Не скажу доподлинно, сколько дней прошло, прежде чем я постепенно приохотился к этому новому литературному открытию. Помню, что при первом прочтении я всего лишь подумал, что Лавкрафт мастерски владеет жанром фантастического рассказа. Возможно, это работа над рукописью Войнича заставила меня взглянуть на этого автора новыми глазами. Или осознание того, что Лавкрафт всецело одержим своим собственным творением, этим его странным миром — и подобная одержимость не идет ни в какое сравнение даже с такими авторами, как Гоголь и По. Он напомнил мне кое-кого из писателей-антропологов: при том что литературного таланта авторам недоставало, сочинения их производили неизгладимый эффект в силу одной только достоверности.

Работая по несколько часов в день, я вскорости закончил свой перевод рукописи Войнича. Еще не дойдя до конца, я понял, что это только фрагмент и что тайны, о которых идет речь, шифром не исчерпываются: это, так сказать, код внутри кода. Но что поразило меня сильнее всего — я с трудом удерживался, чтобы не выбежать в коридор и не заговорить с первым же встречным, — так это невероятные научные познания, явленные в рукописи. Ньюболд не слишком сильно и заблуждался. Автор просто-напросто знал куда больше, чем полагалось монаху XIII века — или мусульманскому ученому, если на то пошло. За пространным и темным отрывком про «бога» или демона, который каким-то образом представляет собою звездный вихрь, следовал фрагмент, в котором первоэлемент материи описывался как энергия (с использованием греческих терминов dynamis и energeia, а также латинского vis) [3] в отдельных единицах. Автор со всей очевидностью предвосхитил квантовую теорию. Звучит невероятно, так же как и ссылка на гены. Изображение человеческого сперматозоида приводится в середине текста, ссылающегося на «Сефер Йецира», Книгу творения в учении Каббала. Ряд пренебрежительных упоминаний о книге «Ars Magna» Раймунда Луллия [4] поддерживают версию о том, что автор рукописи — Роджер Бэкон, современник знаменитого мистика и математика, хотя в одном месте он называет себя именем Martinus Hortulanus, что можно перевести как Мартин Садовник.

Так что же такое, в конце концов, рукопись Войнича? Фрагмент ли это труда, претендующего на всеобъемлющее научное описание Вселенной: ее происхождения, истории, географии (если этот термин здесь уместен), математической структуры и потаенных глубин. На страницах, имеющихся в моем распоряжении, содержался краткий предварительный обзор всего этого материала. В отдельных местах — пугающая осведомленность, и тут же — типично средневековая смесь магии, теологии и умозрительных гипотез, предшествующих учению Коперника. У меня сложилось впечатление, что, возможно, авторов было несколько — либо та часть, что попала мне в руки, представляет собою краткий пересказ какой-то другой книги, причем Мартин Садовник не вполне понял прочитанное. Встречались там и традиционные ссылки на Гермеса Трисмегиста, и на Изумрудную скрижаль, и на книгу Клеопатры о получении золота — «Chrysopeia», и на гностического змея Уробороса, и на загадочную планету или звезду под названием Торманций, что считалась домом величественных и грозных богов. А еще там не раз и не два упоминался «хианский язык», причем, судя по контексту, он не имел никакого отношения к Эгейскому острову Хиос, родине Гомера.

Именно эта подробность и вывела меня на следующий этап моего исследования. В книге Лавкрафта «Сверхъестественный ужас в литературе», в небольшом разделе, посвященном Артуру Мейчену, мне встретилось упоминание о «хианском языке», так или иначе связанном с ведовским культом. А еще там фигурировали «дьоли», «вуулы» и некие «буквы Акло». Последние привлекли мое внимание: в рукописи Войнича я уже встречал ссылку на «надписи Акло». Сперва я подумал было, что «Акло» — это искаженный вариант каббалистического «Агла», имени, применяемого в экзорцизме; теперь я пересмотрел свое мнение. Все списывать на совпадения (далее определенного предела) — это верный признак глупости. Теперь в сознании моем сложилась следующая гипотеза: рукопись Войнича — это фрагмент либо краткий конспект труда гораздо более пространного под названием «Некрономикон», возможно, каббалистического происхождения. Полные списки этой книги тоже существуют или, по крайней мере, существовали; возможно, что предание передается из уст в уста в тайных обществах, таких как скандально известная «Кармельская Церковь» Наундорфа либо Братство Тлёна, описанное Борхесом. В 1880-х годах Мейчен какое-то время жил в Париже и практически наверняка общался с учеником Наундорфа, аббатом Буланом, который, как известно, занимался черной магией. (Он фигурирует в романе Гюисманса [5] «Там, внизу».) Неудивительно, что отголоски «Некрономикона» встречаются и в его собственных трудах. Что до Лавкрафта — он, вероятно, каким-то образом познакомился с пресловутой устной традицией — либо сам, либо, возможно, через Мейчена.

В таком случае не исключено, что копии книги и впрямь существуют — спрятанные где-нибудь на чердаке или, опять-таки, в сундуке под сводами итальянского замка. Ах, если бы мне удалось отыскать хоть одну — и опубликовать вместе с моим переводом рукописи Войнича! Вот это был бы самый настоящий триумф! Или если бы мне хотя бы удалось доказать ее существование…

Все пять дней путешествия через Атлантику я жил этой мечтой. Я читал и перечитывал свой перевод рукописи, надеясь обнаружить хоть какую-то зацепку, что привела бы меня к полному списку. Но чем больше я читал, тем больше запутывался. При первом прочтении мне примерещилась некая совокупная структура: общая темная мифология, о которой не говорилось напрямую, но которая угадывалась в туманных намеках. Перечитывая текст, я задумался: а не игра ли это воображения. Книга словно распадалась на разрозненные фрагменты.

Оказавшись в Лондоне, я с неделю просидел в Британском музее, тщетно ища ссылки на «Некрономикон» в разнообразных трудах по магии, от трактата «Azoth» [6] Василия Валентина [7] до Алистера Кроули. [8] Единственная многообещающая ссылка обнаружилась в «Заметках об алхимии и алхимиках» И. А. Хичкока [9] (1865), в сноске к «ныне неразрешимым тайнам табличек Акло». Но никаких других упоминаний этих табличек в книге не обнаружилось. Означало ли слово «неразрешимый», что таблички со всей определенностью уничтожены? А если да, то откуда про них узнал Хичкок?

Пасмурная атмосфера лондонского октября и полное изнеможение, следствие неослабевающей боли в горле, почти сподвигли меня улететь на самолете обратно в Нью-Йорк, когда удача наконец-то мне улыбнулась. В книжной лавке в Мейдстоуне я повстречал отца Энтони Картера, кармелита и издателя небольшого литературного журнала. Он встречался с Мейченом в 1944 году, за три года до смерти писателя, и позже посвятил целый номер его жизни и творчеству. Я доехал с отцом Картером до его монастыря близ Севен-оукса, и, ведя малолитражный «остин» на степенной скорости тридцать миль в час, он долго беседовал со мной о Мейчене. Наконец я полюбопытствовал, не знает ли, случайно, отец Картер, общался ли Мейчен с какими-либо тайными обществами и занимался ли черной магией? «Очень сомневаюсь», — ответил монах, и сердце у меня упало. Еще один ложный след… «Думается, он нахватался всяких-разных преданий в родных краях, в Мелинкурте. Там же когда-то находилась римская крепость Иска Силурум».

— Преданий? — переспросил я с деланой небрежностью. — Каких таких преданий?

— Да право — все то, что он описывает в «Холме грез». Разные там языческие культы и тому подобное.

— А я думал, это чистой воды вымысел.