Мною овладѣло самое непріятное чувство. Мнѣ бы хотѣлось посмѣяться надъ этимъ, но время было не такое, чтобы смѣяться надъ чѣмъ бы то ни было, имѣющимъ хоть тѣнь подозрѣнія. Происшествія, случившіяся вокругъ насъ на сѣверѣ, заставляли насъ вѣчно быть на-сторожѣ, вѣчно подозрѣвать. Я припомнилъ тотъ фактъ, что этотъ мальчикъ съ юга, съ крайняго юга, изъ Луизіаны. Мысль эта была не изъ успокоительныхъ, благодаря существующимъ обстоятельствамъ. Тѣмъ не менѣе я отдавалъ приказанія Рэйбурну скрѣпя сердце. Я чувствовалъ себя отцомъ, который собирается предать своего собственнаго ребенка на позоръ и оскорбленія. Я приказалъ Рэйбурну сохранять спокойствіе, выждать время и добыть мнѣ одно изъ этихъ писаній такъ, чтобы онъ не зналъ объ этомъ. Я также поручилъ ему не предпринимать ничего такого, что бы показало мальчику, что за нимъ слѣдятъ, приказалъ ему также не стѣснять свободы мальчика и слѣдить за нимъ издали во время его прогулокъ по городу.

Въ слѣдующіе два дня Рэйбурнъ донесъ мнѣ различныя извѣстія. Успѣха никакого. Мальчикъ продолжалъ писать, но съ беззаботнымъ видомъ пряталъ бумагу въ карманъ всякій разъ, когда показывался Рэйбурнъ. Раза два онъ отправлялся въ городъ, въ старую заброшенную конюшню, оставался тамъ минуту или двѣ и затѣмъ выходилъ. Такія вещи нельзя было пропускать: онѣ имѣли очень нехорошій видъ. Долженъ признаться, что мнѣ становилось не по себѣ. Я пошелъ на свою частную квартиру и потребовалъ къ себѣ своего помощника, офицера интеллигентнаго и разумнаго, сына генерала Джэмса Уатсона Уэбба. Онъ былъ удивленъ и встревоженъ. Мы долго обсуждали дѣло и пришли къ заключенію, что слѣдуетъ произвести тайный обыскъ. Я рѣшилъ взять это на себя. Итакъ, я велѣлъ разбудить себя въ два часа утра и вскорѣ уже былъ въ музыкантскихъ казармахъ, пробираясь на животѣ между спящими. Наконецъ, я доползъ до скамейки моего спящаго найденыша, не разбудивъ никого, захватилъ его сумку и платье и, крадучись, проползъ назадъ. Вернувшись домой, я нашелъ тамъ Уэбба, въ нетерпѣніи ожидавшаго результатовъ. Мы немедленно приступили къ осмотру. Платье привело насъ въ отчаяніе. Въ карманахъ мы нашли бѣлую бумагу и карандашъ, ничего болѣе, кромѣ перочиннаго ножа и разныхъ пустяковъ и ненужныхъ мелочей, которые обыкновенно собираютъ мальчики, придавая имъ особенную цѣну. Мы съ великимъ упованіемъ обратились къ сумкѣ и ничего въ ней не нашли, кромѣ порицанія намъ, въ видѣ маленькой Библіи, съ слѣдующею надписью на поляхъ: „Незнакомецъ, будь добръ къ моему мальчику ради его матери“.

Я посмотрѣлъ на Уэбба; онъ опустилъ глаза, онъ посмотрѣлъ на меня, я опустилъ глаза. Никто изъ насъ не говорилъ. Я почтительно положилъ книгу на мѣсто; затѣмъ Уэббъ молча всталъ и ушелъ.

Спустя немного, я собрался съ силами и принялся за непріятную обязанность водворенія похищенныхъ вещей, попрежнему ползя на животѣ. Повидимому, это положеніе было спеціально предназначено для моего дѣла. Я былъ истинно счастливъ, когда оно кончилось.

На слѣдующій день около полудня Рэйбурнъ, по обыкновенію, пришелъ съ рапортомъ. Я сразу оборвалъ его:

— Бросьте эти глупости. Мы съ вами напали на маленькаго, бѣднаго поросенка, въ которомъ не больше зла, чѣмъ въ молитвенникѣ.

Сержантъ казался удивленнымъ и сказалъ:

— Вы знаете, что я дѣйствовалъ по вашему приказу, сэръ, и досталъ кое-что изъ его писанія.

— И что же въ немъ такого? Какъ вы достали?

— Я посмотрѣлъ въ замочную скважину и увидѣлъ, что онъ пишетъ. Когда я рѣшилъ, что онъ ужь дописалъ, то слегка кашлянулъ и увидѣлъ, что онъ смялъ бумажку, бросилъ ее въ огонь и оглянулся кругомъ, смотря, не идетъ ли кто. Затѣмъ онъ опять усѣлся такъ же удобно и беззаботно, какъ прежде. Тутъ я вошелъ и послалъ его за чѣмъ-то. Онъ не выказалъ ни малѣйшаго неудовольствія, а сразу всталъ и пошелъ. Уголь въ печкѣ былъ только-что зажженъ. Записка завалилась за кусокъ угля сбоку, но я вытащилъ ее. Вотъ она. Она даже почти не обгорѣла, видите.

