— Какая забавная штучка, — сказал Нокс, поднося звезду поближе к свету.

— И совсем она не забавная! — сказал кто-то у него за спиной.

Нокс от неожиданности даже подпрыгнул. Это был Ник. Тон его озадачил Нокса — никогда прежде Ник не позволял себе говорить с ним таким образом. Нужно сказать, Ник вообще никогда не обращался к Ноксу первым. Ноксу это нравилось — молодой человек, пусть даже он варит исключительную глазурь, должен быть почтителен со старшими.

— Что ты этим хочешь сказать, парень? — недовольным голосом переспросил Нокс. — Почему это она не забавная?

— Потому что она волшебная, — сказал Ник. — Она из Волшебной Страны.

Это развеселило Кухмейстера.

— Ладно, будь по-твоему,— сказал он,— хотя я не вижу тут особой разницы. Забавная, волшебная — как тебе угодно. Вырастешь — поумнеешь. А теперь отправляйся перебирать изюм. Если тебе попадутся волшебные изюминки, не забудь мне сказать.

— Что вы собираетесь делать с этой звездой, Мастер? — спросил Ник.

— Как что? Положу ее в Кекс, — сказал Нокс. — Там ей будет самое место, раз она волшебная. Ты же сам без году неделя как перестал ходить на детские праздники, так помнишь, наверное, что для детей в сладости часто запекают монетки, маленькие безделушки и всякую всячину. У нас в деревне всегда так делают. Это доставляет детям много радости.

— Но это не безделушка, Мастер, это — Волшебная Звезда, — сказал Ник.

— Я это уже слышал, — перебил его Нокс. — Хорошо, я так и скажу детям, пускай повеселятся.

— Не думаю, Мастер, — сказал Ник, — но пусть будет по-вашему. Я согласен.

— Ты не забывай, с кем разговариваешь! — прикрикнул на него Нокс.

И вот Кекс замесили, испекли и покрыли глазурью, в основном стараниями Ника.

— Раз ты у нас такой охотник до волшебного, я поручаю тебе сделать Королеву фей, — сказал Нокс.

— Хорошо, Мастер,— согласился Ник. — Так уж и быть, если у вас мало времени. Но это ваша выдумка, а не моя.

— Выдумывать — это не твоего ума дело,— отрезал Нокс.

Кекс поставили посередине стола и окружили двадцатью четырьмя свечами из красного воска. Он был похож на заснеженную вершину горы, на склонах которой росли покрытые инеем деревья. На самой макушке стояла на одной ножке крошечная фигурка, похожая на танцующую снежинку, сжимая в руке маленькую волшебную палочку, которая искрилась и блестела в лучах света.

Дети смотрели на Кекс изумленными глазами. Кто-то из них захлопал в ладоши и закричал: «Смотрите, смотрите, какая прелесть! Какое волшебство!» Кухмейстер был в восторге, но Ученик помрачнел. Они оба пришли на Пир; Кухмейстер для того, чтобы разрезать Кекс, а Ученик для того, чтобы вовремя подать остро заточенный нож.

Наконец Кухмейстер принял поданный нож и сделал шаг к столу.

— Должен вам сказать, зайчики мои, — начал он, — что под этой очаровательной глазурью вы найдете восхитительный кекс, в который положено много всяких вкусностей. Но кроме того, мы запекли в него множество блестящих монеток и прелестных безделушек. Говорят, тому, кто найдет что-нибудь в своей порции, улыбнется удача. Здесь двадцать четыре сюрпризика, и каждому достанется по одному, если, конечно, Королева фей никого не обделит. С нее станется — ведь она изрядная шутница. Спросите у мистера Ника. Он вам скажет.

Ник тем временем пристально вглядывался в лица детей.

— Ах да! Я чуть было не забыл, — сказал Кухмейстер. — На этот раз сюрпризиков двадцать пять. Тут еще есть маленькая серебряная звездочка. Она — волшебная или что-то вроде того, как утверждает мистер Ник. Так что будьте внимательны! Если вы обломаете об нее свои хорошенькие зубки, никакое волшебство вам не поможет. Но, как бы то ни было, будет занятно ее найти.

Кекс вышел на славу, и все сочли его безупречным. Правда, был он такой величины, что каждому досталось всего по одному, пусть и большому куску, хотя многие рассчитывали на добавку. То тут, то там дети находили у себя на блюде монетку или безделушку; кому-то досталась одна, кому-то две, а кому и ничего не досталось. Не всем везет одинаково, и от серебряной куколки на макушке Кекса тут ничего не зависит. Но вот весь Кекс был съеден, а никто так и не нашел Волшебной Звезды.

