот очаровательному соседу всё же удалось прочно засесть в моей голове.

Каждый раз, когда мы встречались с ним, я пыталась заметить каждую чёрточку его лица, запомнить каждый случайный жест, чтобы перед сном восстановить его образ в мельчайших деталях. Как помешанная. Потому что в Кирилла невозможно было не влюбиться, и, кажется, его обаяние не действовало только на мою маму, которая, к слову, уже стучалась в дверь моей комнаты.

– Если ты сейчас не откроешь чёртову дверь, Алёна, у тебя вообще больше не будет возможности запираться. Я ясно выразилась? – опять извечные упрёки и этот пренебрежительный тон: я действительно устала от её выходок, но всё равно не могла противиться.

Я осторожно отперла дверь, облокачиваясь о дверной косяк, всем видом показывая, что не хочу пускать её внутрь, но выслушать готова.

– Что ещё, мам? – устало выдохнув, спросила я, всматриваясь в её строгие глаза, вызывающе глядевшие на меня сквозь стёкла очков.

– Свой характер оставь при себе, будь добра, – наверное, только мамы умеют так вежливо и спокойно сказать что-то, отчего начинают трястись колени и тревожные мурашки бегут по позвоночнику. – И я не шутила, когда говорила про то, чтобы ты не смела к нему подходить, несмотря на то, что он тебе нравится. Можешь даже не спорить: смотришь на него, как дура влюблённая, тут слепой не заметит, – она вздёрнула подбородок, глядя на меня сверху вниз, подчёркивая своё превосходство. – Он водит домой девушек лёгкого поведения и каких-то странных типов, которые, скорее всего, его дружки-наркоманы. Сама понимаешь, что такой молодой человек тебе не пара.

– Мам, я и не собиралась…

– Зато он собирается, я думаю. В прошлый раз, когда мы столкнулись с ним в подъезде, он тебя чуть ли не раздел глазами, и это при том, что я, твоя мать, стояла рядом! Этот Кирилл какой-то маньяк, и я не понимаю, как можно этого не заметить!

В этом я тоже была согласна с мамой. Несмотря на то, что пелена влюблённости застилала мои глаза при одном взгляде на этого сексуального шатена, я замечала его заинтересованность. Кирилл будто невзначай скользил взглядом по моему телу, ухмыляясь, заставляя мои щёчки покрываться румянцем, а потом встречался со мной глазами и широко улыбался, пытаясь показать, что давно раскусил меня.

Но он так ни разу со мной и не заговорил. Возможно, это к лучшему.

– От меня-то ты чего хочешь? – в отчаянии крикнула я, раздражённо вскидывая руки. – Он ко мне не подходит, я к нему не подхожу, мы не разговариваем, что не так?

– Я не собираюсь вступать с тобой в дискуссии, ясно? В тебе я уверена: ты не посмеешь меня ослушаться, вот только этот наглец не вызывает во мне доверия. Ты девочка доверчивая и наивная, поэтому запомни: что бы он тебе ни предлагал, о чём бы ни просил, всегда отвечай «нет». Надеюсь, это понятно? – она опять лезет туда, куда не нужно. Я опять сдаюсь и послушно киваю.

– Более чем, мама.

***

Я смотрела на себя в зеркало в прихожей и разочарованно хмурилась: я была симпатичной девушкой, с мягкими русыми волосами и правильными чертами лица, но такая, как я, вряд ли когда-нибудь привлечёт внимание такого парня, как Кирилл.

Я видела девушек, с которыми он проводил время у себя дома: они все были обладательницами пышных округлостей и точёных талий, думаю, говорить об идеальности их макияжа и укладки волос нет смысла. В общем, практически любая простая девчонка, вроде меня, почувствовала бы себя гадким утёнком в обществе такой королевы. В свои полные семнадцать лет, кроме густых русых волос и второго размера груди, я в себе достоинств больше не видела (да и с грудью я погорячилась, кажется).

Я осторожно провела расчёской по своим гладким волосам, продолжая разглядывать в зеркале своё отражение. Матери дома не было, к счастью, поэтому в квартире было совершенно тихо.

Однако эту прекрасную тишину прервал громкий девичий смех, доносившийся с лестничной клетки: дверь у нас хоть и была железной, её звукоизоляция оставляла желать лучшего.

Когда смех стал ещё громче, я непроизвольно нахмурилась, делая пару тихих шагов в сторону входной двери, и вздрогнула, услышав бархатистый тембр голоса Кирилла. Я словно приросла к месту, не в силах сделать и шага, осознавая, что предмет моего воздыхания находится буквально в паре метров от меня с другой девушкой.

С другой девушкой, чёрт возьми.

Я подошла вплотную к двери, нетерпеливо заглядывая в глазок и закусив нижнюю губу в предвкушении. Я всегда была любопытной девчонкой, поэтому просто не могла не подглядеть сейчас, невзирая на то, что увидеть другую девушку в его руках было чертовски неприятно.

Она была красивая, темноволосая и стройная, больше разглядеть не удалось, потому что свет в подъезде был довольно тусклым. Кирилл, как обычно, был одет в облегающие стильные джинсы и фирменную футболку-поло, которая выгодно подчёркивала его крепкие руки: от парня так и веяло сексуальностью, которую я чувствовала даже сквозь железную дверь, от увиденной сцены низ живота потянуло от волнения, а руки мелко задрожали.