Да, не позавидуешь парню…

* * *

— Реми! Реми, кому говорю! Принеси господам магам свежих ватрушек!

Внук не слышал или делал вид, что не слышит призыва бабушки. Сейчас он репетировал прыжок с ног на руки и обратно. Судя по его виду, скорлупарь выполнял сложную, ответственную и довольно нудную работу. Колпак он натянул даже не на уши — на глаза, на всю голову целиком, до подбородка, чтоб не свалился. Вместо головы образовалась цветастая харя с бисерной оторочкой.

Абсолютно не смешная харя.

«Курбет, — припомнил Мускулюс название трюка. — Овал Небес, как же тоскливо у него это выходит! Смотришь, и хоть вешайся… Ты же ничего не видишь, дурачок! Сейчас в вишню лбом треснешься…»

И впрямь, убогий акробат все ближе подходил к вишне. Еще пара-тройка курбетов вслепую — и придется звать лекаря. Ставить примочки, делать холодные компрессы…

— Реми! Тебе что сказано?!

Несчастный прекратил скакать за миг до трагедии. С минуту он стоял на месте, раздумывая или просто восстанавливая дыхание, после чего отправился в дом. Сдвинуть колпак на место он и не подумал. Так и шел, не глядя, но и не спотыкаясь. Чувствовалось, что в родном саду — наверняка и в доме тоже — он ориентируется без помех, не нуждаясь в зрении.

«Бедолага, — вздохнул малефик. — Граф д’Ориоль — большой оригинал. Надо иметь своеобразное чувство юмора, чтобы рекомендовать тебя папаше в качестве нового шута. А если папашу зовут Карлом Строгим…»

— Симптомы расстройства третьего глаза? — продолжил экзамен Нексус.

— Припадки, забывчивость, зубная боль.

— Еще?

— Озноб.

— Ауральный показатель озноба?

— Серые облака в районе переносицы.

— Ватрушечки! Ватрушечки!

Овал Небес! Андреа Мускулюс чуть не подпрыгнул от неожиданности. Проклятый скорлупарь объявился в дверях балкона, как бес из табакерки. В руках парень держал поднос со сдобой.

— Ва-а-атру-у-у-ушечки-и!

— Ты чего орешь? — напустился на дурака малефик. — С тобой заикой сделаешься… Ну, ватрушки. Спасибо за заботу. И вам спасибо, хозяйка! — крикнул он бабушке идиота, чтобы сгладить неловкость. — Замечательные ватрушки!

— Ва-атру-у… — шепнул скорлупарь. — Ва-а-а…

— Колпак-то сними, — тоном ниже посоветовал малефик. — Расшибешься…

Парень отрицательно замотал головой, чуть не выронив поднос на колени лейб-малефактору. Ватрушки опасно запрыгали, напоминая жаб после дождя.

— Сними, сними, — настаивал Мускулюс. — Нельзя так ходить, неправильно. Надо перед собой смотреть, людей видеть, деревья, дома… Тогда все будет в порядке.

— Сними колпак, Реми! — велела снизу бабушка. — Сударь верно говорит. Вы не обижайтесь на него, сударь, глупый он у меня…

Одной рукой Реми попробовал стянуть колпак, не выпуская подноса. — Мускулюс еле успел отобрать «товар» у бедняги: на сей раз ватрушки непременно рассыпались бы. Пахла сдоба одуряюще. Поджаристое тесто, творог с изюмом, чуточку корицы…

— Колпак, — сообщил Реми. — Ватрушечки.

Казалось, в шею парня вставили шарнир-невидимку. Он без остановки переводил взгляд с места на место. Глаза словно обжигались, задерживаясь где-то дольше, чем на краткий миг. Движение не прекращалось ни на секунду. Вот Реми глянул на столик, на перильца, на небо, на крону яблони; взгляд шарил, нащупывая и сразу отпуская, — плечо Андреа, затылок Нексуса, изюминка, чашка, мотылек, примостившийся в вензелях решетки…

Это раздражало.

Хотелось ухватить парня за грудки, встряхнуть, силой заставить сосредоточиться. Так, как Реми, ведут себя люди, виновные в преступлении и, главное, страдающие от чувства вины. Но самый пристрастный следователь не вынес бы Реми Бубчику приговор. Его заранее, до рождения, приговорила судьба. Парень целиком жил в своем внутреннем мире, лишь изредка выбираясь в мир внешний. Цыпленок в яйце, он проклевывал скорлупу, высовывал наружу головку — и в испуге прятался опять, ограждаясь от злой свободы новыми слоями скорлупы.

По этой причине его и ему подобных звали скорлупарями.