Я взялъ бумажку и прочелъ въ ней двѣ-три фразы, затѣмъ отпустилъ сержанта, велѣвъ ему прислать во мнѣ Уэбба. Вотъ содержаніе всей замѣтки:

„Полковникъ, я ошибся относительно колибра трехъ ружей, описаніемъ которыхъ я оканчивалъ свой докладъ. Они восемнадцати-фунтовыя. Остальное вооруженіе описано вѣрно. Гарнизонъ остается въ томъ же положеніи, какъ я доносилъ, за исключеніемъ того, что двѣ роты легкой пѣхоты, которыя предполагалось послать во фронтъ, остаются пока здѣсь, не могъ узнать надолго ли, но скоро узнаю. Мы довольны, что, принимая все въ соображеніе, дѣло лучше отложить до“…

Тутъ письмо прерывалось, такъ какъ Рэйбурнъ кашлянулъ и не далъ писакѣ кончить. Вся моя любовь въ мальчику, все уваженіе къ нему, все состраданіе къ его положенію сразу пропали при этомъ позорномъ открытіи его хладнокровной низости.

Но мнѣ было не до того. Тутъ было дѣло, дѣло, требовавшее глубокаго и немедленнаго вниманія. Мы съ Уэббомъ со всѣхъ сторонъ обсуждали этотъ вопросъ. Уэббъ сказалъ:

— Какая жалость, что его прервали! Что-то откладывается, но что такое и на какое время? Можетъ быть, онъ высказалъ бы это дальше, набожный, маленькій змѣенышъ!

— Да, — сказалъ я, — мы немножко дали маху. Но кто это „мы“ въ письмѣ? Заговорщики-ли это внутри форта или внѣ его?

Это „мы“ было непріятно внушительно, однако, надъ нимъ голову ломать не стоило и мы перешли въ болѣе практическимъ вещамъ. Прежде всего мы рѣшили удвоить караулъ и держаться возможно на-сторожѣ. Затѣмъ мы было подумали призвать Уиклоу и заставить его во всемъ признаться; но это было неразумно до тѣхъ поръ, пока не испытаются другіе способы. Намъ необходимо было добыть еще записокъ, и мы напали обдумывать планъ дѣйствій въ этомъ направленіи. Намъ пришла мысль: Уиклоу никогда не ходилъ на почту; можетъ быть, старая конюшня служила ему почтой? Мы послали за моимъ довѣреннымъ писцомъ, молодымъ нѣмчикомъ Стерномъ; онъ былъ чѣмъ-то вродѣ природнаго сыщика. Я разсказалъ ему все дѣло и приказалъ заняться имъ. Черезъ часъ мы узнали, что Уиклоу опять пишетъ. Вскорѣ послѣ того пришло извѣстіе, что онъ просится въ городъ. Его задержали немного, и тѣмъ временемъ Стернъ отправился въ конюшню и тамъ спрятался. Черезъ нѣсколько времени явился туда Уиклоу, осмотрѣлся кругомъ, спряталъ что-то въ углу подъ соръ и какъ ни въ чемъ не бывало ушелъ назадъ. Стернъ вытащилъ спрятанную вещь-письмо я принесъ намъ. На немъ не было ни адреса, ни подписи. Въ немъ повторялось то, что мы уже читали, и прибавлялось слѣдующее:

„Мы думаемъ, что лучше отложить дѣло до тѣхъ поръ, пока не уйдутъ обѣ роты. Я хочу сказать, что четверо внутреннихъ такъ думаютъ. Не сообщался съ остальными изъ боязни привлечь вниманіе. Говорю четверо, потому что мы двоихъ потеряли; ихъ взяли во фронтъ тотчасъ же по принятіи. Положительно необходимо взять двухъ на ихъ мѣсто. Двое ушедшихъ были братья изъ Тридцати-мильнаго пункта. Мнѣ нужно открыть нѣчто весьма важное, но я не могу довѣрить этого настоящему способу сообщенія. Испытаю другой“.

— Маленькій негодяй, — сказалъ Уэббъ, — кто бы могъ предположить, что онъ шпіонъ? Однако, это ничего не значитъ, разберемъ всѣ обстоятельства дѣла и посмотримъ, въ какомъ оно положеніи. Во-первыхъ, мы отыскали въ своей средѣ мятежника и шпіона, котораго мы знаемъ; во-вторыхъ, открыли, что въ нашей средѣ существуетъ еще три мятежника, намъ неизвѣстныхъ; въ третьихъ, шпіоны попали къ намъ очень простымъ и легкимъ способомъ, а именно, затесавшись въ солдаты союзной арміи, и, очевидно, двое изъ нихъ перешли на нашу сторону и были взяты во фронтъ; въ четвертыхъ, существуютъ вспомогательные шпіоны „внѣ“ форта — число ихъ не опредѣлено; въ пятыхъ, у Уиклоу есть важное дѣло, которое онъ боится сообщить „прежнимъ способомъ“ и собирается „испытать другой“. Вотъ какъ обстоитъ дѣло. Теперь что намъ предпринять? Схватить ли Уиклоу и заставить его признаться или поймать того, кто беретъ письма изъ конюшни, и заставить его разсказать все, или же сидѣть смирно и ждать, что будетъ дальше?

Мы порѣшили на послѣднемъ, разсудивъ, что пока намъ нѣтъ надобности прибѣгать къ крайнимъ мѣрамъ, такъ какъ очевидно, что заговорщики будутъ ждать, пока эти двѣ роты перестанутъ стѣснять ихъ. Мы снабдили Стерна полнѣйшими полномочіями и приказали ему употребить всѣ усилія, чтобы узнать другой способъ сообщенія Уиклоу. Мы затѣяли смѣлую игру и на этомъ основаніи рѣшили возможно дольше удалять отъ него всякое подозрѣніе. Стерну было приказано немедленно возвратиться въ конюшню и, если еще она не была занята, положить письмо на прежнее мѣсто, предоставивъ его заговорщикамъ.