«Это она?»

«Кейденс Маршалл?»

«Что она затевает на этот раз?»

Но он не спрашивает — Баркли не такой смелый, как наш отец. Ему действительно нет дела до чувств его брата.

— Конечно, парень. Приводи. Он красавчик? — его попытка разрядить напряженную атмосферу вызывает у меня улыбку.

Я усмехаюсь и качаю головой.

— Отвали. Ты же знаешь, меня интересуют девочки, а не парни.

— Слухи говорят о другом, — дразнится он.

Я на мгновение напрягаюсь от его слов, но затем отмахиваюсь от них. Мельница слухов в этом городе огромна — всегда заполнена работой.

— Да, да. Во сколько?

— Мы договорились на восемь. 

После разговора я жму на педаль моего BMW. Случалось много разного дерьма в Коннектикуте — где я закончил ординатуру в больнице Святого Фрэнсиса — из-за вождения этой яппи-машиной. Папа подарил мне ее, как только я закончил медицинский. Пока мои коллеги тонули в студенческих долгах по кредитам после четырех лет учебы и ездили на работу на автобусе, я катался на кабриолете М6 за восемьдесят шесть тысяч долларов и жил в оплачиваемом отцом лофте в центре Хартфорда.

Я не заслуживал оправдания — мои ровесники просто не могли понять мою семью.

Отец хотел купить для мамы огромный дом, похожий на тот, в котором жил с Эвелин. Но она отстояла себе домик, в котором живет до сих пор. Он стоит меньше моей чертовой машины. Мама единственный человек, которому отец позволяет настоять на своем и при этом выйти сухим из воды. Я никогда не пойму их отношений.

Мама однажды сказала, что она — огнедышащий дракон.

А папа легко воспламеняется.

Я больше ничего не спрашиваю на эту тему. 

Я умираю от желания позвонить Кейди. За последние двенадцать лет мы разговаривали всего пару раз. Иногда мама ради меня заходит к ней. В основном же я в курсе ее дел благодаря «Фейсбуку» и переписке с Агатой. А когда я пытаюсь дозвониться до Кейди — происходит одно и то же — я вынужден объясняться с ним.

Боунз. Высокомерный. Упрямый.

Ему наплевать на правила, логику и причины.

И это мой лучший друг.

Все мои попытки поговорить с ней терпят неудачу — приходится разговаривать с ним — Кейди не подходит к телефону. Хотя, если я не выдержу до возвращения в Моргантаун, у меня все же есть способ поговорить с ней.

Все эти годы были адом — она избегала моих звонков и пряталась при моем появлении в городе. Я знаю, что она ни с кем не встречается, но до нее все равно невозможно добраться. Но теперь, когда я переезжаю обратно, она не спрячется от меня.

Я иду за моей девочкой.

Раз и навсегда.

Нравится ей это или нет. 

«Боунз может идти нафиг, если думает, что сможет не подпустить меня к Кейди», — как только эта мысль возникает в моей голове, меня начинает душить чувство вины. Он не виноват. По крайней мере, он отвечает на звонки.

Единственный человек, который не подпускает меня к Кейди, сама Кейди. Я вздыхаю и быстро набираю ее домашний номер. Каждый раз я надеюсь, что она ответит. Ну, хотя бы в этот раз.

— Йоу!

Я съеживаюсь от его голоса.

— Где Кейди?

— Не твоё дело.

Я сжимаю руль и проглатываю раздражение.

— Что?

— Не твоё дело, — хохочет он.

А мне хочется его задушить.

— Да, ладно, парень. Просто позови ее. Мне нужно у нее кое-что спросить, — мой голос напряжен — я старюсь держать себя в руках, чтобы не разозлиться на него. Моя злость на Боунза лишь делает его хозяином положения.

Я знаю это по опыту.

И не позволю ему победить.

— Мы будем играть в «Телефон». Ты говоришь мне, а я передаю твои слова ей, — говорит он с тихим смехом, — а затем скажу тебе, что она велела тебе отвалить, — в его голосе звучат веселые нотки, но меня не обмануть — я читаю между строк. Он все еще злится на меня после нашей последней стычки. И снова чувство вины нарастает внутри меня.

Я слышу в телефоне гудки и убираю его. Черт возьми! Когда Боунз злится на меня, то всегда играет в эти дурацкие игры. Игры, правил которых я не знаю. Игры, на которые я мог бы наплевать. И все же я заставляю себя играть в них.