— Ладно, иди, — не выдержал Мускулюс. — Кувыркайся.

— Кувырк-кувырк, — согласился Реми.

Он с видимым облегчением удалился. Минута, другая, и Реми объявился около вишни, продолжив акробатические упражнения. Теперь он подпрыгивал, уцепившись за мощную ветку, задирал ноги вверх — и соскакивал, прогнувшись.

От зрелища хотелось плакать.

— Забавное создание, — тихо бросил старец. Лицо лейб-малефактора, обращенное к ватрушкам, выражало живейший интерес. — Итак, продолжим. Влияние «мозгового песка» на общее дурноглазие?

Отвечая, Мускулюс втайне гордился собой. Вынужденное заточение дало ему возможность блеснуть перед начальством своими познаниями. Реттийский Универмаг собирался учредить кафедру практического сглаза, и малефику предложили возглавить одну из лабораторий. Параллельно готовился учебник по теме; здесь также мужи Высокой Науки никак не желали обойтись без Андреа Мускулюса.

Опасаясь ударить в грязь лицом, малефик поднатаскался в теории. С практикой у него проблем не было. Ах, если бы не вынужденный отъезд в Сорент!

— У мужчин — плохо сдерживаемый тремор пальцев. У женщин — нарушения лунных циклов.

— У евнухов?

— Евнухи дурным глазом не обладают…

Совсем недавно, или в казематы, значит?..

Надвигающуюся беду Мускулюс, как и положено магу высшей квалификации, да еще и малефику, — а главное, человеку, женатому на члене Совета Высших Некромантов Чуриха! — ощутил загодя. Судя по тому, что Нексус перестал кряхтеть и булькать во сне, старец учуял неладное куда раньше своего молодого помощника.

Как и положено лейб-малефактору Реттии.

Чувствительные зады чародеев криком кричали: приближается дурной вестник. Значит, беда уже стряслась. Не с ними, хвала Вечному Страннику! — но и реттийцев чужое несчастье, вне сомнений, зацепит рикошетом. Когда суматошный стук копыт стих у входа в ратушу, Серафим властно приоткрыл левый глаз:

«Действуй, отрок!»

Чтобы отследить гонца на ауральном уровне, Мускулюсу не требовались ни инвокации, ни чаротворные пассы. Просто делаешь умное лицо, отращиваешь «слепые вибриссы» и ловишь флуктуации фона, которые создает любое живое существо.

Раз плюнуть, два — растереть.

Живых существ в здании хватало. Но лишь одно из них бежало, спотыкаясь, по лестнице на второй этаж. От гонца за лигу несло уксусной вонью тревоги. Судя по мана-фактуре, он не был магом, что существенно упрощало дело. Заарканив торопыгу эфирной стрункой, малефик перешел ко второму этапу.

«Сплетница» числилась третьей в списке базовых заклинаний удаленного доступа. Любимая забава деревенских колдунишек и бродячих волхвов-попрошаек. Однако она требовала определенного набора внешних действий, а Мускулюс не желал привлекать к себе внимание соглядатаев герцога — стряпчего и писцов.

— Прошу великодушно простить меня, сударь…

Он наклонился к Серафиму и, делая вид, что говорит с ним, начал, понизив голос, читать заклинание. В то же время Андреа тайком производил под столом необходимые спиральные пассы «с подвывертом». Перья обоих писцов разом перестали скрипеть. Рука стряпчего застыла в воздухе, так и не перевернув до конца страницу пухлого гроссбуха.

Троица целиком обратилась в слух.

Малефик искренне надеялся, что до соглядатаев доносится лишь невнятное «бу-бу-бу», с которым младший из магов якобы обращается к старшему. Стол же надежно скрывал движения рук. Когда он закончил, финальным пассом увеличив раструб «сплетницы» до максимума, Серафим не замедлил включиться в игру.

— Ты утомил меня, отрок! Я уже не в том возрасте, чтобы разбирать твой шепот, — строго отчитал он помощника. — И вообще, шептаться в присутствии других людей — верх неприличия! Что подумают об исконном вежестве реттийцев?

Скрипучий дискант старца звучал грознее труб небесных.

— Извините, сударь лейб-малефактор! — на весь скрипторий прогудел Мускулюс. — Я лишь хотел, чтобы вы проверили мой анализ вариантов воздействия глобальной футур-проекции изучаемого нами договора на векторное пространство вероятностей в ближайшие сто сорок восемь лет. Мне показалось, что здесь имеет место зыбкий древовидный мнимец. Но я не уверен: наблюдаемые колебания находятся на грани восприятия и слабо отличаются от естественного фона. Не могли бы вы, сударь, подтвердить либо опровергнуть…