По-сталински разгромная критика «школы» Покровского, которая развернулась к концу 1930-х годов, затронула, естественно, и взгляды историка на 1812 г., на Кутузова. Специально подготовленная для сборника «Против исторической концепции М.Н. Покровского» (М., 1939. 4.1) статья В.И. Пичеты называлась еще спокойно: «М.Н. Покровский о войне 1812 г.», а статья А.Л. Попова во 2-й части того же сборника имела название: «Внешняя политика самодержавия в XIX веке в кривом зеркале М.Н. Покровского». Да и сам сборник был переозаглавлен: «Против антимарксистской концепции М.Н. Покровского» (М.; А., 1940. Ч. 2).
Белорусский академик (с 1946 г. — действительный член АН СССР) В.И. Пичета замалчивал то, что многие считали сильными сторонами концепции Покровского, а критикуя его ошибки, впадал в противоположную крайность: упрекая Покровского в стремлении «обелить Наполеона», сам приравнял взгляд Покровского на 1812 г. и на Кутузова к взглядам «троцкистско-бухаринских контрреволюционеров и врагов народа») [38]. При этом статья Пичеты изобиловала, наряду с хулой по адресу Покровского, преувеличениями (арьергардные бои под Красным 4–6 ноября 1812 г. — «действительное генеральное сражение», «самое большое после Бородина»), передержками («Багратион ничуть не был „ура-патриотом“ и не собирался закидывать „великую армию“ шапками, как характеризует его Покровский» [39] и фактическими ошибками (Кутузов-де «потерял левый глаз» при штурме Измаила в 1790 г. [40]. Поразительно, что такую статью советские историки даже полвека спустя ценили как «обстоятельную и тщательно аргументированную» [41].
Что касается А.Л. Попова, то он изложил на двух страницах всю концепцию Покровского «по поводу войны 1812 г.», крайне утрируя ее. Так, второй этап войны у Покровского — это, мол, «своеобразный кросс», в котором «Наполеон вышел победителем: он первый прибежал к границе. Деморализованный Кутузов, растеряв по дороге армию, прибежал последним» [42] (то и другое типично советское опрощение и событий, и действующих лиц. — Ред.).
Критика взглядов М.Н. Покровского существенно не повлияла на то, как оценивали Кутузова советские историки.
В замечательной книге академика Евгения Викторовича Тарле (1874–1955) «Нашествие Наполеона на Россию», впервые опубликованной в 1938 г., а затем многократно переизданной (в 1939-м, 1940-м, 1941 гг. и т. д.) [43], Кутузов представлен выдающимся полководцем. Тарле отметил его «большой ум, очень крупные военные дарования», «громадные стратегические способности», но не идеализировал, не возводил его до мифологемы «Спаситель Отечества», как это делали в XIX в. российские, а после 1947 г. — советские официозы. Более того, Тарле не умалчивал о склонности Кутузова к придворным, военным «и всяким иным интригам», об его «лукавстве и умении играть людьми», «подъедать так, как подъедает червь деревцо» (по выражению генерала С.И. Маевского), «тех, которых он подозревал в разделении славы его» [44]. Со всей определенностью историк высказал свое представление о Кутузове в письме к литератору С.Т. Григорьеву от 20 июля 1940 г.: «…замечательный полководец, <…> умный, осторожный генерал, сумевший сыграть громадную моральную роль народного вождя в труднейший момент русской истории», который, однако, «по своим стратегическим и тактическим дарованиям, просто по размерам этих дарований не равен Суворову и подавно не равен Наполеону» [45].
Даже в годы Великой Отечественной войны при всем благоговении к «мужественным образам наших великих предков», в числе которых И.В. Сталин 7 ноября 1941 г. с трибуны ленинского мавзолея назвал и Кутузова [46], — даже тогда наши историки воздерживались от чрезмерного возвеличивания фельдмаршала и не шли ради него на вымыслы и подлоги, как это стало свойственно им (в абсолютном их большинстве) после 1947 г. В книгах о Кутузове Е.В. Тарле, М.В. Нечкиной, Г.Г. Писаревского, К. Осипова (И.М. Осипова-Купермана), Н.Е. Подорожного, М.Г. Брагина, В.Н. Лебедева [47], а также в самой крупной из тех, что появились за годы войны, монографии о «Двенадцатом годе» И.Б. Берхина Кутузов, разумеется, прославлялся, но не приукрашивался. Лишь в редких случаях высказывались тезисы о Кутузове как о «народном избраннике», которого выдвинул в главнокомандующие «голос народа», или о том, что при Бородине «цель Кутузова заключалась в отражении неприятельских сил. Русский полководец достиг своей цели», — тезисы, подхваченные и развитые после 1947 г. П.А. Жилиным, Н.Ф. Гарничем, Л.Г. Бескровным и др. Зато говорилось и о просчетах фельдмаршала (например, о доле его вины за «провал Березинской операции»).
Вслед за историками так же почтительно, но без преувеличений, изображали Кутузова в предвоенные и военные годы писатели СССР [48].
Окончание войны совпало с очень «круглым» (200 лет со дня рождения) юбилеем Кутузова. По этому случаю СНК СССР 8 сентября 1945 г. принял специальное постановление, а Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) издало юбилейно-установочную брошюру [49]. Здесь уже обозначилась тенденция к идеализации Кутузова. Впервые в XX в., и притом на «руководящем» уровне, был высказан сакраментальный тезис: «Полководческое искусство Кутузова превзошло полководческое искусство Наполеона» [50], — тезис, который с тех пор подхватят и впредь, веруя в указание ЦК, как истинный христианин верует в слово Христово, будут долго держаться его советские историки. Впрочем, 1945 г. был еще не началом массированной идеализации Кутузова, а как бы подступом к ней. «Процесс пошел» через два года.
Да, тотальная, целенаправленная и управляемая идеализация Кутузова началась, как по команде, с того февральского дня 1947 г., когда журнал ЦК ВКП(б) «Большевик» опубликовал ответ генералиссимуса Сталина на письмо полковника Е.А. Разина. Там было изречено: «Наш гениальный полководец Кутузов <…> загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления». И еще: «Энгельс говорил как-то, что из русских полководцев периода 1812 г. генерал Барклай-де-Толли является единственным полководцем, заслуживающим внимания [51]. Энгельс, конечно, ошибался, ибо Кутузов как полководец был бесспорно двумя головами выше Барклая-де-Толли» [52].
С того дня почти вся советская историография войны 1812 г. стала концентрироваться вокруг личности Кутузова, а сама эта личность обрела у историков и писателей [53] мистические размеры непогрешимого, полубожественного Спасителя, по адресу которого не должно быть ни слова критики в какой бы то ни было связи и форме. Иначе говоря, отечественное представление о Кутузове было отброшено назад, к временам Филиппа Синельникова и Владимира Панаева.
Среди тех историков, которые добровольно и ревностно приноравливались к сталинскому персту в оценке Кутузова, самыми инициативными пионерами выступили Павел Андреевич Жилин (1913–1987) и Любомир Григорьевич Бескровный (1905–1980). Показательны в этом смысле их первые книги [54], задуманные и выполненные как иллюстрации к сталинскому тезису о «контрнаступлении Кутузова», что было подчеркнуто даже в названиях книг. И Жилин и Бескровный не преминули объявить, что они создавали свои труды, «руководствуясь указаниями товарища Сталина». «Величайший вождь и полководец И.В. Сталин, в совершенстве изучивший многовековую борьбу русского народа за свою независимость, первый указал на исключительно важную роль полководческой деятельности Кутузова» — так определил основу для своей концепции Жилин.