6

Просыпаюсь я с ощущением праздника в душе. Вспоминаю почему, и волна жаркого стыда заливает меня. Я поворачиваю голову. Вик! Спит на животе, подмяв под себя подушку. Во сне его лицо удивительно спокойно. Хочется взять карандаш и запечатлеть эти тонкие линии. Я взглядом скольжу по его фигуре и застреваю на плечах. Ночью эти укусы были почти не заметны. Но сейчас при утреннем свете... Они режут глаз. Кто так с ним? Я невольно поглаживаю их пальцами. Чувствую, как спина напрягается.

– Доброе утро,– с утра голос Вика низкий, и хрипотца более заметна.

– Доброе, – шепчу в ответ, почему-то не в силах оторвать пальцы от укусов. – Зачем же так жестоко?

– Мне нравится, когда он так делает. Сам его об этом прошу.

– Он?

– Он.

– Что у вас?

– У нас любовь, Темик.

– А как же Викуля…и я вот тут?

Вик приподнимается на локтях и внимательно смотрит на меня.

– Темик, врать тебе я не буду. Ты потрясающий, мне было крышесносно. Но люблю я другого человека.

– Вик, я и не претендую. Даже мысли не было, что ты вдруг вспыхнул за одну минуту. Ты для меня Космос.

– Космос?

– Совершенно другая вселенная.

– Как скажешь, Темик, – Вик перекатился на край постели и встал. Краска моментально бросилась мне в лицо. Почему, глядя на обнаженного Вика в постели, я воспринимаю это вполне нормально. Но когда смотрю на обнаженного Вика, стоящего посреди комнаты, чувствую себя вуайеристом?

– Я в душ. На пары-то сегодня пойдешь?

– Пойду, – согласно покивал я в ответ и, как только Вик скрылся в душе, подтянул к себе подушку, хранящую его тепло и запах. Я зарылся в нее лицом и жадно вдыхал. Я не надеялся на чувства со стороны Вика. Но любить Космос можно и безответно?

7

Я опрокидываю рюмку коньяка, морщусь. Фу, гадость, запить, срочно запить, вот яблочным соком. И как пьют такую гадость? Может, виски? Но виски мне нравится еще меньше. Может, ну его на фиг, это элитное пойло? Водку? Бррр, что-то и водка на вкус никак. Так, что тут еще у нас есть? Текила. Дрянь. А это что со змеей на дне бутылки? Я не сдохну? А впрочем, сдохнуть мне хочется сейчас больше всего, так что пьем. Оооо. Мне хорошо. Даже как-то повеселело. Ой нет, мне плохо. Комната качается и вертится. Рвотный спазм заставляет желудок жалобно сжаться. Провал. Всплываю уже в туалете. Холодный кафель. Хорошо… Пить я не умею. Совсем. Поэтому меня выворачивает, но желудок пустой, и изо рта уже просто идет пена. Провал. Где-то журчит вода. Кто-то, матерясь про себя, пытается обмыть мое тело. Провал. Прихожу в себя в комнате на постели. Мне жарко и душно, сползаю на пол. Сворачиваюсь клубком, комната злобным детским волчком крутится вокруг меня. Ненавижу. Вик, я тебя ненавижу.

Утро. Голова чугунная. Глаза затекли. Пошевелиться больно. Я опять в постели. Медленно поворачиваю голову и упираюсь взглядом в огромную темную фигуру, ссутулившуюся в кресле. Мне так хреново, что даже не страшно, когда это в кресле начинает кряхтеть.

– Проснулся? Воды?

– Воды.

Я припадаю к стакану с водой, половина мимо, но часть живительной влаги все же попадает по назначению.

– Аспирин и спи.

Я снова отключаюсь.

Просыпаюсь, в комнате темно. Сползаю с кровати и шатаясь бреду в душ. В голове чуть прояснилось. Кто это со мной нянчился, интересно. Не отец же? Хочется свежего воздуха, я рывком открываю окно и дышу. Холод бодрит, я кутаюсь в одеяло и устраиваюсь на подоконнике. Хорошо. Небо звездное. Космос. Черт! Опять возникает желание налакаться всякой дряни до отключки. Какой я наивный. Пффф… Любить безответно. Идиот. Это невозможно. Невыносимо. Это охренительно больно. Хочется встряхнуть его за плечи и проорать в лицо, что любишь. Любишь так, как никто и никогда его любить не будет. Хочется вцепиться зубами в глотку того, кто к нему прикасается, на медленном огне поджарить того, кому он улыбнулся. Хочется… до боли в сердце прижаться к нему, вдохнуть его запах. И нельзя. Нельзя… Какой же я идиот. Как же я так влип? Опять хочется водки, или виски, или коньяка… Иду, закутанный в одеяло, как в тогу, в кабинет отца. Надо стащить чего-нибудь высокоградусного. Не дошел. Меня шатает. Вот сейчас посижу тут на ступеньках и дойду. Сквозь сон чувствую, что меня несут. Кто несет? Куда несут?

– Тем. Темииик, – гудит кто-то над ухом.

Открываю глаза. Я вчера так и не дошел. Уснул на ступеньках. Но теперь снова лежу у себя в комнате в постели, заботливо укутанный одеялом. Надо мной горой возвышается водитель отца.

– Темик. Просыпайся, тебе покушать нужно.

О да. Желудок солидарно урчит в ответ. Я выкарабкиваюсь из-под одеяла, сажусь и созерцаю перед собой поднос с едой. Прозрачная чашка с бульоном и чуть поджаренный хлеб. Все это исчезает с поразительной быстротой. Я сыто откидываюсь на подушки.

– Спасибо.

– Ну что алкоголик, тунеядец, в университет поедешь?

В университет. Там Вик. А это значит снова мучительно отрывать от него взгляд, захлебываться в приступах немой ревности…

– Не поеду.

– Понятно. У меня тут выходной. Я в деревню уезжаю. Мать твоя с отцом улетели на Кипр. Что тут одному делать? Может, со мной?

Я вопросительно поднимаю глаза на водителя. Фигня какая-то. Я всегда был для него сынком шефа. Типа как собачка. Вовремя отвезти, привезти. Присмотреть. С чего такая забота? А впрочем, все равно. Лучше в деревню, подальше от Вика.

– А что нужно с собой брать?

– Хм. Да в принципе ничего особого не нужно.

Через полтора часа мы тряслись по разбитой в хлам дороге. Мне пообещали: еще пару часиков такого удовольствия и будем на месте. А я уже горько жалел, что согласился. Но переступил порог дома – и меня окунуло в атмосферу такого уюта, что плевать на дорогу. Оно того стоит. Сухонькая старушка, всплеснув руками и клюнув поцелуем в щеку водителя, принялась метать на стол всякую еду. Я тихонько пристроился за столом. В желтоватом свете лампы кухонька и весь дом смотрелись как нечто нереальное. Прям лубочная картинка. Я водил по узору вышитой скатерти и косился на деревенские разносолы.

– Ты чей будешь? – старушка, подперев маленьким кулачком острый подбородок, ласково смотрела на меня.

– Это Темик. Темик, это моя мама Мария, – представили нас друг другу.

– Ты кушай, золотой, кушай. Не обращай на меня внимания.

И я, в пол-уха слушая, пробовал то, что в изобилии было выставлено на столе. Как-то незаметно стал клевать носом под мерное жужжание о деревенских новостях.

– А гостя-то нашего совсем притомили, пошли, золотой, я тебе постелю.