— Надо же! — сказал Кухмейстер. — Видать, она была вовсе и не серебряная. Может, она растаяла, а может, прав был мистер Ник — штучка-то была волшебной и вернулась в свою Волшебную Страну. Очень нехорошо с ее стороны.

Он с ухмылкой посмотрел на Ника. Темные глаза Ника были серьезны, и он не улыбнулся в ответ.

Разумеется, это была Волшебная Звезда — в таких делах Ученик разбирался хорошо. А случилось с ней вот что: один из мальчиков проглотил ее, не заметив. Это был тот самый мальчик, который нашел у себя на тарелке серебряную монетку и отдал своей соседке Нелл. Нелл не нашла ничего и уже совсем была готова заплакать от огорчения. Мальчику тоже было занятно, что же случилось со Звездой, — он даже не догадывался, что носит ее в себе. Она совсем его не беспокоила, эта Звезда, потому что для того она и была сделана, чтобы оставаться незамеченной, пока не наступит ее час.

Пир Добрых Детей справлялся в середине зимы. Прошло время, наступил июнь, и ночи стали светлыми. Однажды мальчик проснулся на заре. Ему не спалось, потому что в этот день ему должно было исполниться десять лет. Он выглянул из окна: весь мир замер в непонятном ожидании. Легкий ветерок, свежий и напоенный запахами, шелестел в листве пробуждающихся деревьев. Затем взошло солнце и запели птицы, сперва далеко и тихо, затем все ближе и громче, а потом песня птиц накрыла мальчика с головой и тут же улетела дальше на запад, следом за покатившимся по небу солнцем.

— Совсем как в Волшебной Стране, — сказал он вслух. — Только там и люди поют, как птицы!

И с этими словами он запел песню высоким и чистым голосом, странную песню со странными словами на незнакомом языке. В тот же миг Звезда выскочила у него из горла и упала на ладонь. В ярких лучах солнца она сверкала чистым серебром, трепетала и подрагивала, словно собираясь улететь прочь. Сам не ведая зачем, мальчик приложил ладонь ко лбу, и Звезда впечаталась в его лоб, чтобы остаться там на долгие годы.

Односельчане не заметили этого, потому что Звезда, став частью лица мальчика, утратила свой блеск, хотя, если вглядеться попристальней, ее можно было различить. Зато блеск ее проник в его глаза, а серебро зазвучало в голосе, и голос стал необыкновенно хорош. С каждым годом этот голос делался все прекраснее, и стоило мальчику просто поздороваться с человеком, как у того становилось радостно на душе.

Вскоре мальчик стал известен на всю округу своим мастерством. Отец его был кузнецом, и сын пошел по его стопам, превзойдя вскоре родителя. «Кузнецов сын» — звали его, пока был жив отец, а когда отец умер, стали звать просто Кузнецом. Не было к тому времени равного ему мастера от Восточных Земель и до самых Западных Лесов. Все что угодно мог он выковать в своей кузнице; конечно, по большей части приходилось делать вещицы незамысловатые, но полезные — кухонную утварь, лемехи, плотницкие топоры и тесла, засовы и щеколды, крюки и подковы, кочерги и ухваты. Сработаны они были прочно, на века, выходили ладными и удобными. Но иногда он брался за работу особую, себе в охоту, и делал тогда вещи живые, удивительные, сравнимые по изяществу с цветами и кружевом листвы, но при том прочные, как само железо, из которого были сделаны, — да что там! — прочнее самого железа. Никто не мог пройти мимо сделанной им решетки, не заглядевшись на нее, и никто не мог пройти сквозь сделанные им ворота, если те были заперты. Когда Кузнецу работа была в радость, он пел, и тогда все соседи бросали свои дела и сбегались к кузнице послушать песни.

Все его знали и полагали, что знают о нем всё. Многие были искусны в ремесле, как он, и трудились, как он, от зари до зари, да не всем была дана такая слава. Но самого главного не знал никто: Кузнецу открылась Волшебная Страна и стала ему знакома, насколько это возможно для нас, смертных. Слишком много было в Вуттоне таких, как Нокс, чтобы говорить о Волшебной Стране с кем попало. Но для жены и детей Кузнеца это не было тайной. Женился он на Нелл, той самой Нелл, которой когда-то подарил серебряную монетку, а детей у него было двое: дочь Нэн и сын Нед. От них скрыться было невозможно: они видели, как сияла его Звезда, когда он возвращался вечером из своих одиноких странствий, длившихся порой не один день.