— Мне надоело играть в «Телефон», — ворчу я громко. — И собираюсь сыграть в «Тук-тук»... это игра, в которую я обычно выигрываю. 

Нетерпеливо подпрыгивая, я выхожу из дома мамы — решимость подгоняет меня. На ланч она откармливала своего трудолюбивого мальчика наполненной до краев тарелкой самгёпсаля (прим. самгёпсаль — популярное блюдо корейской кухни) с гарниром из кимчи (прим. кимчи — блюдо корейской кухни: остро приправленные квашеные овощи, в первую очередь, пекинская капуста). Я не осознавал, как сильно скучал по маминой стряпне, пока не съел вторую наполненную до краев тарелку. Если бы все зависело только от меня, она готовила бы сейчас праздничный ужин в честь моего возвращения вместо ЛеБланка. Я могу питаться бифштексами, где угодно. Но превосходные южнокорейские домашние блюда сложно найти на восточном побережье.

До дома Кейди недалеко. Я помню, как ездил на велосипеде до ее дома сто лет назад, когда жизнь была намного проще. Когда мы были друзьями. Когда были полны чувства зарождения чего-то большего. Когда я был уверен, что умру, если не буду дышать ею каждую секунду своего каждого дня.

Но жизнь добралась и до нас.

Реальность стала тем, с чем мне пришлось иметь дело.

К счастью для нас, решать проблемы — мое призвание. Наше препятствие было как раз в этом. И теперь я готов подхватить ее на руки, бальзамом исцелить ее разбитое сердце и, наконец, сделать ее своей.

Каждую разбитую частичку ее.

Своей. 

Когда я подъезжаю к ее дому, первое, что замечаю, — облупившуюся от стен краску. Крыльцо, кажется, покосилось на один бок. Все заросло травой. Сердце в груди болит. Меня переполняет чувство ответственности, и я хочу выбить из себя дерьмо за то, что позволил этому случиться.

Больше никогда.

Никогда снова.

Когда я слышу исполнение на фортепиано популярной детской песенки «Греби, греби, управляй своей лодкой», то замедляю шаги. Мое намерение — вмешаться, найти мою девочку, упасть к ее ногам и разгрести все это дерьмо.

Но когда она работает, я не могу этого сделать.

По крайней мере, пока.

Я терпеливо жду на самой нижней ступеньке, пока, наконец, не появляется маленькая девочка с длинной черной косой до середины спины. Она вприпрыжку спускается по лестнице. Проскальзывает мимо меня. Поднимает велосипед, лежавший на боку на подъездной дорожке, и стремительно уезжает. Не теряя времени, я поднимаюсь по лестнице широкими шагами. Из-за своего длительного отсутствия я вынужден постучаться в дверь. Но что касается Кейди — ее лучше застать врасплох.

— Кейди? — зову я и влетаю в дверь. И первое, что замечаю, — здесь чертовски жарко. Мне интересно, почему не включен кондиционер. Лето станет невыносимым. Кондиционер либо сломан, либо Сьюзи применяет один из способов экономии денег. В любом случае, я собираюсь разобраться с этим. 

Меня встречает тишина. Пианино брошено. Вьетнамки Кейди оставлены под скамейкой, а бутылка холодной воды стоит на подставке рядом. Я открываю рот, чтобы снова ее позвать, но слышу скрип половицы. Я поднимаю взгляд. На моих губах играет улыбка, пока я не встречаюсь взглядом со скучающим гребаным Боунзом. Плечом он опирается о стену. И как обычно, он без рубашки. Меня раздражает, что он разгуливает полуголым всякий раз, когда я его вижу. Ведь в дом постоянно приходят на занятия дети.

— Где Кейди?

Боунз пожимает плечами и неторопливо шагает к дивану. Молчанием он игнорирует мой вопрос. Я стискиваю зубы. Я вижу, как он садится и засовывает руку в карман. Не спеша достает деревянную долбленку, предназначенную для хранения марихуаны. Он переворачивает верхнюю часть. Оттуда выскальзывает штука, из которой он ее курит. Я с раздражением наблюдаю, как Боунз мизинцем проталкивает травку. Затем берет зажигалку. Сверкнув металлической крышкой, он подносит пламя к кончику курилки и делает глубокую затяжку.